Бюг-Жаргаль

– Брат, разве я предлагаю тебе вступить в наши ряды?

Я замолчал, чувствуя его правоту.

– Пойдем же скорее к твоей жене, – весело сказал он, – ты должен ее успокоить!

Я и сам стремился к этому всеми силами своей души; я опьянел от счастья; мы двинулись в путь. Бюг-Жаргаль знал дорогу, он шел впереди, Раск бежал за нами…

Тут д'Овернэ замолчал и окинул всех мрачным взглядом. На лбу у него выступили крупные капли пота. Он прикрыл лицо рукой. Раск беспокойно смотрел на него.

– Да, вот так ты смотрел на меня тогда!.. – прошептал капитан.

В сильном волнении он встал и вышел из палатки. Вслед за ним вышли сержант и собака.

LVII

– Бьюсь об заклад, что нас ожидает трагическая развязка! – воскликнул Анри. – Право, будет жаль, если с этим Бюг-Жаргалем случится что-нибудь дурное! Отличный был малый!

Паскаль оторвался на минуту от своей фляжки и сказал:

– Я отдал бы дюжину корзин портвейна, чтобы взглянуть на тот кокосовый орех, который он осушил залпом!

Альфред, мечтавший о чем-то под звуки своей гитары, перестал перебирать струны и попросил лейтенанта Анри поправить ему аксельбанты.

– Этот негр, право, очень занимает меня, – заметил он. – Интересно, знал ли он также мотив «La hermosa Padilla».[122 - Прекрасная Падилья (исп.)] Пока я не решился спросить об этом д'Овернэ.

– А по мне, так Биасу гораздо любопытнее, – сказал Паскаль. – Его запечатанное вино, вероятно, было дрянь, но зато этот человек знал, что такое француз! Если бы я попал к нему в плен, я отрастил бы усы, – а вдруг он дал бы мне под них взаймы несколько пиастров! Был же такой случай с одним португальским капитаном в городе Гоа! И уверяю вас, что мои кредиторы гораздо безжалостней Биасу!

– Кстати, капитан, получите четыре луидора, которые я вам остался должен! – сказал Анри, бросая ему свой кошелек.

Паскаль удивленно посмотрел на своего великодушного должника, который с большим основанием мог бы назвать себя его кредитором.

– Ну, господа, – продолжал Анри, – скажите, что же вы думаете об этой истории, которую рассказывает нам д'Овернэ?

– Откровенно говоря, я слушал не очень внимательно, – отозвался Альфред. – Но от мечтателя д'Овернэ я ожидал, признаться, чего-нибудь более интересного. Да и романс у него не в стихах, а в прозе; терпеть не могу романсов в прозе: к ним и мотива-то не подберешь! Вообще история этого Бюг-Жаргаля мне наскучила; очень уж она длинна!

– Вы правы, – поддержал Альфреда адъютант Паскаль, – она слишком длинна. Кабы не моя трубка да фляжка, я провел бы прескучный вечер. Заметьте к тому же, что в его рассказе множество нелепостей. Ну вот, например, – кто поверит, что этот уродец колдун… как его там… не то Кабы-брать, не то Кабибра… готов был сам утонуть, лишь бы утопить своего врага!..

– Да еще в воде, не так ли, капитан Паскаль? – улыбаясь, перебил его Анри. – А меня во время рассказа д'Овернэ больше всего забавляло, что его хромая собака поднимает голову всякий раз, как он произносит имя Бюг-Жаргаля.

– А вот старушки в Селадасе, – прервал его Паскаль, – те поступают совсем наоборот: как только проповедник произносит имя христово, они все тут же опускают голову; как-то раз вошел я в церковь с десятком кирасиров…

В эту минуту офицеры услышали стук ружья часового: то возвращался д'Овернэ. Все замолчали. Д'Овернэ несколько раз прошелся по палатке, скрестив руки на груди. Старый Тадэ, присевший в уголке, украдкой следил за ним, гладя Раска, чтобы скрыть от капитана свое волнение.

Наконец д'Овернэ заговорил.

LVIII

– Итак, Раск бежал за нами. Солнце уже не освещало даже самой высокой из скал, окружавших долину. Вдруг ее вершину озарил какой-то отблеск и тут же исчез. Бюг-Жаргаль вздрогнул и крепко схватил меня за руку.

– Слушай! – сказал он.

Какой-то глухой звук, похожий на пушечный выстрел, прокатился по окрестностям, и эхо подхватило его.

– Сигнал! – мрачно произнес негр. – Ведь это пушка?

Я молча кивнул головой.

В два прыжка он очутился на высокой скале; я последовал за ним. Он скрестил руки на груди и грустно улыбнулся.

– Видишь? – сказал он.

Я посмотрел туда, куда были устремлены его глаза, и увидел остроконечную вершину, которую он уже показывал мне сегодня, когда я был у Мари, – единственную из всех, еще освещенную последними лучами заходящего солнца; на ней развевался большой черный флаг.

Д'Овернэ замолчал.

– Потом я узнал, – продолжал он немного погодя, – что Биасу, торопясь выступить и считая, что меня уже нет в живых, велел выставить это знамя еще до возвращения отряда, который должен был меня казнить.

Бюг-Жаргаль стоял неподвижно, скрестив руки, взгляд его был прикован к зловещему флагу. Вдруг он стремительно повернулся и сделал несколько шагов, словно собираясь бежать вниз.

– О боже! Мои несчастные товарищи!

Он снова подошел ко мне.

– Ты слышал пушечный выстрел? – спросил он.

Я не ответил.

– Это был сигнал, брат! Теперь их ведут на казнь…

Он поник головой. Затем сделал еще шаг ко мне.

– Возвращайся к твоей жене, брат, – сказал он, – Раск проводит тебя. – Он принялся насвистывать какую-то африканскую мелодию; собака завиляла хвостом и, казалось, приготовилась бежать в долину.

Бюг-Жаргаль взял меня за руку и попытался улыбнуться, но губы его дрожали.

– Прощай! – крикнул он твердым голосом и исчез в окружавшей нас чаще деревьев.

Я окаменел. Я еще не совсем понимал, что произошло, но предчувствие беды сжало мне сердце.

Видя, что его хозяин скрылся, Раск подбежал к краю скалы, поднял голову и жалобно завыл. Затем он вернулся ко мне, поджав хвост; его большие влажные глаза беспокойно смотрели на меня; потом он опять побежал к тому месту, где только что стоял его хозяин, и отрывисто залаял. Я понимал его; мы оба ощущали одинаковую тревогу. Я подошел к нему, и он тут же стрелой помчался по следам Бюг-Жаргаля. Если б он время от времени не останавливался, поджидая меня, я скоро потерял бы его из виду, хотя сам бежал изо всех сил. Таким образом мы пересекли несколько долин, перевалили через несколько лесистых холмов. Наконец…

Тут голос рассказчика оборвался. Глубокая печаль отразилась на его лице.

– Продолжай, Тадэ… – с трудом проговорил он. – У меня силы не больше, чем у дряхлой старухи.

Старый сержант был взволнован не меньше капитана; однако он счел своим долгом повиноваться.

– С вашего позволения… Если вы приказываете, господин капитан… Так вот, надо вам сказать, господа офицеры, что хотя этот Бюг-Жаргаль, которого мы называли Пьеро, и был прекрасный негр, добрый, сильный, смелый, наипервейший храбрец на земле, – конечно, после вас, господин капитан, – я был чертовски зол на него; никогда не прощу себе этого, хотя вы, господин капитан, и простили меня. И вот, когда я узнал, что вас должны казнить на другой день вечером, я так разъярился на этого беднягу, что и передать не могу. Поэтому я с дьявольской радостью сообщил ему, что либо он, либо десять его товарищей будут расстреляны и отправятся за вами на тот свет, как говорится, в отместку. Он и виду не подал, что это его тронуло, но час спустя он бежал, проделав большую дыру в…