Провинциалы. Книга 4. Неестественный отбор

И Красавин понял, что тот имел в виду, терпеливо стал объяснять, что цель любой политической борьбы – это не свержение власти, а замена ее людьми, разделяющими революционные для определенного этапа идеи. И вот теперь, когда коммунисты уходят с политической сцены, именно им, демократам, придется вытаскивать страну из той ямы, в которую она попала при коммунистах.

– Задача демократических партий – поддерживать свою власть, помогать ей. Я вижу тебя, Игорь Львович, руководителем нашей краевой демократической организации. У тебя большой жизненный опыт, ты предан идее, в чем я не сомневаюсь, умеешь организовать работу…

Мы будем часто встречаться, для тебя я свободен в любое время…

Дубинин явно не ожидал этого, было видно, что предложение ему польстило.

– Я не знаю… – неуверенно произнес он. – Говорить зажигательно не умею…

– Это теперь и не нужно… У тебя вон какой опыт в профсоюзе…

– Да, это верно…

– Значит, членам политсовета я предлагаю на свое место тебя.

– А Олег Павлович? – вдруг вспомнил тот о Павлове.

– Олег Павлович будет заниматься другим, – уклончиво ответил Красавин, не раскрывая своих соображений.

С Павловым он переговорил сразу после звонка в Москву, поинтересовался, пойдет ли тот работать в новую администрацию края. И хотя еще до конца не было известно, чем они будут заниматься, Павлов к предложению отнесся с явным интересом и сказал, что, если не придется курировать агрокомплекс, в котором он ни бельмеса не понимает, всему остальному можно и научиться…

Политсовет прошел быстро, без вопросов, видимо, все-таки информация о назначении Красавина уже откуда-то просочилась. Кандидатуру Дубинина одобрили единогласно. Полякову тоже утвердили на должность главного редактора, хотя этого, в принципе, и не требовалось – это было прерогативой учредителей. Но одобрение политсовета могло сыграть свою роль в представлении нового главного редактора министерству. С Жовнером Виктор переговорил по телефону, тот, похоже, весь в своих делах и заботах, не сразу понял, что произошло, нисколько не удивился, дежурно поздравил его с назначением и сказал, что против Поляковой он возражать не станет.

– Тебе там виднее, а если по публикациям судить, то журналист она хороший. Гаврилов, думаю, тоже согласится, а с министерством сам решай. – И, кому-то проговорив: «Сейчас едем», добавил: – Хотя наших двух голосов и так достаточно, но ссориться не хотелось бы…

– Само собой, если министерство не поддержит, портить отношения не станем, – согласился Красавин.

Хотел поинтересоваться, как у Жовнера идет его бизнес, но не стал, тот теперь постоянно был занят, секретарша долго не хотела соединять. Но не выдержал, словно примериваясь к новой должности, и попенял:

– Ты уж свою даму в приемной просвети, чтобы не мариновала меня…

– Извини, я по другому телефону разговаривал. У меня заместитель в Карелии вторую неделю на комбинате сидит, никак бумагу не выбьет… А так она знает, что тебя надо незамедлительно соединять.

Только свой новый телефон не забудь сообщить.

Красавин положил трубку и подумал, что скоро и у него будет полно забот и своя заградительная секретарша…

…Глава администрации края оказался плотным, среднего роста, с убеленными сединой висками, внешне спокойным пятидесятилетним мужчиной. Он вышел из-за стола, заваленного всевозможными папками и бумагами, крепко пожал руку, пояснил:

– Вот разбираюсь с наследством… Присаживайтесь, Виктор Иванович… – Указал рукой на длинный стол, стоящий в стороне, за которым первый секретарь крайкома проводил заседания бюро и рабочие совещания и сел напротив. – Я вас знаю, на митингах бывать приходилось, – доброжелательно улыбнулся. – Статьи ваши читал, газету… Да и журнал. От корки до корки… Сразу скажу, чтобы вопросов никаких не было, работать нам вместе долго и напряженно: не во всем с вами согласен, но что касается необходимости перемен в экономике, обществе, тут мы с вами единомышленники. И придется нам теперь вкалывать с утра до ночи засучив рукава и иметь дело со всеми, с кем необходимо, невзирая на партийную принадлежность и идеи… Как вы, готовы?

– Я своих убеждений менять не собираюсь.

– А этого никто и не требует. На мой взгляд, принадлежность какой угодно партии сейчас не главное. Главное – страну поднять, экономику. Главное, чтобы гражданской войны не было… С этим вы согласны?

– Это очевидно.

– Вот поэтому наша задача – собрать тех, кто хочет работать. Коммунист или демократ – неважно. Главное, чтобы если не умел, то знал, что делать. А если и не знал, то хотел бы… Кто сейчас знает… никто из нас при капитализме не жил. Будем вместе учиться. – Он пристально посмотрел на Красавина, ожидая ответа.

– Я не против… учиться. А что касается убеждений, то демократия предполагает плюрализм мнений…

– Вот и замечательно. Значит, в главном мы друг друга понимаем… – Он откинулся на стуле. – О себе рассказывать не буду, захотите, все узнаете. О вас знаю вполне достаточно, чтобы вам верить и на вас надеяться. Приказ о вашем назначении готов. Так что, вот здесь ваш кабинет, – он ткнул пальцем в разложенный на краю стола чертеж здания, – на четвертом этаже… Мне Пабловский сказал, что вы изъявили желание заниматься социальным блоком вопросов?

Красавин попытался вспомнить, когда они с Пабловским говорили на эту тему, но сколько ни старался, так и не смог.

Неуверенно кивнул.

– Вот и отлично. Именно это направление я и хотел вам предложить. Занимайте кабинет, устраивайтесь. И первым делом набросайте свои соображения по структуре… Мой совет: возьмите за основу структуру крайкома, я сам так сейчас делаю. Что-то менять, конечно, мы будем, но основа управления у коммунистов крепкая, дееспособная… Ключи от кабинета у завхоза, управляющего зданием, он сейчас на месте. Работу терять не хочет, услужлив и вежлив, как дамский угодник, вы с ним построже… Технический персонал тоже весь работает, если вдруг какие вопросы возникнут. – Поднялся, вернулся к своему столу. – Да, Виктор Иванович, с предложениями по структуре и планом первоочередных задач не затягивайте, неделя – две от силы. И прикиньте, кого возьмете руководить своими департаментами, познакомьтесь сначала с теми, кто работал, они в курсе дел, без них мы никак не обойдемся, если намерены учиться всерьез. Во всяком случае, первое время… – И, предупреждая возражение Красавина, добавил: – Если у вас уже есть кто на примете, давайте в приказ…

– Со структурой прежде определюсь…

– Хорошо. Посмотрите, что у коммунистов было… Ну, а потом мы с вами как-нибудь вечерком останемся и поговорим предметнее…

Красавин согласно кивнул и вышел из кабинета.

В приемной переминался с ноги на ногу багровый от волнения управляющий зданием. Незаметный, в строгом костюме, ждущий…

Хранитель тайн этого большого здания. И, наверное, не только здания… Стремительно двинулся навстречу, всем своим видом выражая готовность исполнить любое приказание, и Красавин подумал, что при любом строе всегда находятся те, кто готов служить новому хозяину.

– Ну, веди, Сусанин, – сам не понял, почему так вдруг обратился к завхозу. И уточнил: – Показывай, где там на четвертом просторный кабинет…

Жовнер

Время – величина непостоянная. И субъективная. В этом Жовнер убеждался теперь ежедневно. Как и в том, что оно непосредственно связано с открывающейся информацией, обретением нового знания. Отчего таким длинным кажется детство? Потому что каждый день насыщен открытием нового. Все органы чувств, мозг работают на полную катушку, без остановки воспринимая неведомое прежде, анализируя, систематизируя, закрепляя, откладывая информацию об узнанном на разные полочки памяти. С взрослением непознанного, не пережитого становится все меньше, новизна исчезает. Заканчивается период обучения, и жизнь превращается в череду будней, в которых чувствам и мозгу уже не приходится столь интенсивно работать. И только жажда путешествий, узнавания новых мест напоминают о том, что естественное и радостное состояние человека – это интенсивная работа его существа. Именно состояние новизны, непознанности замедляет ток времени, удлиняет и наполняет жизнь. Однообразные будни, неотличимые друг от друга, проскальзывают незаметно, стремительно и осмысливаются исключительно как категория прошлого, ибо в настоящем ничего значительного не происходит – нет новизны. Вот отчего прожитое остается в памяти чаще отпускными изменениями обстановки или же некими нестандартными, неожиданными событиями. Вот отчего конец рабочей недели в застойные времена, как правило, завершался дружеским застольем, за которым под воздействием выпитого все проблемы утрачивают остроту, сослуживцы становятся милыми и неожиданно симпатичными, служба сладкой. Вот отчего манят рыбалка, охота, всевозможные взрослые игры (в том числе любовные), в которых есть непредсказуемость и новизна если не в общем, то в частностях.

Профессия журналиста, на взгляд Жовнера, тоже предполагает некое разнообразие этих самых будней: встречи с людьми, узнавание нового, поездки в незнакомые места – все это не дает любопытству притупиться или исчезнуть окончательно, а мозгу разлениться. Тем не менее и эта профессия не позволяет вернуться в многогранное, восторженное и наполненное эмоциями детство. Не хватает интенсивности, насыщенности новизной. Но то, что теперь происходило в обществе, по стремительности изменений Сашка воспринимал если не как возврат в детство, то несомненное приближение к нему.

Теперь каждый новый день приносил множество неведомого прежде.

Неожиданные перемены, желание и умение осваивать новое разделили людей, как Жовнер для себя определил, на тех, кто помнил детство или хотел вспомнить, но по каким-то причинам не мог, и кто вовсе не желал его вспоминать. И в зависимости от этого принимал новизну, пытался понять или отвергал, не задумываясь. И теперь в одной среде, в одном обществе появились разные группы людей, отличающиеся отношением к новой информации, скоростью ее восприятия и темпом жизни. Одни успевали поразительно много, и у них многое получалось, другие же, наоборот, ничего не могли и не хотели. У одних жизнь стала длинной и насыщенной, как в детстве, у других – короткой и бездеятельной. Первые азартно осваивали новые знания, вторые прятались от реалий – кто как мог.

Если бы у Жовнера было время размышлять, он обязательно развил бы вдруг пришедшую идею о зависимости времени от насыщенности жизни новизной (что, в свою очередь, формирует понятие счастья), о полезности этой новизны, даже какую-нибудь формулу выдумал, но этого как раз и не было. Впрочем, и подобные размышления не казались важными. Как уже не казались важными и собственные литературные опыты, судьба написанного совместно со Ставинским романа, признание… Да, собственно, и желание сочинять, что-либо выдумывать тоже пропало.

В институте, когда он осознал интерес к литературному творчеству, помимо ответа на вопрос: важнее ЧТО писать или КАК писать, он не мог понять, почему никто не опишет один день студенческой жизни.

Самый обычный, в котором ничего неординарного не происходит, но который каждый из них с удовольствием проживает. Он даже попытался написать такой рассказ, но переложенные на бумагу события отчего-то утратили то самое удовольствие жизни, которое сам автор ощущал, а хронологически изложенная цепочка мелких событий при прочтении оказалась скучной. Тогда он вновь перечитал «Былое и думы» Герцена, в очередной раз позавидовав героям исторических событий, которым не нужно было ничего выдумывать в своей жизни…

Теперь он ощущал себя в их роли, но от этого осознания возникло не желание писать, а желание делать. Размышлениям он предпочел познание прежде неведомого. Для него и для тех, кто находился рядом, это была долгожданная встреча с новым миром, негаданно выпавшая на их долю и прервавшая череду, казалось бы, нескончаемых, однообразных будней, проживаемых под руководством авангарда рабочего класса. Теперь в его жизни все было интересно. Агентство расширялось, появлялись новые люди и новые направления работы. И каждый день – новые задачи, никакой рутины, думай, учись, полагайся на интуицию....

Менялось восприятие не только времени, но и пространства.

Первым из тех, кого он знал, раздвинул привычные рамки реальных перемещений Гаврилов. После деловых поездок по стране от Калининграда до Курил, он вдруг полетел в Индию на встречу с тамошними бизнесменами. Но эта страна его ничем не удивила кроме нищеты, грязи и наносной экзотики, а индийские бизнесмены ничего дельного не предложили; похоже, они просто хотели посмотреть на русских начинающих капиталистов, и он, разочарованный, в противовес, без длительного перерыва, одним махом на автомобиле проехал всю Европу, присматриваясь, прицениваясь. И остановился на Германии.

– Наши отцы и деды их били, а мы теперь у них учиться будем, – с выражением произнес он, делясь своими впечатлениями после этой поездки. – Такие все улыбчивые, благожелательные… но мурые… господа-партнеры… – последние слова произнес с довольной интонацией, словно разгадал непростую загадку, и пояснил: – Торговать своим ширпотребом предлагают. Для них наша страна – безразмерный базар и ничего больше… И они все еще верят, что у нас за Уралом медведи по улицам ходят… Наши просторы у них зависть вызывают, а боятся они нас потому, что понимают: с такой территорией им не совладать… Жидковаты будут… Ничего не скажу, дороги у них отменные, автомобили, сам понимаешь, не чета нашим, живут чистенько… А отчего? Да оттого, что когда от деревни до деревни доплюнуть запросто, а народ живет как селедки в бочке, боками друг о дружку трутся, все вылизать можно, нечем же больше заняться… У них ведь нет нашей необозримости, которую не вылижешь при всем старании даже с их немецкой педантичностью – главное, хотя бы не запустить… Я тамошним партнерам предложил со мной на Камчатку слетать, а они, как узнали, сколько лететь, говорят, им в Америку быстрее и там, мол, цивилизация… Вот денег с их помощью заработаю и какой-нибудь заводик в Сибири заложу…

…Ставинский через знакомых списался с коллегой-журналистом в Польше и поехал по приглашению к нему. Вернулся полный впечатлений и от Леха Валенсы с его «Солидарностью», и от обилия товаров, и от цен со многими нулями в тамошних злотых. Он рассказал, что инфляция у соседей галопирует еще круче, чем у нас, а граница с Польшей превратилась в огромный базар, на котором круглосуточно идет прямой обмен того, что есть у нас, а у них нет, на то, что есть у них и нет у нас. С нашей стороны наибольшим спросом пользовались электроприборы и… мышеловки.

– На этом можно заработать процентов пятьсот, – убеждал он Жовнера, предлагая вложить деньги в приобретение мышеловок. – Я посчитал, на каждый рубль пять-шесть навар будет… Давай с маленькой партии начнем. Я сам с Маркеловой поеду продавать…