Передозировка счастья

Чудеса, явленные в Геллеспонте

А создатель «Церковной истории» епископ Евсевий Кесарийский заинтересовался механикой небесного покровительства, которым, без сомнения, пользовался Крисп Благословенный.

Он пригласил адмирала, свидетеля блистательной победы царевича в морском сражении в Геллеспонте (то есть, в проливе Дарданеллы), на инквизицию в церковную канцелярию. Слово «инквизиция» в те годы ещё не имело жутковатого средневекового подтекста, а обозначало просто собеседование для выяснения некоторых обстоятельств.

– Владыка, принесли Синтория! – доложил епископу его одноглазый секретарь Акакий.

– Кого принесли? Почему принесли? – встрепенулся задремавший Евсевий.

– Синторий – это геройский наварх (флотоводец), – невозмутимо отвечал синкелл. – Принесли на паланкине, потому что у него нога не сгибается после сражения у Халкедона. А потому принесли, что мы приглашали его на инквизицию.

– А можно его сейчас унести, а принести потом? У меня сейчас глубоко молитвенное состояние.

– Нельзя, владыка!

– Почему ты меня всё время называешь «владыка»?! – сердито спросил Евсевий.

– Это перевод еврейского титула «рабби». А что, разве плохо?

– Никогда не был на инквизиции, – оправдывался адмирал, озираясь по сторонам. – Не знал, что надеть. Вот решил надеть свою кожаную перевязь, балтеус свой парадный, а кортик цеплять не стал – общественное место, как-никак. Извиняйте, если не угадал с формой одежды.

Синторий выпил предложенного ему вина, вытер губы кольчугой и с тоской проследил, как Акакий заткнул бутылку восковой пробкой и спрятал в шкаф.

– Это для задушевности беседы, а не для пьянства, – строго пояснил секретарь.

– У вас тут хорошо! – отметил адмирал с довольной улыбкой. – Светло, ароматом пахнет, вино вкусное… А я думал, что христиане всё по катакомбам шухерятся… Отстал от жизни в своих морях.

– А мы бы и прятались, если бы ты не победил гонителей, славный адмирал, – отвечал Акакий, и его глаз засветился искренней благодарностью. – А теперь к делу. Мы хотели, чтобы ты поделился воспоминаниями о царевиче. Ведь ты сражался с ним против флота Лициния в Геллеспонте. А его преосвященство епископ Евсевий пишет труд «Деяния божественного Криспа».

– Какого? – оживился Синторий. – Божественного?! Так вот оно что! А я-то думал, что это за хренотень! Теперь всё ясно!

– Я попросил бы более тщательно подыскивать выражения и стиль слога для данного присутственного места, – терпеливо сказал Акакий и показал взглядом на епископа.

Синторий тоже посмотрел на Евсевия и замолк, словно выискивая в своих запасах слова, пригодные для этой непривычной ситуации.

– Так что ты там говорил про хренотень? – бесстрастно спросил Акакий.

– Про что?

– Вот твои слова, только что записанные: «А я-то думал, что это за хренотень». Так чем она выражалась, эта хренотень? Были какие-то знамения, знаки? Вспомни подробнее. Для этого тебя и пригласили.

– Знаки? Был знак – от Перегрина. С фрикториона, сигнальной вышки. Он сообщил: «К тебе, Синторий, едет Крисп-цезарь». А я ему: «А он что-то в морском деле смыслит? Дам ему напильник, пошлю носовой таран заточить»! – Синторий разразился смехом, а потом пояснил: – Это у нас так обкатывают сухопутных салаг!

– Не отвлекайся от темы, адмирал, – попросил Акакий.

– У Абанта было в три раза больше кораблей, они были крупные и хорошо оснащённые. Поэтому нам пришлось ждать подкрепления из Эгейского моря. Мы расположились у мыса Каранфилос, охраняя южный вход в Геллеспонт. Одновременно мы следили за утёсом, из-за которого могли появиться вражеские корабли.

И в это время местная кимба, рыбацкая лодка, привезла Криспа-цезаря. Он легко вспрыгнул на борт, а на палубе два матроса играли в плесингу. Царевич подошёл и спросил, что это за байда. Ты пиши-пиши, одноглазый, тут самое главное! А ему объяснили, что это такая игра, смысл её – забрать все фишки у противника. «Ну, так в чём дело?», спросил цезарь, сгрёб все фишки у матроса напротив и протянул их тому, что был рядом. «Нет, не так!», загалдели зрители. «Надо соблюдать правила!». «Зачем?!», искренне удивился Крисп. «Либо забрать, либо правила – что-нибудь одно!». И тогда я на мгновение взглянул на жизнь его глазами – и у меня покачнулся разум, как палуба во время шторма у Малых Стихад.

И знаешь, что я увидел, одноглазый?.. Трудно мне объяснить, так мало слов я знаю, и все они не про то, что хочу сказать… Жизнь наша страстная, мы больше играем и притворяемся, чем занимаемся жизнью. Может быть, когда мы говорим «надо!», оно нам и не очень надо… Или надо, но при каких-то условиях… Эх, чувствую, мимо пролетают мои слова… Вот, скажем, коллекционер, страстный собиратель. Захотел бы он, чтобы у него сразу оказались все вещи, о которых он мечтал? Может быть, сгоряча и захотел бы, но потом бы понял: нет у него коллекции, а есть склад, пресный и постный.

Говоря всё это, адмирал всматривался в лицо собеседника, в надежде обнаружить признаки понимания. Но Акакий бесстрастно конспектировал слова моряка.

– Или вот ты даёшь милостыню убогому. Почему? От добросердия, скажешь ты. А если нищий накупит на эти деньги дёгтя, чтобы облить тебя со смехом. Подашь ты ему следующий раз? И куда твоё добросердие делось? Наверно, оно было, кто спорит… Но не истинное, не чистое, немного отдающее дёгтем. Вижу, не понятно и путано я рассказываю… Я больше привык к командам, ясным и солёным, – грустно признался Синторий, а потом внезапно крикнул:

– Набить грота-брасы! Чтобы дрожали от трепета, как дева Мария под святым духом!

От адмиральского ора проснулся дремавший Евсевий. Синторий понял, что переборщил с доходчивостью объяснений и вернулся к прежнему режиму повествования.

– К чему я это всё рассказывал? Ага, вспомнил: я хотел сказать, что цезарь Крисп жил без азарта. Он делал всё, что ему надо, без красоты и артистичности. Жизнь для него – как случайная прохожая, с которой он сейчас разминётся и больше никогда не встретится. Зачем она ему? Понимаешь, в чём дело… Я опытный моряк, и Абант – мой противник – опытный моряк. И поэтому мы знаем, что это невозможно. Из опыта знаем, что так нельзя. А он этого не знает. И потому – делает!

Синторий отпил вина и задумчиво посмотрел в окно. Помолчал немного, а потом продолжил:

– Вот такой человек прибыл на мой флагманский корабль!.. Часть вражеского флота тогда находилась в Тесноте (??? ???????) пролива, между местом впадения реки Родиас и остатками персидского моста. Их либурны укрылись под обрывистым берегом бухты Мадитос, на Абидосском рейде. Они просто связались тросами, не рискнули стать на якорь, потому, как дисорма[1 - ????????? – место с плохим грунтом для якоря] там, а ещё сильное течение, и приходится вытравливать много каната. Вот такая была обстановка перед днём битвы, когда всё понеслось нежданным поносом…

– Так, о битве – как можно подробнее, – попросил Акакий и почесал стилосом за ухом.

– Тем утром я вышел на палубу, всё небо было в мелких розовых облаках. Царевич висел вниз головой, зацепившись коленями за спущенный рей.

– Слышишь, цезарь, – сказал я ему, – эскадра Колиноса уже приближается к Лагиссам, а я до сих пор не знаю, что мы будем делать.

– Как, что? – бодро ответил цезарь. – Побеждать! Разве ты первый раз идёшь в бой?

– Нет, не в первый, но раньше на румпеле была только моя рука, – отвечал я. – А теперь вроде как два рулевых. Ты будешь вмешиваться в командование?

– Буду! – радостно ответил царевич и ловко спрыгнул на палубу.

Потом внимательно посмотрел на меня, заметил мою обескураженность и спросил с улыбкой:

– Тебе нужна битва, или победа?!

И, не дождавшись ответа, весело крикнул:

– Вели выдёргивать крючки!

– Какие крючки? – оторопел я. – Якоря, что ли?

– Ну да, те, которыми вы к дну прицепились. Мы идём в бой!

– Какой на хрен бой?! – крикнул я. – Нас же покрошат, как кильку на салат!

А царевич спокойно улыбнулся и нарисовал углём на палубе свой безбашенный замысел.

– Секи сюда, антиквариат реликтовый! Они сейчас на расслабоне, у них сейчас полный тупняк, – с этими словами царевич кивнул на мыс Киноссема, за которым скрывались корабли противника. – Они думают, что мы должны шкериться и гаситься, а мы таким нежданчиком вломимся и замутим мочилово! Вперёд, динозавр! Пока они зависли – всё проконает!

– Ты не забыл, цезарь, – за мысом только авангард противника, а главные силы – дальше! Всё море за Сестосом усеяно вражескими кораблями!

– Не вибрируй, винтаж, я всё помню! Абанто?сы сначала ненадолго обалдеют, потом метнутся на помощь своим, в суете будут сталкиваться и сноситься течением. И вот здесь наши лодки будут протыкать их вот этой фигнёй, что впереди торчит. Они сами будут заплывать в этот аквариум, а мы будем их накалывать на вилку, по мере поступления. Они же будут, как брёвна в струе, а мы их будем клевать: тюк-тюк! У тебя же резвые гребуны, ты же в этом шурупишь!