– В расчёте тогда, – франт уже повернулся лицом воротам сада, собираясь, видимо, уходить, но атаман окликнул его:
– Париж, погоди!
– Ну чего ещё? – недовольно оглянулся франт.
– Попросить хочу, – сказал Яшка таким смиренным тоном, что Грегори поразился в перемене поведения атамана. После такого – он хочет ещё о чём-то просить? Да он бы, Грегори, за такое…
Что бы он сделал, кадет не успел придумать – Париж расхохотался.
– Экий ты наглец, приятель, – сказал он с неприязнью и одновременно с одобрением. – Чего тебе ещё надо?
– Словечко за меня замолви перед Крапивой, – атаман шагнул ближе.
– Что за словечко ещё? – Париж чуть приподнял бровь, подтолкнул набалдашником трости кверху поле боливара, словно шляпа мешала ему видеть мальчишек. Покосился на молчаливого насупленного Грегори, но кадет не шевельнулся – ему нравилось, что Париж не может его понять. Я не понимаю кто ты, – словно молча говорил ему Грегори, – и ты меня хрен поймёшь.
Впрочем, он уже понимал, что франт этот никакой не аристократ и не денди – какой аристократ или денди потерпит, чтобы уличный оборванец (бульвардье, ага!) обращался к нему на «ты» да ещё и называл его каким-то странным прозвищем.
«Не денди», между тем, снова смотрел на Яшку, потеряв, видимо, всякий интерес к кадету.
– Ну так что тебе за рекомендация понадобилась?
– Нас выживают с канала, – торопливо затараторил атаман. – После наводнения нас стало меньше, лиговские напирают, вот-вот и совсем выгонят.
– А мне что за печаль? – говорил, впрочем, «не денди» вполне грамотно и красиво, пожалуй, даже грамотнее, чем дворянин Шепелёв. – Пусть выгоняют. Свято место не бывает пусто, сам знаешь.
– Я слышал, наводнение не только у нас беды наделало, – осторожно сказал Яшка. – Уличников в центре стало меньше…
– Место сменить хочешь? – понимающе усмехнулся Париж. – Место в центре дорого стоит…
– Мы отработаем, – всё так же торопливо сказал бульвардье. – Отработаем, за этим дело не станет.
– Моя помощь тоже не задаром, – продолжал гнуть своё франт.
– И тебе отработаем, – мгновенно согласился Яшка. – Я уже говорил со своими, они согласны с тобой работать.
Париж показал в усмешке зубы – словно волк оскалился. Так вот с чего вы всё-таки решили вернуть мне перстень, – словно говорил он. Яшка понял и только потерянно вздохнул, признавая свою вину.
– Наметку прямо сейчас дашь? – цепко спросил Париж.
Атаман несколько мгновений помялся, покосился на Грегори – казалось, он сомневается и уже жалеет, что позвал кадета с собой. Наконец, Яшка шагнул к франту и что-то сказал ему вполголоса. Всего несколько слов, но этого хватило, чтобы Париж удивлённо поднял брови.
– Ну что ж, – протянул он, подумав несколько мгновений. – Это стоящая маза… а ну-ка, подержи, я маляву строкану.
Грегори оторопело моргнул. Париж словно маску сбросил, разом перейдя с изысканной салонной речи сразу на уличный выговор, и это было так неожиданно и даже страшно, словно колдун (человек, хоть и злой!) через нож в пеньке перевернулся и предстал в волчьем обличье.
Париж, между тем, извлёк откуда-то из кармана фрака блокнот в посеребрённом корешке, стремительно черкнул в нём что-то хардмутовским карандашом в серебряной оплётке, вырвал листок веленевой бумаги с голубоватым оттенком и протянул Яшке.
– Вот. Отдашь это Крапиве. Где его найти, знаешь?
– В Глазовом кабаке, небось, – шевельнул плечом Яшка, принимая записку и отдавая франту трость. Париж в ответ только прикоснулся к полю шляпы набалдашником, словно отдавая честь, повернулся и пошёл в сторону Михайловского замка.
4
Яшка напористо шагал по набережной Фонтанки, а Грегори торопливо шёл следом, пытаясь успеть за уличником.
– Да погоди ты! – не выдержал он, наконец. – Спешишь, будто там тебе бублики с мёдом бесплатно дадут!
Атаман оглянулся на кадета и наконец, замедлился, сбавил шаг, а потом и вовсе остановился.
– Тебе чего надо? – огрызнулся он. – Чего ты со мной увязался?
Грегори на мгновение растерялся, но тут же взял себя в руки, и угрожающе сопя, придвинулся к атаману вплотную.
– Не надо со мной так говорить, – тяжело произнёс он. – Я не из твоей шайки. Ты сам меня с собой позвал, так? А теперь что ж?!
– Я? – поразился атаман, не обращая внимания на угрозу в голосе кадета. – Я тебя позвал в Летний сад всего лишь. А теперь… – он на мгновение запнулся, выбирая слова – должно быть, вспомнил, что Грегори не такой же уличник как и он, а всё-таки кадет (будущий офицер!) и дворянин. Хотя такое чувство, как страх, скорее всего, атаману было неведомо. – Ну… не стоит тебе ходить туда, куда я иду…
– Не понял? – мотнул головой кадет. – Почему это ещё?
Бульвардье помялся несколько мгновений, потом всё же пояснил:
– Плохо кончиться может. Там… – он махнул рукой в неопределённом направлении, куда-то на юго-восток, – там такие как ты – редкие гости.
– Такие, как я, – повторил Грегори. И тут до него дошло. – Чистая публика, что ли?
– Ну да, – пожал плечами Яшка. – На Лиговский такие заглядывают редко. Делать там вам совершенно нечего.
– А плохо-то почему кончится? – всё ещё не понимал кадет.
– Не любят там ни кадет, ни гардемарин, ни офицеров, ни полицию, – терпеливо пояснил атаман. – Побить могут.
– А я драк не очень-то и боюсь, – холодно обронил Грегори – намёк атамана на то, что он, Гришка Шепелёв, Грегори, может испугаться драки с оборванцами, привёл его в бешенство и окончательно склонил к тому, чтобы обязательно пойти на Лиговку вместе с Яшкой. – Надо будет, так и накостыляю твоим…
– Там не мои, – поправил его Яшка. Смерил кадета взглядом с головы до ног, словно видел впервые и теперь прикидывал, на что тот годится. Видимо, вспомнил осенние стычки, шевельнул щекой. Предупредил. – Лиговские – самые большие сорвиголовы в Питере. Туда даже полиция опасается заходить.
– И что ж с того? – бросил Грегори, понимая, что Яшка больше не станет спорить. – Ты же идёшь туда. Или надеешься, что тебя не тронут…
– Если не успеют, – согласился Яшка. – Лиговские чужих не любят, а я для них чужак. Почти такой же, как и ты. Только я – уличник, а ты – чистая публика. Могут сильнее не полюбить, чем меня.
Грегори махнул рукой, словно говоря – а не всё ль равно? Двум смертям, как известно, не бывать, а одной не миновать. Мальчишки двинулись дальше по набережной (впереди уже виднелись башни Аничкова моста), и Грегори вдруг спросил:
– А как же этот? – и мотнул головой в сторону оставшегося где-то позади Летнего сада. – Он же из чистой публики, разве нет?
– Кто? – не сразу понял Яшка. – А! Париж-то?!
– Ну да.
– Кто тебе сказал, что он из чистой публики? – развеселился атаман. Теперь, когда Грегори настоял на своём, хмурый настрой обоих как рукой сняло. – Ты вот думаешь, кто он такой?