Загогулина. Рассказы, фельетоны, памфлеты

Загогулина. Рассказы, фельетоны, памфлеты
Виктор Минаков

Характеры героев произведений неоднозначны, их иногда сложно определить по известной дихотомии: положительный – отрицательный, и автор намеренно не берется за такую задачу, он предоставляет это сделать читателю. Материала для размышлений достаточно – практически каждое повествование.

Загогулина

Рассказы, фельетоны, памфлеты

Виктор Минаков

© Виктор Минаков, 2017

ISBN 978-5-4490-0383-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Биография суеверия

Лето 1989 года не выходило за рамки обычных погодных условий для этого периода года: в меру тепло, в меру пасмурно. Таким же обычным был и август, когда Владимир Степанович Ухов возвращался домой. Это был худощавый мужчина лет, по его виду, под шестьдесят, среднего роста, с понурым лицом, длинной морщинистой шеей и матовой лысиной на макушке.

Возвращался он поездом, который совсем не любил: время здесь тянулось медленно и тоскливо, казалось, что оно проходит без всякого смысла, и просто крадется из человеческой жизни. Но самолет ему не нравился еще больше, он его откровенно боялся, тошнить его начинало уже перед трапом, и весь перелет он только и думал о катастрофах.

Чтобы как-то скоротать тягучее время, Владимир Степанович подолгу стоял в коридоре напротив купе и отрешенно смотрел за окно. Плывшие перед глазами картины лишь изредка выводили его из состояния погруженности в себя. Когда ноги у него уставали, он шел в купе, забирался на верхнюю полку, ложился на спину и устремлял свой взор в потолок. Под монотонный шум поезда и пустопорожние разговоры случайных попутчиков, с которыми он так и не познакомился, Ухов раздумывал о своем.

С отпуском ему явно не повезло – это была исходная мысль в его размышлениях. Он вспоминал, как в один день получил путевку в Ялтинский санаторий и письмо от матери из дальнего сибирского городка.

В Ялте было солнечно и тепло, а на севере, где жила его мать, вовсю гуляла дождливая осень.

Мать писала, что сильно болеет и просит сына приехать, повидаться, возможно, в последний разок. Владимир Степанович, уже оформивший отпуск, вернул путевку и поехал на север. Это было четырнадцать дней назад. Сейчас он возвращался домой и нещадно бичевал себя за такой опрометчивый выбор.

Зачем он поехал?!.. Мать его жила не одна – в семье младшего сына, родного брата Владимира Степановича. Живут они хорошо, в достатке, ни в чем, по их же словам, они не нуждаются здоровье у матери было в норме, в соответствии с ее возрастом. На этом фоне жалобное письмо, взывавшее к его сыновним чувствам, Ухов теперь рассматривал как каприз. «Стоило тащиться поперек всей страны только за тем, чтобы посмотреть друг другу в глаза да пару часов повздыхать и поохать!.. Со стороны, конечно, все кажется умилительно: мать позвала, и сын немедля помчался. Идиллия, да и только! А если взглянуть без эмоций?.. Сам почти что старик, нервы расшатаны, самому надо упорно лечиться, а я почти дармовую путевку в солнечный санаторий выбросил, словно мусор! Кто-то сейчас нежится там, на песочке у моря, а я, старый сентиментальный дурак, трясусь в этой душной коробке и восхищаюсь: ах, какой я хороший, ах, какой я заботливый сын! Тьфу! Прости меня, Господи…»

Чашу с веществом под названием самоедство Владимир Степанович вычерпал всю без остатка и продолжал вылизывать ее до тех пор, пока на донышке не увидел слова: того, что прошло, ты уже не воротишь, думай о предстоящем. И он наконец-то смирился. «А в общем-то и у нас сейчас превосходное время, – с усилием направил он свои мысли по другому пути. – Тот же купальный сезон, можно и у нас, если с умом, полноценно устроить свой отдых».

Под дробный перестук вагонных колес, отмерявших бесконечные километры, он начал перебирать различные варианты заполнения остающихся дней своего отпуска. «Лучше, конечно, уехать сразу в деревню, – склонялся он к такому решению. – Побыть там у шурина, порыбачить… В городе отдохнуть не удастся: встретишь случайно кого-нибудь из сослуживцев и придется идти на работу, хотя бы за тем, чтобы просто там показаться. Иначе, начнут перемалывать косточки: вот он, дескать, какой: даже не зайдет, не узнает, как идут дела в коллективе, не то, что Юрий Борисович – тот с курортов звонит по три раза в неделю».

Ухов заведовал отделом труда в областном управлении местным хозяйством. Там было все годами отлажено, все устоялось, и жизнь текла бы размеренно и спокойно, если бы не сплетни – бич коллектива управленческих интеллигентов. Сплетни и доносительства друг на друга находили питательную среду в характере и поведении Юрия Борисовича Клюева, начальника управления, человека высокомерного и, по мнению Ухова, наделенного нездоровой, неполноценной психикой. «Таким людям нельзя власть доверять, – частенько думал Владимир Степанович. – Как рога бодливой корове».

Но Клюев власть имел и пользовался ей почище, чем лесной разбойник дубинкой. С этим фактом приходилось считаться и всегда держать себя осмотрительно, настороже. «Нет, в городе как надо не отдохнешь, – сокрушался Владимир Степанович то у окна, то на полке, – Надо будет сразу уехать».

Брат его жены, Николай, жил в старинном рыбацком поселке, в двух часах езды на автобусе. Уховы нередко проводили там выходные и всегда оставались довольны.

Выйдя на перрон, Владимир Степанович облегченно вздохнул полной грудью: нудное путешествие наконец-то закончилось. Он поставил у ног свои вещи: небольшой чемодан и портфель и с удовольствием осмотрелся. День был теплый, солнечный, тихий. Небо – высокое и пустынное, без намеков на облачность, только стайка разных цветов голубей, резвившихся невдалеке над домами, несколько оживляла этот застывший серо-голубой купол. На перронных часах было четверть двенадцатого.

Ухова не встречали. Он не терпел вокзальные сцены с их поцелуями и объятиями, а в этот раз он даже не сообщил жене о приезде – не знал точное время: у него было две пересадки на проходящие поезда.

Толпа пассажиров быстро редела. Владимир Степанович постоял еще пару минут, взял в руки багаж и тоже направился к выходу.

Его квартира находилась неподалеку, в доме, фасад которого смотрел на привокзальную площадь, выйти к нему можно было прямо с перрона, но Ухов предпочел другой путь, подлиннее, через вокзал. Он захотел в буфете или в ларьке купить бутылку вина, чтобы отметить конец своего неинтересного путешествия и начало настоящего отдыха.

Шагая к дверям вокзала, он мысленно отмечал не ухоженность и неказистый вид места, который считается лицом и воротами города. Повсюду валялись обрывки газет, пустые пачки от сигарет, окурки, обгоревшие спички… С переполненной мусором урны к ногам Ухова спрыгнула грязная кошка черного цвета, на ее спине он заметил крупный лишай.

– Брысь! – крикнул с омерзением Владимир Степанович и топнул ногой.

Кошка взглянула на него желтым сверкающим взглядом, угрожающе зашипела и бросилась наперерез. У края перрона она остановилась, опять повернула голову в сторону Ухова, фыркнула злобно и спрыгнула под вагон.

Ухов не верил в приметы и не стал выполнять никаких рекомендованных для таких случаев действий: не стал сплевывать через плечо или складывать пальцы в кукиш, он безбоязненно пошел себе дальше. Встреча с этим черным и грязным полудиким животным вызвала у него только неприятное чувство, но оно скоро прошло.

Здание вокзала имело два этажа. Верхний этаж, где размещался зал ожидания и небольшие киоски, находился на одной отметке с перроном, нижний – на уровне привокзальной площади.

Зал ожидания Ухов пересек скорым шагом: здесь по таборному расположились большие группы кавказцев, крикливое поведение которых он плохо переносил. Спустившись вниз, он пошел медленнее, направился было к буфету, но, вздрогнув, остановился.

Неподалеку, у справочного бюро, он увидел то, чего хотел бы видеть сейчас меньше всего, чего опасался во время своих размышлений на тряской поездной полке. Возле бюро стояла Ерохина, работник банно-прачечного отдела их управления, которую Владимир Степанович считал первой сплетницей в городе. «Вот она – черная кошка! – возникла в голове у него первая суеверная мысль.

Ерохина была увлечена разговором с незнакомым Ухову гражданином, и еще оставалась надежда, что она его не заметит. Он съежился и воровато, бочком, стал двигаться к двери, ведущей на улицу.

– Придется завтра сходить на работу, – сказал Владимир Степанович супруге после того, как улеглась суета, вызванная его неожиданным появлением.

– Зачем?!.. У тебя же больше недели в запасе!.. Да ты и не отдохнул по нормальному… А как ты там появился, считай, что твой отпуск закончился…

– Придется, – повторил Ухов со вздохом. – Понимаешь, встретил на вокзале одну из наших бабенок, чтоб ей… Сплетница первой руки! Всем уже, поди, разнесла, как сорока, что я в городе. До Клюева дойдет – будет потом утыкать то и дело: «Не болеешь за коллектив, высиживаешь в отпуске до последней минуты!» Чем старее он становится, тем поганей! Он как-то заявил: задача хорошего руководителя – не давать подчиненным спокойной жизни!.. Совсем из ума выживает!

– Когда же он, наконец-то, угомонится? Он же – пенсионер?..

– По возрасту – да, но он до сих пор даже не оформляется. Он и не думает уходить, говорит – умру на работе!.. Похороните меня, говорит, а над могилой парок будет виться, как над вулканом, вот, дескать, сколько еще энергии… Сколько работаю с ним, а никак не пойму: или он рисуется трудоголиком, или на самом деле такой… Здесь бы до пенсии как-нибудь проскрипеть, последние недели считаешь, часа лишнего не задержусь!.. Потому-то и надо идти – нельзя давать ему повод для издевательств… Побуду часок, поразведаю обстановку и сразу домой… Может, к брату твоему съездим потом… Как они там?..

– Звонил он два раза, спрашивал, когда ты сможешь приехать…

Утром после завтрака Ухов отправился в управление. Уже спустившись на два этажа, он вспомнил, что позабыл про очки. Одна пара очков у него всегда была на работе, но перед отпуском все свои вещи он переправил домой. «Надо вернуться, – забеспокоился Владимир Степанович. – Там обязательно придется просматривать документы, а как без очков?»

– Пути не будет, – не преминула заметить жена, отыскав очки на журнальном столике.

– Что ж, не идти теперь из-за этого? – спросил ее Ухов с досадой. – Язык у вас, женщин, интересно подвешен: если есть возможность сказать неприятное, обязательно скажут!

– Да я так, ничего, – смутилась супруга. – Все так считают… Пустое, конечно…

Выходя из подъезда, Владимир Степанович получил еще один повод подтвердить свое невысокое мнение о женской тактичности. Ему навстречу попалась соседка, ходившая выбрасывать мусор.

– Ох, неудобно-то как, Владимир Степанович! – запричитала она тонким голосом. – С пустым ведром вас встречаю! Примета больно плохая… Ну, ладно, ладно, вы не печальтесь – я не глазливая. Дай-то бог вам всего, дай-то вам бог!..

Ухов поздоровался с женщиной суховато, вышел на улицу и постарался выкинуть из головы эти малозначащие, по его убеждению, слова из области мистики.

День был хорошим, торопиться ему было не надо, и Ухов решил прогуляться по городу. Он не спеша пересек старинный тенистый парк, отмечая признаки близкой осени, долго стоял на мосту через городскую речушку и смотрел на усидчивых рыболовов, потом пошел на центральную улицу. Движение транспорта было на этой улице запрещено, и люди толпами бродили по всей ее площади. Постепенно он дошагал и до улицы, где находилось управление местным хозяйством. Моцион его оказался приятным. «Вот тебе и „дороги не будет“, вот тебе и „ведра пустые“, – хмыкнул он, вспомнив про утренние прогнозы. – Бабские бредни!..»

Сначала Ухов наметил зайти в мастерскую: он вчера обнаружил, что у ванны подтекает смеситель, и хотел получить у слесарей нужную консультацию или помощь. Мастерская находилась во дворе, примыкавшем к зданию управления, там же размещались гаражи для служебных автомашин. Двор был большой, всегда чистый, покрытый асфальтом. Ближе к дверям управления в нем красовалась цветочная клумба, с ней рядом – беседка, где любили отдыхать управленцы в свободное время.

Сейчас двор был пустым, и только повернув к мастерской, Ухов увидел здесь своего сослуживца, Ивина, работавшего главным экономистом. Они, несмотря на разность характеров, находились в приятельских отношениях и вместе иногда посещали популярную финскую баню.

Ивин, всегда жизнерадостный и общительный, сейчас почему-то выглядел опечаленным. Сдержанно поздоровавшись, он прошел было мимо, но Ухов придержал его за рукав.