Девяносто третий год

– В штыки! Вперед! Марш! – раздалась страшная для «белых» команда Говэна.

Эффект был поразительный. Вся эта орава крестьян, услыхав у себя в тылу такие зловещие слова, вообразила, что к республиканцам подоспела на помощь чуть ли не целая армия. В то же самое время, услышав барабанную дробь, часть республиканского отряда, оставшаяся возле рынка под начальством Гешана, тоже забила в барабаны и двинулась беглым шагом в атаку. Крестьяне увидели себя между двух огней. Паника имеет свойство представлять все в преувеличенном виде; во время паники пистолетный выстрел кажется пушечным залпом, всюду мерещатся призраки, принимаемые за живых людей, собачий лай представляется рыканием льва. Нужно еще заметить, что страх охватывает крестьянина так же легко, как огонь соломенную крышу; крестьянин не способен к правильному отступлению – он сейчас же обращается в беспорядочное бегство. Именно это и произошло.

В несколько мгновений площадь опустела, повстанцы побежали беспорядочными толпами и поодиночке. Офицеры ничего не могли поделать. Иманус попробовал было убить двух или трех беглецов, но это ни к чему не повело. Со всех сторон раздавались крики: «Спасайся, кто может!», и вся армия рассеялась по улицам и закоулкам, словно вода сквозь решето, стараясь выбраться из города. Одни бежали по направлению к Шатонефу, другие – к Плергэ, третьи – к Антрэну.

Маркиз Лантенак был свидетелем этой паники. Он собственноручно заклепал орудия и затем удалился медленными и спокойными шагами, бормоча сквозь зубы:

– Нет, с одними мужиками решительно ничего не поделаешь! Без англичан нам не обойтись.

IV. Во второй раз

Победа была полная. Говэн обратился к остаткам батальона Красной Шапки и сказал им:

– Вас всего двенадцать человек, но вы стоите целой тысячи.

В те времена похвала начальника была высшей наградой.

Гешан, посланный Говэном для преследования беглецов, захватил много пленных. Затем были зажжены факелы и начались поиски в городе. Все, кто не успел бежать, сдались. На улицах немедленно развели костры: оказалось, что они были покрыты множеством убитых и раненых. Кое-где небольшие группы продолжали еще сопротивляться; их окружили, и они положили оружие.

Говэн успел заметить среди беспорядочного бегства какого-то храброго, ловкого и сильного человека, который прикрывал бегство других, но сам и не думал бежать. Крестьянин этот энергично действовал ружьем, стреляя и отбиваясь прикладом, который, наконец, и сломал; тогда он схватил в одну руку пистолет, а в другую – саблю. Все боялись подступиться к нему. Вдруг Говэн заметил, что он зашатался и прислонился к одному из столбов. Он, очевидно, был только что ранен, но не выпускал из рук своей сабли и своего пистолета. Говэн взял свою шпагу подмышку, направился к нему и сказал:

– Сдавайся!

Человек этот пристально взглянул на него. Из-под его одежды сочилась кровь, которая образовала уже порядочную лужу у его ног.

– Ты мой пленник, – продолжал Говэн.

Вандеец продолжал молчать.

– Как тебя звать?

– Мое прозвище «Пляска Тени», – ответил раненый.

– Ты молодец, – проговорил Говэн и протянул ему руку.

– Да здравствует король! – громко воскликнул вандеец и, собрав последние свои силы, разом поднял обе свои руки, выстрелил в Говэна из пистолета и ударил его по голове саблей.

Он сделал все это с быстротою тигра; но кто-то оказался еще быстрее его. Это был всадник, прибывший несколько минут тому назад и на которого до сих пор никто не обратил внимания. Человек этот, увидев, что вандеец поднимает на Говэна саблю и пистолет, бросился между ними. Не будь его – Говэн был бы убит. Пуля попала в лошадь всадника, а сабельный удар в него самого, и оба они упали. Все это произошло среди полнейшей тишины. Вандеец, с своей стороны, повалился на мостовую. Сабельный удар пришелся всаднику поперек лица; он без чувств упал вместе с лошадью, которая оказалась убитой наповал.

– Кто бы мог быть этот человек? – проговорил Говэн, приближаясь к распростертому на мостовой всаднику и всматриваясь в него. Но все лицо всадника было залито кровью, струившейся из раны, так что невозможно было его разглядеть. Видны были только седые волосы.

– Человек этот спас мне жизнь, – продолжал Говэн. – Не знает ли его кто-нибудь из вас?

– Господин полковник, – проговорил один из солдат, – этот человек только что прибыл в город. Я видел, как он въезжал по Понторсонской дороге.

Подошел полковой врач со своими инструментами. Раненый все еще лежал без чувств. Врач осмотрел его и проговорил:

– Рана не опасна. Это пустяки. Только рассечена кожа. Мы наложим ему перевязку, и через неделю он будет на ногах. Сабельный удар, однако, сильный.

Раненый был закутан в плащ, из-под которого виднелись трехцветная перевязь, пара пистолетов и сабля. Его положили на носилки и стали раздевать. Врач велел принести ведро воды и обмыть рану. Скоро можно было различить черты его лица. Говэн всматривался в него с напряженным вниманием.

– Нет ли при нем каких-нибудь бумаг? – спросил он.

Врач ощупал боковой карман и вынул из него бумажник, который и подал Говэну. Тем временем раненый, которого освежила холодная вода, начал приходить в себя, и веки его стали подергиваться.

Говэн начал рассматривать бумажник. Он нашел в нем сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его и прочел:

«Комитет общественного спасения. Гражданин Симурдэн»…

– Симурдэн! – воскликнул он.

Этот возглас заставил раненого открыть глаза.

– Как! Симурдэн! Это вы! – твердил Говэн. – Во второй раз вы спасаете мне жизнь.

Симурдэн взглянул на Говэна, и его окровавленное лицо озарилось радостной улыбкой.

Говэн опустился на колени перед раненым и воскликнул:

– Мой учитель!

– Твой отец, – проговорил Симурдэн.

V. Капля холодной воды

Они не видались в течение многих лет, но сердцем никогда не расставались. Они сразу же узнали друг друга, как будто расстались не далее как вчера.

В здании Дольской ратуши был устроен походный лазарет. Симурдэна положили на кровать в небольшой комнатке, смежной с большой залой, превращенной в общую палату для раненых. Врач, зашив рубец, объявил, что Симурдэн нуждается в покое, и тем положил конец взаимным излияниям чувств; к тому же Говэну необходимо было сделать распоряжения, обусловленные его должностью. Симурдэн остался один; но он не спал, охваченный лихорадкой от раны и волнением от радости.

Он не спал, а между тем ему казалось, будто он видит сон. Может ли это быть? Его сны сбываются наяву. Симурдэн никогда не верил в возможность большого выигрыша, а между тем этот выигрыш выпал на его долю. Он снова нашел Говэна! Он покинул его ребенком и нашел его теперь молодым человеком, храбрым, отважным, уважаемым; он находил его торжествующим и торжествующим за народное дело. Говэн являлся в Вандее точкой опоры для революции, и не кто иной, как он, Симурдэн, воспитал его для служения республике. Этот победитель – его воспитанник. В этом молодом человеке, предназначенном, быть может, для украшения республиканского Пантеона, он видел отражение своих мыслей; его ученик, его духовный сын, уже теперь герой, а со временем станет гордостью нации; Симурдэну казалось, будто его собственная душа превратилась в гения. Он только что видел собственными глазами Говэна в роли военачальника; ему казалось, будто он – Хирон[375 - Хирон – мудрый, справедливый и благожелательный к людям кентавр. Согласно мифам, являлся наставником и воспитателем знаменитых греческих героев, в число которых входили Ахилл, Асклепий, Язон. Во время охоты его случайно ранил отравленной стрелой Геракл. Яд причинял Хирону такие мучения, что он предпочел умереть, отказавшись от бессмертия в пользу Прометея.], видевший подвиги своего ученика Ахилла.

Все случайности его ранения, вместе с бессонницей, наполняли душу Симурдэна каким-то таинственным опьянением. Он видел перед своими глазами восходящее светило, и что его особенно радовало, это светило было отчасти его созданием; еще один такой подвиг, как тот, свидетелем которого он только что был, и Симурдэну достаточно будет произнести одно слово, для того чтобы республика поставила Говэна во главе целой армии. Ничто не ослепляет так, как успех. Это было время военных мечтаний; всякому хотелось создать великого полководца. Дантон желал создать Вестермана, Марат желал создать Россиньоля[376 - Россиньоль Жан Антуан (1759–1802) – французский политический деятель. Отличился при взятии Бастилии, командовал республиканскими войсками в Вандее. После переворота 18 брюмера был сослан в Африку, где и умер.], Эбер желал создать Ронсена, Робеспьер желал всех их уничтожить. «Чем же Говэн хуже других?» – размышлял Симурдэн и впадал в глубокую задумчивость. Перед ним открывались безграничные горизонты; он переходил от одной гипотезы к другой; все препятствия исчезали; если кто один раз поставил ногу на нижнюю ступень этой лестницы, то ничто уже не может заставить его остановиться; он может только подниматься все выше и выше, он может добраться до звездного пространства. Генерал – только начальник армии; но великий полководец в то же время повелитель идей; а Симурдэн уже видел в Говэне великого полководца. Он уже мысленно видел – мечта возносится далеко – Говэна в океане, преследующим англичан; на Рейне – отражающим монархическую коалицию; у подножия Пиренеев – разбивающим испанцев; за Альпами – восстанавливающим Римскую республику. В Симурдэне скрывалось два человека – нежный и суровый, и оба эти человека были довольны, так как он видел Говэна одновременно и покрытым славой и внушающим ужас. Симурдэн был убежден в том, что прежде, чем создавать, нужно разрушать, и он сам себе говорил, что теперь не время для сантиментов. Говэн, конечно, окажется «на высоте своей задачи», как тогда говорили. Симурдэн воображал себе Говэна в светлом ореоле, рассеивающим мрак, носящимся по горизонту, точно метеор, парящим по воздуху на крыльях справедливости, разума и прогресса, с мечом в руке, точно ангел-истребитель.

Среди этих мечтаний, сказать по правде, в достаточной степени бредовых, он расслышал сквозь полуотворенную дверь голоса в большой комнате походного лазарета, смежной с его комнатой, Он узнал голос Говэна. Этот голос, несмотря на многие годы разлуки, никогда не переставал звучать в его ушах, и в голосе взрослого мужчины он узнал голос ребенка. Он стал прислушиваться. Послышался топот шагов, и он услышал, как какой-то солдат говорил:

– Господин полковник, вот человек, который стрелял в вас. Он успел незаметно пробраться в какой-то погреб, но мы разыскали его. Вот он.

Дале Симурдэн расслышал следующий диалог между Говэном и пленником:

– Ты ранен?

– Не настолько серьезно, чтобы нельзя было меня расстрелять.

– Уложите его в постель. Перевяжите его рану и позаботьтесь о нем.

– Я желаю умереть.

– Нет, ты не умрешь. Ты желал убить меня во имя короля; я дарю тебе жизнь во имя республики.