В ее глазах то гнев, то беспробудный страх,
– Ведь не было восьми! Каким смышленым был!
И в школе каждый педагог дитя мое любил.
Ах, господин, внучок мне помогал писать!
Теперь что, и детей уж будут убивать?
О. боже мой! Ну, кто поможет мне теперь?
Разбойники проклятые! Повсюду сеют смерть!
Ведь только утром этим играл перед окном,
Они убили малыша, и всё им нипочём!
Он улицу переходил, они стреляли тут.
Месье, он был так добр и нежен, как Иисус.
Я старая, и, может быть, уйду я насовсем,
И Бонапарту этому так нужно всё зачем?
Уж лучше вместо внука убил бы он меня! —
Сказала и замолкла, судьбу свою кляня.
И плакали мы вместе над детскою судьбой.
– Но, что же будет дальше? И как теперь одной?
Ну, объясните мне, как жить и для чего?
Ведь больше нету никого. Родным был только он.
Зачем же он убит? Ответьте напрямик.
Он не кричал повсюду: «Vive la rеpublique!» —
Стояли мы серьезные, склоняясь головой,
И траур разделяя с бессильною слезой.
«В политике непросто всё разумом понять!
Поверьте! Всё так сложно, Вам не под силу, мать!
Наполеон – князь бедный, но любит он дворцы,
Отличных лошадей, богатые ларцы,
И деньги для игры, свой стол и свой альков,
Охоту; в то же время, он сам спасти готов
Религию и общество; но вот какой вопрос —
Мечтает о Сен-Клу в венке из летних роз,
Куда придут почтить его высокие мужья,
Вот почему так нужно, чтоб бедная семья
И бабушка руками, дрожащими как тень,
Укладывала в саван родных своих детей.
Джерси. 2 декабря 1852.
IV. О солнца божественный лик
О солнца божественный лик,
И дикий кустарник вдали,
И грот, где слышны голоса,
Трава с ароматом земли,
Густой ежевики леса,
Священной горы белый склон,
Похожий на храма фронтон,
Немые утесы и дуб вековой,
Я чувствую, как призадумался он,
Печаль разделяет со мной.
O, лес и волшебный родник,
Лазурная гладь первозданной воды,
И озеро, полное лучиков света,