Девяносто третий год

И Говэн дрожал, видя перед собою сквозь тьму улыбку сфинкса. Вообще ему казалось, будто он оказался в каком-то тупике, в котором сталкивались самые противоположные истины, не находя из него выхода, и в котором уставились друг в друга глазами три самые высокие для человека идеи – человечность, семья, Родина.

Каждая из этих идей поднимала, в свою очередь, голос и каждая из них говорила правду. Как тут выбирать? Каждая, в свою очередь, казалось, указывала на самый верный и мудрый выход и говорила: «Поступай так!» Но следовало ли поступать так? Да! Нет! Разум говорил одно, чувство – другое, и оба этих совета были диаметрально противоположны. Но разум выходит из голова, а чувство – из совести; первый – исходит от человека, второе – от Бога. Поэтому-то чувство бывает менее ясно, но более могущественно, хотя и строгий разум – великая сила.

Говэн терзался в этих мучительных сомнениях. Перед ним открывались две бездны: погубить маркиза или спасти его? Нужно было броситься либо в ту, либо в другую.

На какую из них указывал долг?

III. Капюшон командира

Тут, действительно, был вопрос долга. Вопрос этот стоял мрачным перед Симурдэном, страшным – пред Говэном; простым – перед первым, сложным, извилистым, разнообразным – перед вторым.

Пробило полночь, затем час. Говэн, сам того не замечая, приблизился к пролому. Пожар почти совсем прекратился и распространял вокруг себя лишь слабый свет, озаряя иногда площадку позади башни и затем вновь застилая ее дымом. Эти проблески света, немедленно покрываемые мглой, придавали всем окружавшим предметам какой-то фантастический вид. Расхаживавшие вдали часовые походили на призраки. Говэн, погруженный в задумчивость, бессознательно смотрел на эту периодическую смену пламени дымом и дыма пламенем. Эти появления и исчезновения света в глазах имели какую-то странную аналогию с чередованием мыслей в его голове.

Вдруг какая-то головня, вылетавшая из догоравшего здания, ярко осветила вершину холма и высветила силуэт какой-то повозки. Говэн стал всматриваться в эту повозку. Она была окружена всадниками с треуголками на головах. Ему показалось, будто это та же самая повозка, которую он разглядел вдали, в подзорную трубу Гешана, за несколько часов перед тем, при закате солнца. На повозке копошились какие-то люди, по-видимому, разгружавшие ее. То, что они снимали с нее, казалось тяжелым и временами доносился какой-то металлический звук; но трудно было сказать, что это было; сооружение как будто было похоже на деревянный сруб. Двое рабочих сняли с повозки и поставили на землю ящик, который, судя по его форме, содержал в себе какой-то треугольный предмет. В это мгновение головня догорела и все снова погрузилось в мрак. Но Говэн продолжал стоять на месте, устремив в темноту свой задумчивый и неподвижный взгляд.

Тем временем на площадке зажглись фонари, и стали видны расхаживавшие по ней какие-то тени; но с той стороны, где находился Говэн, то есть около рва, можно было различить только тех, которые стояли на самом краю площадки. Слышны были также голоса, но слов нельзя было разобрать. Изредка раздавался какой-то стук. Слышен был также какой-то металлический лязг, похожий на лязг косы, проводимой по точильному камню.

Пробило два часа. Говэн медленно, как-то нерешительно, направился к пролому. При его приближении стоявший у пролома часовой, узнав в нем в полумраке офицера по галуну и по капюшону, отдал ему честь. Говэн вошел в зал нижнего этажа, превращенный в гауптвахту. На потолке висел фонарь, освещавший комнату как раз настолько, что можно было пройти по комнате, не наступая на караульных, разлегшихся на соломе по всему полу и по большей части спавших крепким сном. Теперь они лежали здесь, на том самом месте, на котором они несколько часов тому назад дрались не на жизнь, а на смерть. Пули, в виде кусков чугуна и свинца, которыми усыпан был пол, правда, составляли не особенно удобную подстилку, но солдаты были утомлены и спали крепким сном. Эта комната, недавняя свидетельница ужасной борьбы, только что оглашалась криками, стонами, ревом, зубовным скрежетом; еще несколько часов назад здесь били, убивали, умирали; многие из товарищей спавших здесь солдат испустили последний свой вздох на тех самых камнях, на которых спали теперь оставшиеся в живых; эта солома, на которой они вытягивали теперь свои усталые ноги, была пропитана кровью их товарищей. Теперь все было кончено, кровь запеклась, сабли были вытерты, мертвые были похоронены, а живые спали мирным сном. Такова война! А завтра повторится такая же резня и сменится таким же сном.

Когда Говэн вошел в комнату, некоторые из солдат проснулись и встали, с ними встал, между прочим, и офицер, бывший в эту ночь караульным начальником. Говэн указал ему рукою на дверь темницы и проговорил:

– Отоприте!

Задвижки были отодвинуты. Говэн вошел в темницу, и дверь за ним снова захлопнулась.

Книга седьмая. Феодализм и революция

I. Предок

На полу каморки, возле четырехугольного окошечка, стоял фонарь. Возле него помещался кувшин с водой и лежали ломоть черного хлеба и связка соломы. Так как каморка была высечена в скале, то узник, который вздумал бы поджечь солому, даром потратил бы свой труд: темница ни в каком случае не загорелась бы и разве только что он сам бы задохнулся.

В ту минуту, когда дверь открылась, маркиз расхаживал по своей каморке; так мечется в клетке заключенный в ней дикий зверь. Услышав скрип отворяющейся и снова затворяющейся двери, он поднял голову, и фонарь, стоявший на полу как раз между ними, осветил лица обоих этих людей. Они взглянули друг на друга, и на мгновение замерли. Наконец, маркиз разразился хохотом и воскликнул:

– Здравствуйте, господин виконт. Давненько я уже не имел счастья вас видеть. Очень любезно с вашей стороны, что вы пришли меня навестить. Благодарю вас. Я буду очень рад немного побеседовать с вами; я уже начал было скучать. Напрасно ваши друзья теряют столько времени. К чему все эти удостоверения личности, все эти военно-полевые суды, вся эта канитель! Я бы стал действовать живее. Потрудитесь подойти поближе – здесь я хозяин и приглашаю вас. Ну, что вы скажете о том, что кругом нас делается? Курьезно, не правда ли? Жили-были когда-то король и королева; король – это был король; королева – это была Франция. И вот королю отрубили голову, а королеву насильно выдали замуж за Робеспьера, и от этого брака родилась дочь, которую назвали «Гильотина» и с которой, по-видимому, мне предстоит познакомиться завтра утром. Очень буду этому рад, равно как и тому, что имею теперь счастье видеть вас у себя. Вы ради этого и пожаловали ко мне? Быть может, вас повысили в чине и назначили палачом? А если это просто дружеский визит, то я как нельзя более им тронут. Вы, господин виконт, быть может, уже забыли, что такое дворянин? Ну, так вот вам один образец – это я. Всмотритесь в него поближе! Это любопытно. Он верит в Бога, верит в традиции, верит в семейство, верит в своих предков, верит в пример своего отца, в верность, в честность, в преданность своему монарху, в уважение к закону, в добродетель, в справедливость, – и он с удовольствием велел бы расстрелять вас. Потрудитесь присесть, – правда, на пол, так как в этой гостиной нет ни одного кресла; но тот, кто живет среди грязи, может посидеть и на земле. Я говорю это не для того, чтобы оскорбить вас, а просто потому, что мы называем грязью то, что вы называете народом. Ведь не станете же вы требовать, чтобы я закричал: «свобода, равенство, братство», – не правда ли? Это, вот видите ли, одна из комнат моего старинного замка. Когда-то господа запирали сюда мужиков; теперь мужики запирают сюда господ. И эти-то нелепости называются революцией. По-видимому, мне собираются перерезать горло через тридцать шесть часов. Я в этом не вижу никакого неудобства. Кстати, если бы вы были человек вежливый, вы бы велели прислать мне сюда мою табакерку, она там, наверху, в зеркальной комнате, в которой вы играли, когда были ребенком, а я брал вас к себе на колени и давал вам прыгать и шалить. А теперь я вам вот что скажу, милостивый государь: ваше имя – Говэн, и странным образом в ваших жилах течет благородная кровь, та же кровь, что и в моих – ей богу! – а между тем эта кровь, делающая из меня порядочного человека, сделала из вас негодяя. Вот в чем странность! Вы возразите мне, что в этом не ваша вина; да, но и не моя. Дело в том, что можно быть бессознательным бездельником. Это часто зависит от воздуха, которым человек дышит. В такие времена, как наши, человек не всегда может отвечать за все свои действия; революция действует за всех, и все ваши великие преступники, в сущности, люди совсем невинные. Да вот, начать хоть бы с вас! Позвольте мне полюбоваться вами! Да, я любуюсь таким юношей, как вы, который, происходя из почтенного семейства, занимая видное положение в обществе, имея возможность пролить свою благородную кровь за благородное дело, будучи виконтом Говэном, родом из вот этой самой башни Тур-Говэн, бретонским принцем, имея возможность быть герцогом по праву рождения и пэром Франции по праву наследства, то есть имея почти все, что только может желать на земле здравомыслящий человек, находит, будучи тем, что он есть, удовольствие в том, чтобы быть тем, чем вы стали, вследствие чего враги считают его преступником, а друзья – глупцом. Кстати, передайте, пожалуйста, мой поклон господину аббату Симурдэну.

Маркиз говорил совершенно спокойно, просто, ничего не подчеркивая, тоном воспитанного человека, с ясным, светлым взором, заложив обе руки в карманы своего жилета. Он остановился, глубоко вздохнул и продолжил:

– Не скрою от вас того, что я сделал все, что было в моих силах, для того, чтобы убить вас. Уверяю вас, я сам, лично, три раза направлял на вас орудие. Я сознаюсь, что это было не очень вежливо, но было бы крайне ошибочно предполагать, будто во время войны неприятель должен стараться быть нам приятным. А ведь мы ведем войну с вами, господин мой племянник. Везде только кровь и огонь, и вы даже убили нашего короля. Хорошее времечко, нечего сказать!

Он снова остановился и опять продолжил:

– И как подумаешь, что ничего этого не случилось бы, если бы догадались повесить Вольтера и сослать на каторгу Руссо! О, что за бич Божий – эти умные люди! А кстати, в чем, собственно, вы упрекаете ее, эту монархию? Правда, что когда аббата Пюсселя ссылали в его аббатство Корбиньи, ему позволили ехать в карете и не торопили его в дороге; а что касается вашего господина Титона, который был, с вашего позволения, превеликий развратник и который предпочитал посещение публичных женщин посещению церкви, то его перевели из Венсенского замка в замок Гам, в Пикардии, место, я с этим согласен, не из самых приятных. Вот и все обвинения! Я помню их. И я, в свое время, немало кричал по этому поводу. Я был так же глуп, как и вы.

Маркиз потрогал свой жилетный карман, как бы ища в нем табакерку, и продолжал:

– Да, так же глуп, но не так же зол. Мы просто болтали для того, чтобы болтать. Тогда же существовала также и мания следствий и дознаний. А затем появились господа философы. Сожгли их сочинения вместо того, чтобы сжечь самих авторов, в дело замешались придворные интриги, выползли все эти олухи – Тюрго[398 - Тюрго Анн Робер Жак (1727–1781) – французский государственный деятель и экономист. Выдающийся представитель школы физиократов. В сущности, создатель политической экономии как науки. В 70-е гг. XVIII в. пытался провести налоговую реформу, реформы в экономике, будучи генеральным контролером финансов. В 1776 г. был смещен со своего поста. Неосуществление задуманных им реформ было одной из причин Великой французской революции.], Кенэ[399 - Кенэ Франсуа (1694–1774) – французский экономист, принадлежавший к школе физиократов, врач, профессор Хирургической академии, главный придворный врач Людовика XV. Славу Кенэ принесла «Экономическая таблица» (1758), значение которой его последователи приравнивали к изобретению книгопечатания и открытию законов тяготения. «Таблица» позволяла наглядно представить процесс производства, обращения и распределения годового продукта в народном хозяйстве как одно органичное целое.], Мальзербы[400 - Мальзерб Кретьен Гийом (1721–1794) – французский политический деятель, президент палаты налогов, министр внутренних дел. Пытался провести налоговые и политические реформы. Защищал Людовика XVI в Конвенте. Обвинен в заговоре против республики и казнен.], физиократы[401 - Физиократы – французские экономисты второй половины XVIII в., признававшие землю и земледелие единственными источниками богатства, а земледельческий труд – единственным производительным трудом. Основоположником школы физиократов являлся Франсуа Кенэ.], и прочие и прочие, – пошла катавасия! Всему виною писаки и виршеплеты. Энциклопедисты! Дидро! Даламбер[402 - Даламбер Жан (1717–1783) – знаменитый французский математик и философ, член Французской академии. Ему принадлежат работы по многим разделам математики, замечательны его рассуждения о нарушении эллиптического движения планет под действием сил взаимного притяжения. Участвовал вместе с Дидро в выпуске знаменитой «Энциклопедии».]! Негодяи они, больше ничего! А еще человек такого высокого рода и ума, как король прусский, попался на эту удочку! Я живо справился бы со всеми этими бумагомарателями. Со мною шутки были бы плохи. Вон они, на стене, борозды от колес, с помощью которых производилось колесование. Мы шутить не любили. Долой их, всех этих писак! Пока будут Вольтеры, будут и Мараты. Пока будут негодяи, марающие бумагу, будут и негодяи, которые убивают; пока будут чернила, будет черно; пока рука человеческая будет держать гусиное перо, пошлые глупости будут вызывать глупости жестокие. Книги создают преступников. Слово «химера» имеет двоякий смысл: оно означает и мечту и чудовище. И что вы там за чепуху такую несете? Что вы там лепечете о ваших правах? Права человека! Права народа! Что за бессмыслица, что за сумбур, что за нелепица! Когда я говорю: Авуаза, сестра Конана Второго, принесла с собой графство Бретань в приданое Гоэлю, графу Нантскому и Корнуэлльскому, которому наследовал Ален Ферган, дядя Берты, вышедшей замуж за Алена Черного, владетеля Ром-сюр-Иона, и родившей от него Алена Малого, прадеда Гюи или, по местному произношению, Говэна де Туара, нашего общего предка, – когда я говорю это, я говорю нечто ясное, определенное, и это может явиться источником права. А ваши шуты, ваши бездельники, ваша голь перекатная – что они называют источником права? Богоубийство и цареубийство! Это ли не омерзительно? Мне очень жаль вас, милостивый государь, но и в ваших жилах течет славная кровь древнего бретонского рода; и вы и я, мы имеем общего предка – Говэна де Туара; к числу наших предков принадлежит и тот знатный герцог Монбазон, который был пэром Франции и имел орденскую цепь, который взял приступом Тур и был ранен в Аркском сражении[403 - Аркское сражение – сражение 21 сентября 1589 г. между 5000 протестантов под командованием Генриха IV и 30 000 католиков под командованием герцога Майена. Заняв выгодную позицию, Генрих IV после ряда атак заставил противника, потерявшего половину армии, отступить.] и который умер восьмидесяти шести лет от роду, в звании великого ловчего Франции в своем Кузьерском замке в Турени. Я мог бы еще упомянуть здесь о герцоге Ледюнуа, сыне госпожи де ла Гарнаш, о Клавдии Лотарингском, герцоге Шеврез, о Генрихе Ленонкур и о Франсуазе де Лаваль-Буадофэн. Но к чему все это? Вы, милостивый государь, – идиот, вы желаете быть ровней моему конюху. И, наконец, не забывайте того, что я был уже старик, когда вы были еще только молокососом. Я вам нос утирал и еще утру. А вы, выросши, ухитрились сделаться меньше. С тех пор как мы с вами в последний раз виделись, каждый из нас пошел своей дорогой: я – по пути чести, вы – в противоположную сторону. Да, я не знаю, чем все это кончится, но знаю то, что все ваши друзья – великие негодяи. Я не спорю, я согласен, многое теперь прекрасно, прогресс несомненен. Вы отменили в армии унизительное наказание – штоф воды, который должен был выпивать перед фронтом изобличенный в пьянстве солдат в течение трех дней кряду; у вас теперь Конвент, епископ Габель, господин Гебер, и вы беспощадно истребляете все остатки прошлого, начиная с Бастилии и кончая календарем. В календаре вы заменили святых овощами. Прекрасно, господа граждане, распоряжайтесь, располагайтесь, как вам удобнее, управляйте, важничайте, не стесняйтесь. Но все это не помешает тому, что религия останется религией, что королевская власть проходит пятнадцативековой полосою через всю нашу историю и что старинное французское дворянство, даже обезглавленное, будет стоять на целую голову выше вас! Что касается ваших придирок по поводу исторического права королевских родов, то мы на это ответим только пожатием плеч. Хильперик[404 - Хильперик I – франкский король в 561–584 гг. Все правление Хильперика прошло в междоусобных войнах, связанных с его стремлением к захвату чужих земель, особенно городов по Луаре, разделявших его владения на две части. Хильперик, подобно другим представителям первых поколений Меровингов, отличался властолюбием, жадностью, чувствительностью и жестокостью, но выделялся из их среды тем, что был не чужд высшим интересам. Занимался богословием, но впал в еретическое представление о Святой Троице. Был убит на охоте.], в сущности, был лишь простым монахом, по имени Даниил; Хильперика изобрел Ренфруа для того, чтобы досадить Карлу Мартелу[405 - Карл Мартел (Молот) (688–741) – франкский майордом. Вел многочисленные войны с целью расширения государства. В 732 г. в знаменитой битве при Пуатье разгромил арабскую армию, остановив тем самым продвижение мавров в Европе. В течение нескольких лет правил государством без короля.]; все это известно нам не хуже, чем вам. Вопрос вовсе не в этом, а в том, чтобы Франция осталась старой Францией, осталась великим государством, осталась той гармонически сложенной страной, в которой существует, во-первых, священная особа монархов, самодержавных властителей государства, затем существуют вельможи, затем слуги короны на суше и на море, в области финансов и администрации; далее существуют высшая и низшая юстиция, управление коронными имуществами, акцизами и податями и, наконец, государственная полиция в трех ее градациях. Все это было разумно и гармонично устроено; вы все это разрушили. Вы, жалкие невежды, разрушили провинциальное устройство, сами даже не ведая того, что такое провинциальное устройство. Гений Франции представляет собою амальгаму гениев всех других европейских стран, и каждая из французских провинций являлась представительницей одной из добродетелей Европы: немецкую откровенность можно было найти в Пикардии, шведское великодушие – в Шампани, голландское трудолюбие – в Бургундии, подвижность Польши – в Лангедоке, испанскую важность – в Гаскони, итальянскую мудрость – в Провансе, греческую проницательность – в Нормандии, швейцарскую верность – в Дофинэ. Вы ничего этого не хотели знать. Вы безжалостно все ломали, разрушали, низвергали и спокойно разыграли роль бессмысленных зверей. А, вы не желаете больше иметь дворянства! Ну, его у вас и не будет. Вы сами об этом пожалеете. У вас не будет рыцарей, не будет героев. Прощай, прежнее величие! Найдите-ка мне теперь другого д’Ассиса. Вы все дрожите за вашу шкуру! У вас не будет больше рыцарей Фонтенуа[406 - Фонтенуа – сражение 11 мая 1745 г. между французской и соединенной англо-австро-голландской армиями. Сражение закончилось убедительной победой французов.], вежливо раскланивавшихся, прежде чем убить человека; у вас не будет более бойцов в шелковых чулках, как при осаде Лериды[407 - Лерида – город на юге Франции. С 12 мая по 17 июня 1637 г. французская армия безуспешно осаждала испанский гарнизон города.]; у вас уже не будет более тех изящных битв, в которых султаны мелькали, как метеоры. Вы – народ отпетый. Вы сделаетесь жертвой нашествия, насилия. Если Аларих[408 - Аларих (370–410) – вестготский король с 395 г., опустошил Фракию, Македонию, Фессалию и Грецию. Попытки римских императоров заигрывать с ним закончились страшным разгромом Рима в 410 г.] возвратится, он уже не встретит Хлодвига[409 - Хлодвиг (465–511) – франкский король из рода Меровингов. Завоевав область Сены, положил начало франкскому королевству. После победы над аллеманами в 496 г. крестился, что обеспечило ему поддержку духовенства. Впоследствии удачно воевал с вестготами, значительно увеличив территорию своего государства.]; если Абдуррахман[410 - Абдуррахман (?—732) – арабский полководец в Испании. В 732 г. разбил аквитанского герцога и опустошил всю страну до Бургундии, но в том же году потерпел поражение и пал в семидневном бою с Карлом Мартелом при Пуатье.] возвратится, он уже не очутится лицом к лицу с Карлом Мартелом; если саксы возвратятся, они уже не увидят пред собою Пипина[411 - Пипин III Короткий (715–768) – франкский король с 754 г. Заставил папу Стефана III короновать себя в обмен на военную помощь. Успешно воевал с саксами, отбросил сарацин за Пиренеи.]; вам не дождаться уже таких битв, как битвы при Аньяделло[412 - Аньяделло – сражение 14 мая 1509 г. между французской и венецианской армиями. В результате этой победы Людовик XII занял значительную часть Северной Италии.], Рокруа[413 - Рокруа – сражение 19 мая 1643 г. во время Тридцатилетней войны между французской и испанской армиями, в котором испанцы потерпели поражение. Эта битва ознаменовала начало упадка испанской военной мощи.], Лансе[414 - Ланс – сражение 20 августа 1648 г. во время Тридцатилетней войны между французской и австрийской армиями. В результате сокрушительного поражения австрийская армия практически перестала существовать. Вскоре после этой битвы был заключен Вестфальский мир.], Стаффарде[415 - Стаффарда – сражение 18 августа 1690 г. во время войны за Английское наследство между французской и австрийской армиями, в котором французы одержали победу.], Штейнкирхене[416 - Штейнкирхен – город в Голландии. В 1692 г. во время войны за Английское наследство французский гарнизон успешно отразил нападение союзнической армии.], Ла Марсайле, Року[417 - Року – сражение 11 октября 1746 г. во время войны за австрийское наследство между французской и австрийской армиями, закончившееся убедительной победой французов.], Лауфельде[418 - Лауфельд – сражение 2 июля 1747 г. во время войны за австрийское наследство между французской и англо-австрийской армиями. В результате ожесточенного сражения союзники были вынуждены отступить, хотя и понесли потери в три раза меньшие, чем французы.], Магоне; вам уже не дождаться Мариньяно[419 - Мариньяно – сражение 13–14 сентября 1515 г. между 32-тысячной французской армией во главе с Франциском I и 22 000 швейцарских наемников миланского герцога. Двухдневное сражение закончилось поражением швейцарцев, которые, потеряв половину армии, в порядке отступили. Современники называли это сражение «битвой гигантов».] с Франциском Первым[420 - Франциск I (1494–1547) – французский король с 1515 г. В начале своего правления завоевал Северную Италию. Вследствие своих претензий на германскую императорскую корону четырежды неудачно воевал с Карлом V, причем после поражения при Павии попал в плен. Будучи ревностным католиком, инициировал начало во Франции религиозных гражданских войн, продолжавшихся почти сто лет. Покровительствовал искусствам, всячески способствовал расцвету культуры Ренессанса во Франции.], Бувина[421 - Бувин – сражение 27 июля 1214 г. между французской и объединенной англо-германо-фламандской армиями. В результате ожесточенного боя французы под командованием короля Филиппа-Августа одержали решительную победу, после которой могущество Франции резко возросло.] с Филиппом-Августом[422 - Филипп-Август (1165–1223) – французский король с 1180 г. Успешно проводил политику централизации государства (значительно расширил королевский домен, преобразовал в нем управление, существенно ограничил самостоятельность феодальной знати). Отвоевал у Иоанна Безземельного подвластные ему французские территории (Нормандию и Анжу), выиграл у него в 1214 г. битву при Бувине. В 1189–1191 гг. один из предводителей Третьего крестового похода.], берущим в плен одною рукой Рено, графа Бульонского, а другой – Феррана, графа Фландрского. Вы, пожалуй, дождетесь Азенкура[423 - Азенкур – сражение 25 октября 1415 г. во время Столетней войны между французской и английской армиями. Битва закончилась сокрушительным поражением французской рыцарской кавалерии от английских лучников, умело поддерживаемых собственными рыцарями.], но у вас не найдется знаменосца Банвилля, который, завернувшись в свое знамя, спокойно даст себя убить. Ничего, ничего, продолжайте! Будьте новыми людьми! Мельчайте!

Маркиз помолчал с минуту и продолжал:

– Но мы не желаем мельчать. Убивайте королей, убивайте дворян, убивайте священников, низвергайте, разрушайте, умерщвляйте все, топчите все ногами, наступайте каблуками ваших сапог на стародавние предания, топчите ногами трон, пляшите на алтаре, низвергайте Бога, смейтесь над ним, это – ваше дело! Вы трусы и изменники, не способные на преданность и на жертвы! Я сказал все, что желал сказать. Теперь велите вести меня на гильотину, господин виконт. Имею честь быть вашим всепокорнейшим слугою. Да, да, я вам наговорил много горьких истин. Впрочем, что же? Для меня это все равно: я человек мертвый.

– Вы – свободны, – проговорил Говэн.

Он приблизился к маркизу, снял с себя свой плащ, накинул его ему на плечи и опустил ему на глаза капюшон. Оба они были одинакового роста.

– Послушай, что ты делаешь? – воскликнул маркиз.

– Лейтенант, выпустите меня! – крикнул Говэн в дверь, не отвечая маркизу.

Дверь распахнулась.

– Не забудьте снова запереть дверь за мной, – крикнул снова Говэн и вытолкнул за дверь удивленного маркиза.

Нижний зал, превращенный в гауптвахту, освещался, как уже было сказано, лишь одним тускло горевшим фонарем, так что в комнате царил полумрак. При этом слабом свете те из солдат, которые еще не спали, видели, как через них и их спящих товарищей шагал, направляясь к двери, человек высокого роста, в плаще и в обшитом галуном капюшоне их полковника; они отдали ему честь, и человек этот прошел мимо.

Маркиз медленными шагами прошел через гауптвахту, пролез через пролом, не раз стукнувшись о него головой, и вышел на лужайку. Стоявший тут часовой, признав в нем Говэна, отдал ему честь.

Выйдя на лужайку, чувствуя под своими ногами, вместо каменных плит, луговую траву, видя в двухстах шагах перед собой лес, а за лесом – тьму, простор, свободу, жизнь, он остановился на минуту, как человек, с которым только что случилось нечто необычайное, который поступил необдуманно и теперь, воспользовавшись открытою дверью, старается сообразить, хорошо ли он поступил или дурно, колеблется, идти ли ему дальше, и старается собраться с мыслями. После нескольких секунд глубокой задумчивости он поднял кверху правую руку, щелкнул пальцами, проговорил: «Однако!» – и направился в лес.

Дверь темницы заперли опять. Там остался Говэн.

II. Военно-полевой суд

В те времена военно-полевой суд был донельзя упрощен. Это была простая расправа. Дюма[424 - Дюма Матье (1753–1837) – французский генерал. Принимал участие в войне за Независимость Соединенных Штатов. Во время Великой французской революции одно время был председателем Законодательного собрания. Во время террора бежал из Франции. Участник почти всех наполеоновских войн. В 1812 г. был генерал-интендантом Великой армии.] в Законодательном собрании представил проект военно-уголовного судопроизводства, состоявший всего из нескольких параграфов. Впоследствии Тало несколько дополнил его в Совете пятисот, но окончательный устав военного судопроизводства был издан только при Империи. Здесь кстати будет заметить, что только со времен Империи ведет свое начало правило о том, чтобы при постановлении решений военно-полевых судов голоса подавались начиная с младшего чина. В эпоху Революции этого правила не существовало.

В 1793 году председатель военно-полевого суда олицетворял собой почти весь состав трибунала: он выбирал остальных членов, вел допрос, определял порядок подачи мнений. Он был не столько членом, сколько хозяином трибунала.

Симурдэн решил, что заседание суда будет происходить в том самом зале нижнего этажа, в котором при защите замка устроена была баррикада и где теперь была гауптвахта. Он считал нужным сократить все: как путь из темницы до зала заседаний, так и путь из зала заседаний до эшафота.

В полдень, согласно его распоряжению, заседание суда открылось при следующей обстановке: три соломенных стула, стол из елового дерева, на столе две зажженные свечи, перед столом табурет. Стулья предназначались для судей, табурет – для подсудимого. По обеим сторонам стола стояли два других табурета: один для военного прокурора, должность которого исполнял полковой фурьер, другой для секретаря, которым назначили капрала. Позади среднего стула было расставлено несколько трехцветных знамен. В эту эпоху грубой простоты декорации не были изысканны, и требовалось не очень много времени для того, чтобы превратить гауптвахту в зал судебных заседаний.

Средний стул, предназначавшийся для председателя, стоял как раз напротив двери тюремной кельи, около которой стояли два жандарма с саблями наголо. Солдаты составляли публику.

На среднем стуле сидел Симурдэн, направо от него старший член суда, капитан Гешан, налево – младший член, сержант Радуб, в шляпе с трехцветной кокардой, с саблей на боку и с двумя пистолетами за поясом. Проходивший через все его лицо шрам ярко-красного цвета придавал ему какое-то свирепое выражение. Он, впрочем, в конце концов послушался советов своих товарищей и дал перевязать свою рану. Голова его была перевязана платком, на котором виднелось большое красное пятно.

В полдень, еще до открытия заседания, близ судейского стола стоял солдат посыльный, лошадь которого фыркала возле пролома. Симурдэн писал депешу. Вот что он писал: «Граждане-члены Комитета общественного спасения. Лантенак захвачен в плен. Он будет казнен завтра». Затем он проставил число, подписал депешу, сложил, запечатал ее и передал ее посыльному, который немедленно ускакал.

После того он произнес громким голосом:

– Отоприте темницу.

Стоявшие возле двери два жандарма отодвинули запоры, отворили дверь и вошли в карцер.

Симурдэн поднял голову, скрестил на груди руки, взглянул на дверь и крикнул:

– Приведите арестанта!

В оставшейся отворенной двери появился среди двух жандармов арестант. То был Говэн.