Ужасные и мерзкие, так крепко повязали,
Что гром и молнии застыли в небесах.
Секут солдаты женщин на улицах немых.
Свобода, добродетель скажите, где же вы?
В изгнании! И в страхе, по трюмам кораблей.
O, нации! Где ж ваши прекрасные сердца?
Ядра? повстанцам мало от пушек подлеца,
Гайнау заряжает их головками детей.
О, русские! Дрожа, в потемках вы брели,
По Петербургу крепостным, рабом родной земли.
Цель вашего хозяина – огромная тюрьма;
Россия и Сибирь – О, царь! тиран! вампир!
Две половины эти твой составляют мир:
Уныние и сокрушенья тьма.
В Анконе от смерти кварталы трясет,
Добрый папа Мастай свою паству сдает,
«Огонь!» – бойцы услышат вновь и вновь,
И Симончелли гибнет, за ним и все другие,
Последуют, не дрогнув, апостолы святые;
И, умерев, идут, туда, где есть Господь.
Святой отец, ты на руках одерни рукава!
И в обуви твоей кровь жертвы запеклась!
А отравитель – папа не зря к тебе приник,
Кто следом тут умрет? И сколько здесь смертей?
А знает это тот, кто вводит паству в тень,
О, господи! Не пастырь ты, мясник!
Италия! Германия! Венгрия! Сицилия!
Европа старая в слезах, упадке и бессилии,
Их лучшие сыны мертвы, и нет отваги там.
На юге – эшафоты, кругом – гора костей
Луна вся в саване, и с каждым днем бледней,
Садится солнце в кровь по вечерам.
Суд инквизиции над Францией поникшей,
Бандит, прирезав их, воскликнул: «Все отлично!»
Париж униженный смывает кровь с икон,
Задушенная Франция – погибель и бессилье!
Слезами, криком, воплями разбужены в могиле,
Так хорошо! – кивнули Торкмада и Лобардмон.
Баттьяни, Шандор и Поэрио, вы – жертвы!
За право вы боролись впустую, это верно?
Взмахнув шарфом, Боден упал, как птица,
Скорбите на горах, и плачьте, кто в лесах!
Где божий был Эдем, у королей – тюрьма,
Венеция – гребцы, Неаполь – вот гробница!
На эшафоте вздернуты Палермо и Арад,
Веревка для героев, что подле баррикад,
Свободный, гордый флаг подняли в небеса,
Но скоро коронован уж будет Шиндерхан,
Тогда, как дождь ручьем течет по черепам,
И ворон клювом ищет кровавые глаза.