Земля последней надежды – 1. Дети конопатого бога. Всеслав Чародей 2.1.

Всеслав склонил голову, принимая наставление.

– Господине Велес, – князь решился всё же вымолвить назвище. – ЧТО суждено сделать мне?

– Ты знаешь, – голос вновь гулко раскатился по поляне.

– Но господине!.. – возразил княжич.

– Ты знаешь, – повторил голос. – Слушай своё сердце.

Туман снова начал медленно сгущаться.

Очнулся князь оттого, что его осторожно потрясли за плечо. Поднял голову – в глаза ему смотрели глаза волхва. А за отворённой дверью вставало хмурое зимнее утро.

– Пора, княже.

Да, пора.

Волхв не спрашивал о том, что видел и слышал князь. И Всеслав тоже молчал – слова были не нужны.

Молча вдел ноги в петли на лыжах, молча заскользил к воротам. И уже в воротах князя настиг орлий крик из вышины – словно окликнул кто-то. Всеслав остановил коня и оборотился.

И увидел.

В небе над храмом всего на несколько мгновений вдруг протаяли пять громадных полупрозрачных ликов. Длинноволосый старец – из-под густых косматых бровей и перехваченных гайтаном на лбу волос безотрывно глядят синие глаза с золотыми искрами. Сероглазый длинноусый витязь с чупруном на бритой голове и жёсткой складкой у рта. Молодой золотоволосый муж с лучистыми глазами в зелёном венке на голове. Косматый охотник с рдяными глазами на лице, неуловимо переходящем в рогатую медвежью морду. И русоволосая женщина, прекрасная красотой средних лет, неброской, но – глаз не отвести.

Грянул и раскатился в отдалении удар грома – зимой! – качнулся воздух, овеял лёгким ветром княжье лицо.

– Вот и ответили тебе, княже, – негромко сказал рядом Славимир. Помолчал и добавил. – Жду тебя через две седмицы… погости у деда, отдохни… а потом и за науку возьмёмся.

Всеслав всё так же молча кивнул.

Он сюда воротится. И воротится не раз.

4. Дреговская земля. Окрестности Менска

Лето 1042 года, изок

За окном заливисто пел соловей. Рассыпал коленца, прищёлкивал, и выдохшись, на мгновение замолкал. Набирал полную грудь воздуха и снова начинал сыпать и выводить переливы.

Всеслав вздохнул и открыл глаза. Спать всё равно долго не получится – не заведено в дедовом терему спать подолгу. Рано встают холопы и ключник, но ещё раньше должен встать хозяин, таков обычай. Да и везде на Руси, пожалуй, так.

На Руси, да…

Княжич не сумел сдержать усмешку. Даже в Полоцке частенько обижаются, когда говоришь про город и княжество «на Руси», а уж тут, в глубине дреговских земель, где руси и не бывало никогда, где даже не слышали, что такое дань для Киева… тут себя никогда и не считали ни русью, ни Русью.

Из оставленного на ночь отволочённым окна тянуло сыростью, длинная ветка яблони просунула в окно гибкий побег, и на пол неё накапала роса. Теремная холопка, которая следила за порядком во Всеславлих покоях («покоях», да) сначала бурчала и пыталась заволакивать на ночь окно, но Всеслав каждый раз отворял его снова. Тогда она попробовала объяснить княжичу, что через отволочённое окно в хоромину могут забраться нечистые духи – межа, дескать, нарушена, но Всеслав незаботно ответил, что он, дескать, потомок самого Велеса, и беспокоиться не о чем, любой нечистый дух при виде его сам убежит невестимо куда. Холопка в ответ только поворчала про слишком умную молодёжь, но окно затворять на ночь перестала.

Да, Менск – это не Полоцк, – усмехнулся Всеслав, по-прежнему лёжа на мягких шкурах. – Тут про Велеса говорить в княжьем терему – в порядке вещей, тут нет ни единого черноризца, как в Полоцке. Там они, вестимо, тоже не кишат, но Всеслав ясно помнил, какие лица были в терему на каждом шагу, когда он в первый раз заявил, что уезжает в Менск учиться у волхва. Пресвитер Анфимий так тот даже стороной его обходить начал и мало не крестился в присутствии княжича. Но Всеславу на это было наплевать – для него главным было то, что его слова не оскорбили отца, князя Брячислава. Тот как раз всё понял и принял, только усмехнулся и покачал головой, словно что-то вспомнив.

А мать… матери не было в живых уже десять лет, с самого рождения младшей сестры, Бериславы. Отец долго не женился вновь, хоть ему намекали и бояре, и гридни, и даже епископ, что «без хозяйки, мол, дом – сирота». Да и старшие сёстры Всеслава, Станислава и Мировита, тоже намекали не раз. И только три года назад, вскоре после замужества Станиславы, отец всё ж решился жениться на Альдоне, дочери знатного боярского рода Неринжичей, из потомков голяди, которые уже и позабыли и язык свой, и даже племенное назвище, кривичами прозвались, как и другие роды основателей Полоцка, хоть Мирославичей возьми, хоть Судимиричей. И только имена в роду по-прежнему держались старые.

Всеслав не был против.

Отец его и не спрашивал. Княжич был согласен, что в дому нужна хозяйка, хотя с этим, по его мнению, и так неплохо справлялась его вторая сестра, Мировита. Мировиту, впрочем, тоже ждало замужество, и уже скоро. А то, что отцу, помимо хозяйских дел, надобно от женщин и что-то ещё, Всеслав понимал. И мачеха не была злой, вовсе нет.

И вовсе не женитьбы отца погнала его в Менск, как шептались по углам досужие кумушки в полоцком терему (Всеслав иной раз, заслышав эти шёпотки, темнел лицом и обещал себе, что разгонит весь этот девичник, как только сам станет князем – и вместе с тем понимал, что нет, не разгонит). В конце концов, ко времени отцовой женитьбы он уже два года жил не в отцовом терему, а у пестуна Бреня Военежича, который свою хоромину построил и не в детинце даже, а сразу за его воротами. Почему – этого, пожалуй, и сам Брень не смог бы объяснить.

Так или не так, а только вот уже два года он, Всеслав, проводит четыре месяца в году (один месяц весной, один – летом, один – осенью, и один – зимой) не в Полоцке, а в Менске, у деда, дреговского князя Грозовита. А вернее-то сказать, в дедовом терему его тоже видят только утром рано да вечером поздно, да ещё когда спит. И то не каждый день. Днями Всеслав пропадал за городом в лесах, на капище у волхва Славимира.

Всеслав сладко потянулся, рывком сбросил с себя суконное одеяло (не навык к роскошествам полоцкий княжич) и сел на постели. И почти тут же, опрятно стукнув в дверь, в покой просунулся холоп, привезённый им из Полоцка, Умко.

– Господине, князь Грозовит Вячеславич спрашивает, придёшь ли ты к утренней выти.

– Скажи, приду, – не оборачиваясь, бросил Всеслав. – Сейчас буду.

Холоп с поклоном исчез, оставив у княжича чувство непонятной досады от своей угодливости, словно Умко каждый раз вместо слов его елеем мазал. «Видно, и вправду бывают рабы от рождения, – подумал Всеслав про него однажды. – По норову своему рабы, только недосмотром богов родившиеся в свободной семье. И только потом, когда они на самом деле попадают в рабство, боги исправляют свою оплошку».

Такие мысли для Всеслава были внове ещё год тому – он помнил, как внушал ему пресвитер Анфимий, что бог один, что он всемогущ, вездесущ и всеведущ, а значит, и ошибаться не может.

Сколько времени надо тринадцатилетнему мальчишке, чтобы одеться поутру? Раз – впрыгнуть в порты, два – набросить рубаху, три – затянуть гашник, четыре – прошлёпать босыми ногами к рукомою в углу, пять – умыться, шесть – наскоро причесать буйные, хоть и стриженные в кружок, вихры, семь – сунуть ноги в поршни, одновременно затягивая на стане кожаный пояс. Дольше всего – завязать шнурки на поршнях. Всеслав с большим удовольствием вышел бы к столу и без пояса, и босиком, но он уже давно от таких замашек отвык. «Ты – князь, – строго сказал ему отец однажды. – Ты пример для своих людей во всём, и потому не можешь выглядеть неряшливо. Никогда».

Ну вот вроде бы и всё. Всеслав одёрнул подол рубахи, расправил складки под поясом, поправил пряжку и висящие рядом с ней ножны с ножом, и бросился в дверь.

Дед уже ждал его за столом.

Всеслав быстро поклонился, весело покосился на деда, тот ответил притворно суровым взглядом из-под косматых седых бровей и кивком указал на стол – садись, мол. Лишних слов тратить менский князь Грозовит не любил, чаще обходился жестами.

Утренняя выть дреговского князя была проста и вместе с тем, изысканна. Вяленая лосятина, вчерашняя разварная осетрина под тёртым хреном, чёрный хлеб, варёные в меду лесные орехи, холодное топлёное молоко и свежеиспечённые творожные ватрушки. Всеслав быстро жевал, крупно глотая и запивая молоком, и успевая ответить на короткие дедовы вопросы:

– Опять в лес?

– А то куда ж? – внук крупно сглотнул, помахал в воздухе рукой, словно собираясь указать на что-то отсюда невидимое и такое, о чём он и сам толком не знал, где оно находится. – Ждут там…

– Ну-ну, – Грозовит покивал, глядя на уписывающего за обе щеки мальчишку, невольно заражаясь его жизнелюбием и страстью к действию. Отпил крупный глоток. – Воротишься опять в сумерках?

– Не знаю, дедо, – с искренним сожалением ответил княжич. – Смогу, так и раньше, а нет – нет. Учение есть учение.

– Хм, учение, да, – проворчал князь. Подумал и спросил. – И чему ж тебя там учит владыка Славимир?

– Разному учит, – повёл плечом Всеслав. – В прошлый раз учил по высоте вешней воды распознавать, сколько в лесах зверья родится, вчера – по птичьим крикам и полёту узнать, когда буря будет…

– Ну и когда?

– Чего? – не враз понял княжич, а когда дошло, рассмеялся. – Не будет пока.

– Ладно, ступай, – кивнул Грозовит, заметив, что на столе перед внуком осталась только пустая посуда. – Иди.

Всеслав ушёл, а Грозовит остался один в горнице, улыбаясь неведомо чему.