Происшествия, приключения, фантастика, фронтовые и исторические хроники. Книга 6

Доплыв до намеченного участка, мы «разбили» лагерь, половили на удочку хариуса, поужинали и завалились спать. Утром, собрав лотки, лопату с укороченным черенком, а на обед – котелок, краюху хлеба, сахар и чай, отправились в маршрут.

Идти было недалеко-неблизко – километров пять, но проходимость оказалась не то что плохой, а какой-то противной, неприятной. То ли кочки чуть повыше, чем обычно, то ли заболоченность нижней части склона чуть побольше, чем обычно, а то ли и то и другое, но, несмотря на легкие рюкзаки, идти было как-то мерзко. Да еще этот радиометр в руках, будь он проклят – была среди нас такая шутка: – «Без радиометра хоть на край света»! В общем, намучились мы прилично.

Идти я решил до дальних участков на левом склоне, чтобы, после их заверки, на обратном пути заверить и нижний участок на правом склоне. Выйдя к намеченному месту, а оно опознавалось по характерным признакам: наличию ручьев и изгибов русла, хорошо заметных на аэрофотоснимке, мы полезли на склон. Намеченные участки выделялись на склоне не так хорошо, как ожидалось, но ошибиться было сложно, и, отобрав по несколько пробных мешков суглинка из делювия вдоль склона, мы спустились к ручью и промыли набранный материал.

Размяв суглинок в воде и смыв постепенно легкие частицы и мелкие камешки, мы домыли шлихи до желтого песочка, а затем до серого шлиха. Рассмотрев шлих под 4-х кратной лупой, я не увидел ни одного «знака» минералов-спутников кимберлита. Ни единого обломочка пикроильменита! Это было так неожиданно, я так надеялся на наличие здесь небольших кимберлитовых тел, что ощутил сильное разочарование…

Столько пройти, так намучаться и все напрасно… Я был так расстроен, что, возвращаясь к лагерю, «махнул рукой» на участок на правом склоне, уже не веря, что здесь что-то есть. Тем более, что вечерело, а идти нужно было опять мучаясь от проходимости.

Мы дошли до лагеря и на следующий день поплыли дальше. Так закончилось первое посещение этого участка. А впереди нас ждали другие притоки и аномальные участки, которые нужно было обработать.

Еще раз я попал на это место, когда мы сплавлялись по Малой Куонамке с Геной Ивановым, моим коллегой и приятелем. У него была любительская кинокамера и он снимал попутно наш сплав. Поэтому я и запомнил эпизод, где, проведя 500-тку через перекат, где воды было по щиколотку и сев в нее на плесе, я взмахнул веслами и… это были штыковые лопаты, насаженные на листвяшки (проявляй, солдат, смекалку) – свои родные я раздал рабочим.

И еще запомнился эпизод, как мы выплываем из-за поворота, а на склоне стоят Камазы. Они были оставлены до зимы, застигнутые, видимо, ранней весной. Ниже в воде стоял тяжелый гусеничный трактор – видимо тащил груз (балок или сани), просел под лед и вытащить его не смогли. И тут пленка у Гены кончилась…

Но вернемся к участку. Я не мог смириться, что там ничего нет, что он «пустой», и решил сходить еще раз, как бы мне не хотелось страдать от неприятной дороги (хотя слово «дорога» здесь совершенно неуместно).

– Сходи, – ответил он. И добавил: – И на правом склоне заверь.

И мы пошли… Вышли на то же место – там была характерная излучина петлей, отлично различимая на фотоснимке, особенно в 4-х кратную лупу, постоянно висевшую у меня на шнурке и опущенная в нагрудный карман энцефалитки. Во втором кармане я всегда носил плоский флакон из-под «Красной Москвы» с «Дэтой» (от комаров). Мы опять отобрали шлиховые пробы вдоль склона под аномальными участками и спустились к ручью. Промыли… И опять пусто! Ничего! Я опять расстроился… Но, «слезами горю не поможешь», и мы пошли обратно. Но километром ниже мы все же полезли на правый склон к намеченной на снимке фотоаномалии и даже долго искать не пришлось…

Наташа

Хорошо различимые на задернованной поверхности обломки магматических пород лежали прямо на поверхности. К сожалению, это была не брекчия, а кристаллическая порода, что исключало ее алмазоносность. Определив ее диаметр, четко прослеживающийся обломками и высыпками, мы набрали образцов и материала для промывки и спустились к ручью. В шлихах – зерна пикроильменита в «рубашках». Я повеселел и чуть ли не запрыгал к лагерю. Я порадовал Гену находкой, а начальника Лешу Тимофеева с новой найденной трубкой в Куронахском поле.

А назвал я ее – «НАТАША»!

    2018 г.

= = = = = = = = = =

КОЛЫМА

1. ВСТУПЛЕНИЕ

Написав это магическое для меня слово – КОЛЫМА, – я не могу не посвятить этому региону хоть несколько строк. Слишком большое значение этот район сыграл в моей жизни, в моем становлении, моем опыте работ… Все регионы, в которых я затем работал – и горное Верхоянье, и сопки Сибирской платформы на реках Оленек и Анабар, я всегда сравнивал с Колымой. С проходимостью, бытом, охотой, рыбалкой. И понимал, что работать мне становится все легче и легче…

2. БОЛОТА

Кочкарник

Колымские болота!.. Кочкарник по речным долинам в пойме – 100 метров от стоянки на речке до склона… и я уже без сил… Кочки высокие, и если пробовать идти между ними, то постоянно садишься на попу, если пробуешь скакать по ним, прыгая с одной на другую, то соскальзываешь и, опять же, валишься. Это здорово выматывает.

На Оленьке ничего подобного я припомнить не могу. Кочкарник гораздо мельче и ходить по нему было гораздо легче. Но, по возможности, мы предпочитали передвигаться по галечнику высохших русел или по пабереге рек.

А в Верхоянье все долины были так засыпаны мелким щебнем алевролитов, что я постоянно думал, как просто было бы здесь ездить на Камазе или ГАЗ-69. Но это было невозможно, т.к. никакая машина не смогла бы подняться на перевалы, на которые карабкался наш старенький вечно перегруженный вездеход. Хотя на армейском Урале можно было бы и попробовать.

3. СКЛОНЫ

Верхняя граница древесной растительности

Склоны на Колыме, я работал в левобережной низменной ее части, тоже были в кочкарнике, но не таким высоким, как по долинам, но все равно неприятным. И были они сильно залесены. Помню, спускаясь с водораздела вниз по склону, мы подошли к границе леса и Шульгина пропустила меня вперед. Я посмотрел на вершину сопки напротив – как ориентир, и, опустив голову, чтобы не хлестали ветки, «врезался» в лес.

Пройдя метров триста мы вышли из леса и я поднял голову… Мы стояли на том же месте, как до входа в лес. Вершина сопки-ориентира была у меня за спиной… Я сделал круг «на пятачке»… Можно сказать, «в трех соснах» заблудился… Этот случай я запомнил на все последующие годы и он стал мне очередным уроком.

Верхоянье

В Верхоянье, где были распространены флишоидные толщи – чередование алевролитов с пластами песчаников на крутых склонах гор, мы по склонам, практически, не ползали. Идя по долине, описывали их визуально, отмечая слои на хорошо дешифрирующихся аэрофотоснимках. А затем переносили данные на карту.

А на Сибирской платформе склоны сопок были залесены не так густо, как на Колыме, и заболочены не так сильно и проходимость здесь была несравнимо легче.

4. ВОДОРАЗДЕЛЫ

Плоские водоразделы сопок

А вот верхние части сопок на Колыме и их водоразделы это было сплошное раздолье. Они были плоские и выше 300-й горизонтали совершенно чистые от растительности. Лишь отдельные кустарники стланика с мелкими кедровыми шишками. Были сезоны, когда из-за жары комар пропадал и мы ходили в маршруты по водоразделам вообще в шортах.

Июль. Можно и в шортах.

Брусники и голубики по склонам было достаточно много и часто я просил Шульгину приготовить густое варенье. Чем еще порадовать в маршруте в обед молодой организм, как не чайком с куском свежего хлеба с маслом и вареньем…

На платформе вершины сопок были залесены так же как склоны. Негустым лиственничным лесом с подлеском из тальника и ольхи и слабо заболочены.

5. РЫБАЛКА

Очень любил я ловить хариуса на маленький тройничек с самодельной мушкой. Вода в ручьях и бочагах была настолько прозрачна, что хариуса было видно как в аквариуме.

В первые годы работ я выбирал и срезал ровное длинное удилище из молодого тальника и очищал его от коры. По началу оно было тяжеловато, но со временем высыхало и становилось легче. Я возил его с собой все лето, даже при перебросках на вертолете, но осенью, при возвращению на базу в Лобую, где у каждой партии была своя полка для снаряжения, я его не брал, как-то неудобно было. Так что по весне, при заброске на место работ, каждый год вырезал себе новое.

Но со временем я купил пластиковую складную (выдвижную) удочку, самую длинную из продающихся. А перейдя работать на Сибирскую платформу, где реки были более крупными и рыба была крупнее хариуса, приобрел и раздвижной металлический спиннинг с простой металлической катушкой. Леску использовал 0,8 мм с металлическим поводком от щук.

Колымский хариус

Жарили хариуса целиком на больших сковородах, а, потянув за хвост, легко отделяли хребет и ребра. Оставалось чистое мясо.

Как наживку можно было насадить на крючок несколько крупных комаров. А в жару появлялось большое количество слепней (оводов) – я их ловил на энцефалитке или собирал залетевших в палатку. Набивал два-три спичечных коробка, где они со временем засыхали, но их тоже можно было использовать, осторожненько насаживая на тройничок. И хариус, и ленок хватали его моментально.

На удочку с поплавком…

Блесну специально я не подбирал. И ленок, и таймень брали на любую. Наши рабочие утаскивали из столовой персональные металлические ложки и изготавливали блесна из них. Так что свою ложку я после обеда уносил с собой.

Как-то на реке Березовка, в конце августа собрался на полевой базе весь коллектив партии Боброва. Вдруг раздался крик Жени Дыканюка:

– Хариус идет!

Женя Дыканюк

Все, похватав удочки, высыпали на берег речки. Рыба скатывается, обычно, дня три. И пошла потеха… Заброс, поклевка… заброс, поклевка… Кто ловит, кто потрошит, кто засаливает… Все дружно, на всех… Через три дня засолки можно развешивать для просушки и завяливания! Есть гостинец, которым можно родных в Москве угостить.