Загогулина. Рассказы, фельетоны, памфлеты

– А убил он чего?..

– Куда там! Шуба-то черная – весь на виду! Птица за версту шарахается от его огневой точки. Правда, в мою сторону… А он еще, перед тем, как пойти, нарезал в кулак пучок чакана. Спрашиваю: зачем? А он говорит – маскировка! У нас, говорит, в Сибири, все так охотятся. И показал. Значит, как утку увидят, так этот сноп и выставляют перед собой. А он только лицо ему закрывает! Сам себе же мешает!.. «У нас в Сибири!» – передразнил Афанасия дядя.

Картину он тогда нарисовал впечатляющую: где-то в безбрежной водно-камышовой глуши, содрогаясь от порывов морозного ветра, притаился человек в черной лохматой одежде с вымокшими полами и тщетно ожидает прилета к нему чутких и боязливых уток. Ему холодно, руки его сжимают ружье и дурацкий пучок травы, они окоченели и стали красными, как гусиные лапки, сапоги его вязнут в липком иле, он голоден – чуть свет ушел от лодки без завтрака… Но он надеется на удачу и замирает в полусогнутом положении, заметив на горизонте черные черточки. Он верит, что это его долгожданные утки. Только бы подлетели на выстрел!

Я зябко передернул плечами. «Выходит, вот почему, – вспомнился фрагмент из засевшей в памяти телелекции, – время охоты минусуется из жизненного актива! Какая же там жизнь?! Там настоящая каторга!»

– Одну он все-таки подстрелил, – продолжал рассказывать дядя, – чумную какую-то. Принес ее к лодке, радуется, смеется, а я смотрю – у него зубов нет! Что с зубами-то, спрашиваю.

Отвечает: «Къякаш это». Оказывается: утка эта была подранок, еще шевелилась, и он, чтобы ее умертвить надумал прокусить ей голову! Как волк! «У нас в Сибири, – говорит, – все так делают». А челюсть – вставная, на двух зубах всего и держалась. Домой в кармане повез… Да, вот еще что: вечером – совсем уж стемнело – перед ним чирок опустился, он его – в упор, метров с пяти. Принес – голова, крылья и ноги: все мясо вырвало. Я ему говорю: выбрось, здесь есть нечего. А он хвалится: «Ты, – говорит, – в моем ружье сомневался! Смотри, как оно кучно стреляет!»

«Так вот он какой Афанасий, сибиряк и охотник», – подвел я итог воспоминаниям о полугодовой давности эпизоде.

Афанасий, облокотившись плечом на створку ворот, вытащил из кармана пачку с сигаретами, спички и закурил. Я искоса посматривал на этого человека. У него была интересная, но без претензий на красоту, голова. Портили ее узкий лоб и вытянутые вперед челюсти. Длинный широкий нос и тонкие губы обаяния ему также не создавали. Волосы у него были прямые, короткие, светлые. Глаза – небольшие, с прищуром.

Афанасий тоже изредка бросал в мою сторону безучастные взгляды.

Дядя наконец вышел из дома и возвратил ему опустевшую сумку. Афанасий тут же ушел.

– Водку я ему заказывал, – объяснил дядя, вернувшись ко мне. – Дом решил приподнять и сделать нормальный фундамент. Рабочих придется поить…

– У меня к тебе есть два вопроса, – произнес я, отметив ясность мысли и трудность ее выражения: язык мой что-то стал не очень послушен. – Во-первых, о доме. Тебе положено иметь хорошую площадь. Как ветерану войны. Со всеми удобствами. Не смотрятся твои ордена на фоне этой халупы.

– Положено-то, положено, да не дают. А теперь даже не обещают…

– А ты добивайся!.. Ходи по инстанциям: к военкому сходи, к губернатору, в Москву напиши – есть же закон!

– И ходил, и писал. Все испробовал, – помрачнел дядя.

– А ты еще раз сходи! – упрямо настаивал я.

Уже потом, дома, я осознал, что лез по-медвежьи в большую душевную рану. Конечно же, он предпринял все, что мог из того, что надо. Не хотел он в тот день признаваться, что прошлое властями зачеркнуто, что старики для них стали просто обузой.

– Чую, что придется здесь свой век доживать, – сдержанно продолжил седой ветеран. – Ничего, сруб прочный, пластинный. Подниму… Вот домкраты достал, – он показал рукой в угол двора, где стояли четыре мощных домкрата, которыми, по их виду, можно приподнять не только тщедушный домишко небогатого военного пенсионера, но и кирпичный коттедж какого-нибудь новоиспеченного богача-паразита, знавшего о войне понаслышке. – Думаю за лето сделать фундамент и отопление от газового котелка… Задумал много… Ну, давай поднимем еще помаленечку…

Мы опять выпили и поковырялись в закуске.

– Теперь у меня второе: почему ты водку берешь не в магазине, а у этого… Афанасия?

– Так он на ликеро-водке работает. Слесарь-наладчик. Он с завода выносит и за полцены продает.

– Ин-те-ресно! Как же ее он проносит? Там в проходной, я слыхал, даже женщин ощупывают. И с сумками на территорию никого не пускают.

Дядя от души рассмеялся.

– Ты же его сейчас видел!.. Тощий он, как скелет! Он может свой живот так втянуть – прямо до позвоночника! У него образуется такая ниша – сумки не надо. Он за пояс наставляет бутылок не менее четырех, как в патронташ. Живот втянет, рубашку наверх выпустит и идет с пустыми руками. Вовек не догадаешься!.. Каждый день он по два рейса делает: вечером и в обед. Ему же водку сбывать надо, вот он соседям и продает. И ему хорошо, и нам. Правда, он и сам зашибает прилично…

Пока я осмысливал это известие, дядя продолжал рассказывать о соседе:

– А руки у него – золотые! И голова варит здорово! У меня в «Запорожце» что-то в электрической системе случилось, два дня бился, а не найду. Ты же знаешь – в технике я не олень, а не могу понять ничего! Заходит он, Афанасий, поддамши, конечно, и все равно быстро, минут за пятнадцать, нашел неисправность… Башка его работает хорошо!

Девятое мая выпало в этом году на понедельник. На другой день, во вторник, я вынужден был поехать в Грачевку, на этом настоял Лемех. В Грачевке должны были появиться работники пуско-наладочной организации, и Лемех решил, что мое присутствие при их работе необходимо.

– Ознакомите их с объектом, передадите документацию, – напутствовал он, – и проконтролируйте, чтобы и они сделали все как надо. Их промахи могут приписать нам, поэтому будьте там до подписания соответствующего акта руководством совхоза… Договорились?..

Мне оставалось лишь согласиться. Перечить начальству меня уже давно отучили.

Мы поехали вместе с Шакиным на самосвале, закрепленном за его участком. Шакин был в беззаботно-приподнятом настроении, вертел большой и круглой, как шар, головой с короткими рыжими волосами, щурил плутоватые глазки и почти всю дорогу рассказывал курьезные случаи из своей беспокойной жизни строителя сельских водопроводов. В конце пути он признался:

– Не помню случая, когда еще было так приятно выезжать на объект: работы закончены, акты подписаны, еду как на прогулку.

– А недоделки? – напомнил я. – Там сколько позиций?..

– А-а, – отмахнулся Шакин. – Разве ж то – недоделки! Ребята уже все, наверно, подчистили. Совхоз туда тоже своих работяг поставил, чтобы быстрее все кончить и малость подучиться у наших.

Обстановка в Грачевке действительно оказалась нормальной. Солидно гудели моторы в насосной станции второго подъема, глубинный водоприемный колодец был заполнен водой до нужного уровня, а в самой отдаленной точке на уличной трассе была открыта задвижка, и вода с хорошим напором вытекала на землю и по уже образовавшейся неглубокой траншее бежала обратно в Волгу. Шла, как и положено, промывка водопроводной системы. Я видел, как из колонок жители наполняли ведра и носили их к себе во дворы. «Все! – сказал я себе. – Дело сделано. Водопровод заработал!»

Наладчиков пока не было. После обеда Шакин заявил, что ему крайне надо вечером быть в ПМК. Я не возражал против его отъезда: строительные и монтажные работы, которые входили в круг его обязанностей, были завершены, оборудование находилось в эксплуатационном состоянии, работало. Относительно же наладочных работ на водоочистке, то это касается больше заказчика, то есть, совхозных руководителей и, в определенной степени, меня, как куратора и контролера.

Шакин уехал, остававшихся здесь рабочих он тоже отправил на базу – станцию уже обслуживали совхозные специалисты. Я же побродил по селу, заглянул в единственный здесь магазин, где продавались и продукты, и промышленные товары, а потом решил опять обойти построенные нами сооружения.

Начал со здания, в котором располагался водоприемный колодец. Здесь и была та новинка, находка проектировщиков, которая разрешила вековую проблему водоснабжения села.

Здание состояло из одной большой комнаты, в центре которой, примерно на полметра от пола, возвышалась верхняя часть колодца с откидной крышкой. Над колодцем висела таль с электрическим приводом, у стены расположены три насоса, назначение которых я знал: один – вакуумный, он создавал разрежение в трубах, протянутых в Волгу, чтобы вода поднималась к колодцу. Сейчас этот насос не работал: свое дело он сделал, вода теперь поднималась самостоятельно. Два других насоса гудели – они качали воду на станцию второго подъема.

Впервые я был в этом здании, когда оно еще строилось. Впечатление – незабываемое: колодец – зияющая круглая бездна, в него сбоку входили и ныряли во тьму две двухсотмиллиметровые стальные трубы с краном на них, для подключения вакуумного насоса.

Сейчас колодец был закрыт крышкой и походил на круглый обеденный стол. Внутренние стены здания были оштукатурены и покрашены, оборудование и трубы – тоже покрашены в разные цвета. Все выглядело привлекательно и уютно. На единственном окне висела цветастая занавеска.

В помещении я никого не застал – оно не нуждалось в постоянном обслуживании. Одно только мне здесь не понравилось – дверь была закрыта не на замок, а на закрутку из проволоки. «Любой может зайти и сыпануть в колодец какой-нибудь гадости», – подумал я и решил предупредить об этом кого-нибудь из ответственных лиц совхоза.

Часа полтора провел я на станции второго подъема, самом сложном, в части эксплуатации, сооружении, поговорил с машинистами водопровода – вчерашними совхозными механизаторами. Их было двое – Федор и Николай, крепкие, уже почерневшие на солнце ребята, общительные и расторопные. Они были довольны своим назначением сюда, только немного смущались отсутствием здесь привычного физического труда: тут и работать-то нечего: все действует самостоятельно, сиди и посматривай.

Дело шло к вечеру, а пуско-наладчики так пока и не появлялись. Я поужинал в совхозной столовой, полюбовался с крутого берега на величавую Волгу, а когда закатилось солнце и стали одолевать комары, отправился спать в комнату, отведенную строителям в одном из совхозных домов.

Проснулся я от громкого стука в окно. Было светло, но на часах – всего без четверти шесть. «Кому я понадобился в такую рань?!». Отодвинув чуть в сторону занавеску, я увидел четырех человек, один из них был знакомый – главный инженер совхоза. Бросалась в глаза их одежда – полудомашняя, одевались, видимо, в спешке. Главный инженер был в спортивном костюме и чуть ли не босиком – в каких-то изношенных шлепанцах. Возле него, размахивая руками, крутился щуплый мужчина, только он один был одет по нормальному.

«Что-то с водопроводом!» – сразу мелькнула у меня тревожная мысль. Я метнулся на кухню и повернул кран (сюда, как и еще в некоторые дома, в основном, руководящих работников, водопровод провели внутрь), кран молчал!

– Сейчас! Выхожу! – крикнул я в форточку и торопливо оделся.

Первым обнаружил неладное совхозный шофер Сеня Семенов, тот, кто суетился сейчас возле главного инженера. Ему нужно было пораньше куда-то поехать, и он, уже по привычке, пошел с ведром за водой к колонке.

– Надавил ручку, – возбужденно рассказывал он, как видно, не в первый раз, – а воды-то и нету! Тю-тю! Я – ухом к дырке трубы – никаких звуков! Мертвая тишина! Свет, смотрю в окно, есть – значит, насосы должны работать. Заснули, думаю, черти там, на водокачке, и прямо с ведром топаю к ним. А они – нет, не спят. Оба стоят возле домика, который к берегу ближе, и ничего толком не объясняют. Встали, говорят, моторы – и все тут. Сначала, говорят, загудели натужно, как с перегрузкой, потом что-то щелкнуло, и они встали… Тогда я – к директору, а он послал вот к нему.

Семенов показал рукой на главного инженера.

Мы всей группой направились к насосной станции. Малорослый Семенов семенил рядом со мной и с придыханием торопливо излагал все новые и новые свои впечатления, он явно чувствовал себя героем этого дня и уверенно увлекал нас к зданию с глубинным водоприемным колодцем.