Провинциалы. Книга 4. Неестественный отбор

Он думал, что его встретит Пабловский, но подошел молодой человек, молча повел по коридорам в приемную, где попросил подождать среди томящихся многочисленных посетителей, которым, как понял из реплик Красавин, было назначено каждому на определенное время, но в кабинет постоянно входили те, кому не было назначено, внося беспорядок, отчего в приемной висело явно накапливающееся недовольство. Но Красавину томиться не пришлось, из кабинета вышел Пабловский, взглядом выхватил его из череды ожидающих, подошел, подцепил по-свойски под локоть и вывел из приемной.

– Сейчас президент очень занят, видите, сколько к нему…

Провел его в свой кабинет, болтая о всяких пустяках, предложил кофе, словно им некуда было спешить. Но Красавин отказался, догадываясь, что можно не готовить больше никаких фраз и он сейчас услышит какое-то предложение, но уже очевидно не то, о котором думал. И не ошибся…

– Я с вами буду говорить, как с умным и проницательным человеком, сразу без обиняков, – посерьезнел Пабловский. – У нас к вам два предложения. Первое – пойти работать первым заместителем главного редактора федеральной газеты, которую мы открываем. И второе предложение, если не хочется в столицу, – он улыбнулся, словно предположил заведомо несерьезное, – остаться в крае заместителем руководителя новой краевой администрации, которая сейчас формируется… Да, вы еще, наверное, не знаете, ваш крайком пал…

– Не удержали людей? – с тревогой спросил Красавин.

– Нет, нет, – улыбнулся Пабловский. – Я образно… У вас там все тихо-мирно прошло – они собрали свои вещички и покинули кабинеты… С сегодняшнего утра у вас новый руководитель администрации. – И, перехватив вопросительный взгляд Красавина, продолжил:

– Это крепкий хозяйственник, с необходимым опытом… Был членом партии, как и положено в те времена, но вышел. Президент его знает лично… Ну так что, Виктор Иванович, остаетесь в столице?.. С квартирой не сразу, но поможем…

Красавин молчал.

Предложения были неожиданными.

И льстили его самолюбию.

Первое из них позволяло реализовать вынашиваемую каждым провинциальным журналистом мечту – работать в столичной газете. И даже сразу перепрыгнуть несколько ступенек. При коммунистах с должности заместителя редактора краевой газеты он бы с радостью пошел в собкорры центральной, в лучшем случае, имея хорошие связи, мог стать заведующим отделом в какой-нибудь московской газете… Второе предложение было заманчиво неведомой новизной. И оно снимало те страхи, которые не так давно заставляли его подбирать аргументы, чтобы с достоинством отказаться от губернаторства. Быть заместителем – другое дело. Меньше ответственности, есть возможность учиться. Но главное – ему не надо собирать команду, брать ответственность за весь край на себя. Отвечать же за свое направление, которое ему поручат, он вполне сможет…

– А кто… стал главой администрации?

– Человек с опытом, но не публичный, вряд ли вам приходилось сталкиваться. Он некоторое время работал в советских органах…

– Я его знаю?

Пабловский назвал фамилию.

– Не сталкивался, – покачал головой Красавин.

– Я понимаю, вам надо подумать… Вы когда летите домой?

– Собирался сегодня вечерним самолетом…

– Можете не торопиться… День-два у нас есть. Посоветуйтесь с семьей… Но и не тяните, сами понимаете, сейчас решения надо принимать быстро!..

Обычно в самолете Красавин расслаблялся, под ровный гул турбин дремал или думал о приятном, что ждало его в будущем. Когда летел в столицу – прикидывал, как будет решать вопросы, какого результата необходимо добиться. Когда возвращался домой, думал об Анне и сыне (надо же, прав Слава Дзугов, для отцовства надо созреть), о верных соратниках. На этот раз он все время перекладывал и перекладывал «за» и «против» на чашах воображаемых весов, маялся на классической развилке: «направо пойдешь… налево пойдешь…» и, сходя с трапа в Ставрополе, окончательно решил, что поступит так, как посоветует Анна.

Встречали его Игорь Дубинин с Козько, который в последнее время охотно помогал им в партийных делах личным транспортом.

Они наперебой начали рассказывать о постыдном бегстве партийных функционеров из кабинетов, потом о назначенном руководителе края, с которым никто из них лично не сталкивался, но Козько был наслышан, что тот управленец неплохой, хотя и не очень заметный, и даже в нынешнее время свое предприятие умудрился сохранить…

Работал и в исполкоме, но не долго. На первых ролях не был. Но, по слухам, был знаком с президентом еще с давних времен. Одним словом, выбор Москвы, как и в прежние времена, пал на свою «серую лошадку» – крепкую посредственность.

Было время, когда Красавин задумывался, что же лежит в основе подбора руководящих кадров, и пришел к выводу, что самыми главными качествами для карьерного роста являются усредненность и окатанность. Он назвал это коэффициентом гладкости. Если эти два фактора подкреплялись личной благосклонностью начальства – стремительная карьера в партийном или комсомольском аппарате была обеспечена. Под усредненностью он имел в виду биографию без сучка и зазубрины, отсутствие каких-либо падений и взлетов, отклонений вправо-влево от генеральной линии, явно выраженных амбиций. Одним словом, то, что можно обозначить как неприметное ощущение наличия… Не проходили этот тест, как правило, очень умные и деятельные… Коэффициент гладкости складывался из обтекаемости суждений, особенно явных во всяческих речах, беспринципности действий и холуйского подобострастия, которое требовалось при встрече высших чинов…

Но это было прежде, размышлял он, теперь же все по-другому, и вот ему, совсем не обладающему подобными качествами, но не лишенному амбиций и кое в чем возвышающемуся над среднестатистическими гражданами, предлагают высокую должность… В конце концов, все зависит от него самого…

Додумать не успел. Восторженное и сумбурное изложение соратниками последних событий отвлекло, вернуло к делам насущным, вызвало прилив энергии и заинтересованности. «Центральная газета, столица – это, конечно, замечательно, но там все чужое, все будет внове, здесь же не надо никому о себе рассказывать, здесь я дома…», – мелькнула мысль.

– Как слетали, Виктор Иванович? – поинтересовался Козько, въезжая в город.

«Как Анна скажет, так и будет», – решил он окончательно, прежде чем ответить.

– Неплохо.

И, понимая, что это не удовлетворит их любопытство, добавил: – О губернаторе я в курсе, в администрации президента был разговор…

И на этой многозначительной фразе замолчал – пусть думают как хотят, фантазируют…

– А мы теперь как? – неуверенно произнес Дубинин, который никогда не отличался аналитическими способностями.

– А мы, Игорь Львович, будем строить демократическое общество и новую страну, – обтекаемо произнес Красавин и поймал себя на мысли, что уже начал перенимать чужой опыт… Уже будничным тоном добавил: – Работы хватит, главное, чтобы теперь эти кабинеты заняли достойные люди… На днях соберем политсовет и все обсудим…

…В этот вечер они с Анной заснули под утро. Сначала долго убаюкивали сына: у малыша резались зубки, и он плакал. Потом любили друг друга так, словно встретились после долгой разлуки. И обсуждение предложения Пабловского затянулось до рассвета. Анна сразу согласилась на переезд в Москву: там у нее руководитель диссертации, она быстрее напишет и защитит докторскую, будет преподавать в солидном вузе, у него тоже перспектива… И тут оказалось, что ни она, ни он не видят для него перспективы, кроме как стать главным редактором, что маловероятно, ведь скорее всего посадят на это место человека не со стороны, а хорошего знакомого если не президента, то министра или того же Пабловского. Можно, конечно, потом перейти в администрацию или министерство, но это Красавина не грело.

Клерком быть скучно и нудно даже в самом высоком учреждении.

Писать диссертацию и становиться преподавателем он тоже не хотел.

– Похоже, привык я к вольной жизни, – усмехнулся он.

– Диссертацию я могу и здесь написать, – положила ему голову на плечо Анна. – А преподавать и в нашем институте можно, тоже есть умненькие ребятки… И Гриша здесь здоровее будет. У нас все-таки юг, тепло, фрукты-овощи, воздух чище… – Перевернулась, положила руку ему на грудь. – И тебя все здесь знают, уважают…

– Остаемся?..

– Если пригласят еще раз, тогда подумаем… – оставила она на всякий случай запасной вариант.

– Мне надо завтра ответить.

– Ну, потом когда-нибудь же пригласят… – бодро произнесла она.

– Ты у меня умница, – он поцеловал ее. – Так завтра и скажу: до следующего приглашения…

И крепко обнял Анну.

Вдруг вспомнил Жовнера и, засыпая, подумал, что теперь нисколько не завидует тому и знает его секрет: главное, чтобы жена тебя понимала лучше, чем ты сам себя…

Пабловский его решению не удивился. И, похоже, его и ожидал.

– Ну и замечательно, Виктор Иванович. Я уже с вашим главой переговорил. Он завтра вас пригласит. Такие помощники, как вы, ему очень нужны. Не стану скрывать, он даже просил в столицу вас не забирать. И очень хорошо, что совпали ваши желания. В этом я вижу залог успешной совместной работы. Так что идите к нему завтра с утра без всякого звонка. Я предупрежу, он будет ждать…

Вечером Красавин собрал политсовет. Звонил и Гаврилову, но тот укатил в Германию, и его заместитель сказал, что надолго. Пригласил и Верочку Полякову: формально он теперь редактором быть не может, хотя первое время, конечно, помогать будет, и на это место лучшей кандидатуры, как ни перебирал, не видел. Даже с Анной советовался, поделился своими сомнениями, но та сказала, что Верочка очень раскаивается в своем давнем поступке, в крайкоме ей все не так преподнесли, не разобралась, а профессионально делать газету сможет только она.

Перед заседанием переговорил и с Дубининым, которого видел руководителем партийной организации. Новость того удивила. Он долго вопросительно смотрел на Красавина, потом неуверенно произнес:

– А как же?.. Мы же боролись?.. А теперь…