По ту сторону ПравоСудиЯ

Я не зря спрашиваю вас об этом. Я вспоминаю свои прежние знания об этом, чувства, эмоции, переживания, которые возникли у меня (а точнее, которых не возникало) при упоминании этого слова. Смешно сказать, но я, будучи, как я считал, всесторонне развитым, образованным человеком, депутатом, представительного органа местного самоуправления, абсолютно не имел ни малейшего представления о том, что на самом деле представляет из себя тюрьма, какие люди там находятся, почему они туда попадают, чем занимаются, какие проблемы испытывают. Я, как и миллионы наших сограждан, даже ни разу не задумывался над этим, полагая, что и так все понятно и нечем тут интересоваться. А между тем, центральная городская тюрьма находилась именно в моем округе. Более того, я даже жил напротив тюрьмы (как шутили мои сокамерники, «раньше жил напротив тюрьмы, а теперь живу напротив дома») и по нескольку раз за день проезжал мимо тюремного забора, абсолютно не обращая никакого внимания на тюрьму.

В общем, как вы понимаете, о тюрьме я не знал абсолютно ничего, о чем впоследствии я не раз пожалел. Во всяком случае, мне этих знаний очень не хватало. Хотя нет, эмоции, а точнее чувства, связанные с тюрьмой, все же были. И это было связано с разными людьми, моими знакомыми, которые, вернувшись из тюрьмы, очень стеснялись этого и никогда не распространялись по этому поводу. Наверное, именно эта их реакция и вызывала негативное отношение к этим людям, как к людям второго сорта что ли, людям, однозначно и безоговорочно виновным в совершенном преступлении и понесшим за это унизительное, но справедливое наказание в виде изоляции от общества. Для меня не было разницы между тюрьмой и колонией, и я не вдавался в подробности, кто, где и почему лишен свободы. И только сейчас я понимаю, что тюрьма и зона сильно и принципиально отличаются, и сам факт нахождения в тюрьме еще ни о чем не говорит – ни о причастности человека к правонарушению, ни, тем более, о его виновности. Почему же тогда мы вполголоса, стесняясь, смущаясь и краснея, говорим о наших знакомых или близких, попавших в тюрьму, и заранее пытаемся оправдать человека, думая при этом про себя, что невиновные в тюрьму не попадают. Какой смысл ссылаться на статью Конституции, гарантирующую презумпцию невиновности и требовать, чтобы ее соблюдали при проведении следственных действий или судебного разбирательства, какой смысл писать об этом в газетах и сетовать на невыполнение этой нормы Конституции, если мы сами в своих головах, в своем сознании не соблюдаем ее. Мы изначально не предполагаем никакой презумпции невиновности по отношению к другому человеку. Мы считаем, раз попал, значит, однозначно виновен. Ведь мы сами позволяем следственным органам исходить из изначальной виновности человека, настраиваем судей на обвинительный уклон, мы позволяем потакать и угождать нашему же общественному мнению, сформированному в наших головах средствами массовой дезинформации и гебельсовской пропагандой. Давайте же признаемся сами себе, что мы всегда охотнее верим в виновность человека, чем в его непричастность к преступлению, и когда кого-то оправдывают, мы говорим «откупился», а прокуратура и следственные органы, да и суды тоже считают дело проигранным! Вдумайтесь! Они считают дело проигранным, если не смогли осудить или доказать любыми путями виновность человека. Не расследовать дело, отыскать правду или узнать истину, а именно осудить обвиняемого человека. Это ли ни страшно? Ни в этом ли ужас ситуации? Так чего же мы хотим? Какого правосудия и справедливости добиваемся, если главная задача и цель – это доказать виновность человека, а вовсе не найти правду или, как минимум, провести независимое, объективное разбирательство и расследование.

За всем этим стоят планы по преступности, статистика, данные, доклады, отчеты и многое другое. И самое страшное, что такая ситуация сложилась не по недосмотру или чьей-либо халатности. Это общепринятая практика. Это понимают все участники процесса: дознаватели, следователи, работники прокуратуры, судьи, адвокаты, представители по правам человека и так далее. Просто система «правосудия» выстроена именно так и именно с такими акцентами. Все участники процесса вынуждены играть по этим правилам и в рамках этого игрового (а не правового) поля. Как только кто-нибудь из участников отклоняется от заданных правил и начинает поступать по своим правилам, не считаясь и не договариваясь с остальными, система тут же вышибает его из игры с довольно-таки серьезными и болезненными отрицательными последствиями. Как правило, у него больше не остается шансов продолжать работать в этой системе. И это в лучшем для него случае. В худшем – он может оказаться и по другую сторону от участников процесса. Простите меня за немного путаные объяснения и рассуждения. По ходу повествования я обязательно все поясню, приведу некоторые примеры, и тогда станет более понятно, о чем я говорю.

А что же может сделать тот несчастный, который изначально находится по другую сторону этого процесса, этого большого шоу с заранее известным или, как минимум, планируемым результатом? Как правило, он может лишь наблюдать. Не густо, правда? Как сказал следователь, работающий над моим делом, а потом еще и мой адвокат (один из ведущих специалистов нашего города): «Существует такое понятие как судьба, и значит так суждено». Не правда ли, звучит очень обнадеживающе и совсем не безысходно. Вот с этим и сталкивается человек, попавший на место обвиняемого. С этим пониманием ему приходится мириться и уживаться, осознавая свою беспомощность изменить что-либо или повлиять на что-то. Хотя, могу вас успокоить, не многие заключенные в принципе понимают это, и не многие над этим задумываются. Большинство людей просто принимают то, что есть, как данность, и воспринимают будущее как неизбежное, уповая на милость и жалость обвинителей, смиренно покоряясь судьбе. А может они просто изначально знают результат и даже не стараются понять или проанализировать, что и почему. А зачем? Ведь все равно ничего не изменится.

Самое интересное, что все, что я вам сейчас рассказал, не является тайной или каким-либо открытием для тех, кто постоянно сталкивается с этой системой или каким-либо образом связан с ней. У вас есть знакомый следователь, адвокат, прокурор или судья? Спросите его об этом. Пусть он вам расскажет, как ему работается во всем этом. Сколько жизней и загубленных судеб на его счету и на его совести? Сколько раз он переступал через себя и закрывал глаза на что-то в угоду этой системе, сколько раз ему приходилось идти на сделку с совестью, если она конечно у него вообще есть? Хотя не думаю, что он скажет вам правду. Скорее всего, он постарается попросту отшутиться. Потому что это очень уж личное, и тысячи «служителей закона» живут с этим – и ничего, нормально. Но все-таки я уверен, иногда у них бывают моменты откровения с самим собой, и уж себя-то им точно не обмануть, как не обмануть и Бога.

Ну да ладно, что-то я углубился в высшие духовные материи и отвлекся от основной цели моего повествования. Хотя все относительно, и еще неизвестно, что на самом деле первично, а что вторично.

Ну, а пока вернемся непосредственно к описанию тюрьмы, ее обитателей и жизни в ней, а точнее – существованию, так как мало кто может назвать это жизнью. Каждый арестант живет постоянным ожиданием чего-то (свидания, звонка родным, прихода адвоката, рассмотрения жалобы, суда, этапа и так далее). Люди пережидают время нахождения здесь и дальше уже разъезжаются кто куда. Кому как повезет, или как суждено. Другой вопрос, что это время у некоторых составляет несколько дней, а у некоторых несколько лет. Да, да, я не описался. Мне приходилось встречать людей, сидящих по несколько лет, и при этом еще не осужденных. Другими словами, еще никто не может утверждать, что они виновны в чем-то и вполне вероятно (то есть вполне может оказаться), что они вовсе не виновны, и в таком случае их надо будет отпускать. Хотя, если честно, мало в это верится. И не потому, что я уверен в их виновности, а потому, что наша система «правосудия» никогда не допустит этого. Ну, разве что в одном из тысячи случаев, да и то, если вмешается какое-нибудь заинтересованное лицо или же общественная организация (типа общественной палаты), с целью набора политических очков и формирования общественного мнения о независимости от власти и близости с народом. Но это будет просто чудо, поэтому мы не берем это в расчет.

Вы спросите, почему же государство не допустит этого? Да все очень просто. В случае признания этих людей невиновными, автоматически появляется виновный в том, что они несколько лет находились в тюрьме и были изолированы от общества. А ведь потерянные годы и сломанную судьбу никто не в силах вернуть человеку. Вот и придется в этом случае признавать ошибку и искать «козла отпущения» среди работников следственных органов, прокуратуры, судов. А это значит, что придется и наказать этого негодяя и, возможно, даже лишить очередного звания или перспектив продвижения по карьерной лестнице. Но самое страшное то, что придется во всеуслышание признаться в несовершенстве правоохранительной системы, по вине которой произошло такое вопиющее нарушение и ущемление прав и свобод человека. При этом у различных правозащитников и общественных организаций сразу возникнут сомнения и ненужные вопросы по поводу того, сколько же еще несчастных находиться в тюрьмах и скольким людям ломают жизни и судьбы такими ошибками по всей стране. Зачем государству такой «геморрой» на свою пятую точку? Гораздо лучше признать людей виновными, упрятать на несколько лет в тюрьму «законно», и никаких вопросов ни у кого не возникнет. А все их «касатки» (кассационные жалобы) и «надзорки» (надзорные жалобы) будут абсолютно лишены смысла и вряд ли что-то изменят. Все ведь понимают ситуацию, и никто не захочет быть крайним в системе. Вот такой нехитрый расклад, а мы тут лезем со своим правосудием и претензиями на объективное следствие и справедливое судопроизводство. Это никому кроме нас не нужно, и нечего влезать и баламутить воду.

Особо пытливые заметят, ведь есть Европейский суд по правам человека, куда можно обратиться для защиты своих прав. И вы будете абсолютно правы. Он есть! Только прежде чем туда обратиться, надо выполнить ряд действий и соблюсти определенные условия. На все про все уйдет несколько лет и приличная сумма денег. Для начала надо получить приговор, вступивший в законную силу, а вступит он лишь после рассмотрения судом второй инстанции вашей кассационной жалобы. А это, в свою очередь, еще около 4-5 месяцев после приговора суда первой инстанции, а то и больше. И нечего кивать на сроки, указанные в УПК (в течение месяца). Они никем не выполняются, и это считается вполне нормальным явлением. Даже адвокаты постепенно привыкают к тому, что нечего на это жаловаться, все равно бесполезно, поскольку это не будет признано нарушением. Меня поначалу такое положение дел приводило в шок. Я же «святая наивность», все никак не хотел понимать, что, оказывается, так легко, бесцеремонно и, главное, безнаказанно можно нарушать закон и при этом считать это вполне нормальным явлением. Мои адвокаты слушали меня, сделав озабоченные лица, кивали головами под мое негодование, понимали меня, полностью соглашались со мной, но поделать ничего не могли. Ну, нет, конечно, мы даже как-то послали несколько бумаг о фактах нарушения законов, сроков и о некоторых вопиющих нарушениях, допущенных во время проведения следственных действий, но получили ответ, что все проверено и никаких нарушений не обнаружено. А все, что не смогли опровергнуть, обозвали технической ошибкой следователя. Все указанные нами в жалобе факты быстренько подчистили и подправили необходимое в деле, а следователю дали по шапке за такую невнимательность и разгильдяйство.

Во время процедуры продления сроков моего ареста следователь не подал в нужные сроки в суд ходатайство о продлении ареста и, соответственно, меня должны были отпустить, поскольку получалось, что мое дальнейшее содержание под стражей никому больше не требовалось. У меня на руках находилась копия ходатайства, датированная первоначальным числом. Однако впоследствии дату входящего в суд письма переправили на более раннюю. Нам этот факт объяснили как опечатку при подготовке документов. В итоге суд, конечно, принял сторону прокуратуры, и меня оставили под арестом. Это было одно из моих первых разочарований в нашей судебной системе. Кулуарно моим адвокатам знакомый судья сказал, что никто не осмелился бы меня отпустить, хотя все прекрасно понимали ситуацию и знали о допущенном нарушении. Кассационная жалоба также не изменила результата.

Помимо этого, с самого начала всего «представления» было еще одно вопиющее нарушение. Заинтересованные лица настолько запутались в своих подтасовках и фальсификациях, что у меня на руках оказалось два разных варианта предъявленного мне обвинения, с абсолютно разными суммами вменяемой мне взятки! Оба варианта были подписаны прокурором. Однако на все наши жалобы и просьбы разобраться с этим вопиющим фактом, дискредитирующим все обвинение и влекущим отмену дела, никакой реакции не последовало. Нам опять же объяснили это технической опечаткой при копировании документов. Однако даже человеку, абсолютно не знакомому с копировальной техникой, понятно, что это полный бред и такого не бывает, поскольку сумма в документах при копировании сама меняться не может. Суд также проигнорировал этот факт.

И это лишь малая часть грубейших нарушений, которыми изобиловало мое дело. Однако не будем на этом останавливаться подробно, поскольку не в этом цель моего повествования. Эти факты лишь ярко характеризуют общую ситуацию в правоохранительной системе нашего государства и не являются какими-то особенными, из ряда вон выходящими, поскольку в каждом деле таких нарушений великое множество. Мои жалобы с перечислениями нарушений и подтасовок насчитывали несколько десятков страниц, и практически ни одно из нарушений не было учтено судом, устранено или исправлено.

Вернемся к обращению в Европейский суд по правам человека. После получения приговора и вступления его в законную силу вы благополучно отправляетесь на зону, а ваши адвокаты за отдельную плату, конечно, начинают готовить пакет документов для обращения в Европейский суд по правам человека. Конечно же, чтобы правильно оформить необходимые бумаги и собрать пакет документов, потребуется еще несколько месяцев. Как правило, мало кто доходит до этой стадии по разным причинам. У кого-то к тому моменту заканчиваются деньги на оплату услуг адвокатов, поскольку помимо основного процесса были еще кассационная и надзорная жалобы, а все это стоит отдельных денег. У кого-то скорее подойдет срок освобождения по УДО (условно-досрочное освобождение), чем будет получено решение Европейского суда, а поэтому не стоит и заморачиваться.

В среднем срок рассмотрения жалобы составляет около трех лет. Но даже если все-таки вы прошли эти этапы, и желание бороться за свою невиновность у вас еще не отбили, то вполне вероятно, что Европейский суд, рассмотрев вашу заявку, может просто отказать вам по ряду субъективных причин. Надо ли объяснять, что на принятие их решения влияет множество различных объективных и субъективных факторов, начиная от масштабности и важности вашего дела с точки зрения судей Европейского суда, оценки шансов «прищучить» Российскую Федерацию и заканчивая политической ситуацией в мире и взаимоотношениями Европы с Россией.

Хотя я знаю несколько случаев, когда дела все-таки принимались к рассмотрению ЕС, и даже слышал, что где-то есть люди, которых оправдали. Но врать не буду, лично с ними не знаком. Зато знаю, что если и есть люди, которым российское государство выплатило компенсации за дни, незаслуженно и незаконно проведенные в тюрьме и местах лишения свободы, то их единицы на всю страну. Наше государство не любит признавать свои ошибки, так же как не любит, когда кто-то указывает ему на ошибки, за которые надо отвечать. Тем более, что выплачивать приходится довольно-таки большие деньги, поскольку один день, незаконно проведенный в местах лишения свободы, оценивается ЕС порядка 65 евро. Вот и прикиньте, какие деньги придется выплачивать государству в случае признания вашего заключения незаконным. Не мудрено, что государство пытается избежать выплат, находя различные юридические предлоги и выстраивая искусственные препоны. А уж этим искусством у нас владеют в совершенстве. Да, и надо учитывать психологический фактор, когда после пары лет, проведенных в заключении, и всего пережитого здесь любому человеку свобода будет дороже, чем желание любых денег. Потерянные годы, разбитые семьи, утраченное здоровье, к сожалению, никто вернуть не сможет, ни ЕС, ни Президент, ни сам Господь Бог. Вот такая ситуация с ЕС и поисками справедливости с его помощью.

Так вот, как вы уже поняли, в основном в тюрьме находятся те, в отношении кого возбуждено уголовное дело и ведется следствие. Это могут быть люди как арестованные впервые, так и те, кто на момент заведения дела уже отбывал срок за другое преступление в колонии и привезен «на раскрутку» в результате вновь открывшихся обстоятельств. Также в тюрьме находятся те, кого по ряду причин привезли этапом из других городов (из-за «светофора») и кому предстоит отбывать наказание в местных колониях. Но они, как правило, долго здесь не задерживаются и при первой возможности этапом уходят к месту отбывания наказания. Если же кого-то до суда не арестовали, и он находился на свободе во время проведения следствия, а «закрыли» прямо из зала суда, то, скорее всего, этот человек задержится на несколько месяцев, поскольку практически все пишут кассационную жалобу и ждут в тюрьме ее рассмотрения. После чего, по истечении пары месяцев 95% всех осужденных благополучно отбывают на зону. Если же осужденный не пишет «касатку», то через десять дней приговор суда вступает в законную силу, и заключенный первым же этапом отбывает в колонию.

Таким образом, практически во всех случаях о каждом известно, сколько времени ему придется находиться в тюрьме. Этот факт является немаловажным обстоятельством, при совместном проживании в одной камере и при так называемой «притирке» людей. Особенно это актуально в небольших камерах (до 6 человек), где люди живут буквально бок о бок, постоянно видят, слышат друг друга и вынуждены общаться друг с другом и терпеть привычки и особенности каждого. Согласитесь, есть разница, когда вы знаете, что человек уедет через неделю, или когда он целый год будет находиться рядом с вами, и вам, в любом случае, нравится это или нет, придется мириться с этим обстоятельством и по возможности подстраиваться друг к другу, то есть притираться. Иногда людям так и не удается ужиться и тогда один из них вынужден обратится к администрации с просьбой о переселении в другую камеру. Главное при этом соблюсти ряд условий, чтобы это не выглядело как принудительное выселение вас из камеры другими заключенными и не повредило вашей дальнейшей жизни.

В тюрьме существует правило, согласно которому, если сидельцы камеры по каким-либо причинам не хотят находиться с определенным заключенным в одном помещении, они всячески вынуждают его покинуть камеру. На тюремном жаргоне это называется «сломиться с хаты». В этом случае в ход идут абсолютно любые средства – от создания проблем в быту до психологического или физического насилия. Если вы не выдержали и сломились с хаты, весть об этом моментально разнесется по тюрьме. Отныне вы станете изгоем и ни одна из камер не примет вас. Так и будете ездить по тюрьме, пока администрация не устроит вас в какую-нибудь «мусорскую» хату. Понятно, что на вашей арестантской биографии и на мнении о вас как о достойном человеке после этого можно поставить крест. Это будет постоянно преследовать вас в любом месте, где вы будете находиться в дальнейшем.

Хотя чаще смена камеры происходит по-другому, не зависимо от вашего желания. После пары-тройки месяцев пребывания в одной камере, когда вы устроились и обжились, в один прекрасный момент вам сообщают, чтобы вы собирали вещи и дают вам на это 15-20 минут. После чего вас переводят в другую камеру без объяснения каких-либо причин. И все начинается заново – новая камера, новые люди, новые условия. Но в любом случае после вашего приезда в новую камеру вас расспросят о причинах и поинтересуются, не было ли проблем в предыдущем месте нахождения, и в первую же ночь, пользуясь местной связью, узнают подробные сведения о вас у других заключенных.

В первые недели моего пребывания в тюрьме один старый зэк сказал мне очень важную вещь, которую я лишь потом осознал до конца, а точнее прочувствовал на себе. В тюрьме никогда нельзя ни к кому и ни к чему привыкать и привязываться, поскольку в любой момент независимо от тебя все может измениться, и каждый раз ты будешь испытывать неприятные чувства от расставания с теми, к кому привык.

Приезд в тюрьму

Прежде всего я хотел бы отметить, что во всех описаниях тюрьмы я буду больше опираться на то, что испытал сам и на реальную ситуацию конкретно в той тюрьме, где мне довелось побывать. Допускаю, что существует некоторые обстоятельства, нюансы, присущие другим тюрьмам и отличающиеся в мелочах, но все эти отличия абсолютно не существенны и больше касаются описания обстановки в камерах, их размеров, цвета стен, количества заключенных и прочих малозначительных моментов. Но я глубоко убежден и не раз получал подтверждение своим убеждениям, что порядок и суть процессов, происходящих в стенах тюрьмы, схожи для большинства тюрем нашей необъятной родины. Поэтому, думаю, что те, кто знаком со всем этим, легко узнают в моем описании черты, присущие ситуации именно той тюрьме, где они были, а те, кто, слава Богу, не знаком с этой информацией, получат общее представление о ситуации, характерной для любой тюрьмы России.

Когда нас выкинули из «автозака» (специальная машина для перевозки заключенных) и завели в здание следственного изолятора, первое, что я почувствовал, а точнее, что сразу ударило мне в нос, – это мерзкий, специфический, ни на что не похожий запах тюрьмы. Он представляет собой трудно передаваемую словами жуткую смесь человеческого пота, подвальной сырости, затхлости, еды, хозяйственного мыла и чего-то еще непонятного, но очень мерзкого и вызывающего отвращение.

Меня и еще четверых человек, доставленных вместе со мной, выстроили в коридоре вдоль стены. У каждого спросили номер статьи, ФИО, адрес проживания, год рождения, после чего приказали развернуться лицом к стене, руки держать за спиной, смотреть в пол и ждать пока не назовут фамилию каждого. Незаметно для конвоиров я исподлобья оглядел помещение. То, что я видел вокруг, было мрачно, серо и убого. Интерьер тюрьмы представлял собой ужасно гнетущее зрелище.

Помню, первое, что мне пришло тогда в голову, была мысль «неужели мне придется провести здесь какое-то время», но тут же я успокоил себя тем, что, скорее всего, в ближайшее время разберутся и уже скоро я смогу покинуть это ужасное место и никогда больше не вспоминать о нем. Если бы я знал тогда сколько времени мне придется провести в тюрьме, я просто сошел бы с ума, но, к счастью, этого мне не суждено было знать. Несмотря на все, даже тогда я еще продолжал надеяться на быстрое освобождение. А пока решил не паниковать и дождаться завершения дня, чтобы успокоиться, привести мысли в порядок и осознать, что в сложившейся ситуации можно предпринять и какой развязки событий ожидать в будущем.

Размышляя над всем происходящим, я стоял, уткнувшись лицом в серую бетонную стену, изредка поворачивая голову и осматривая все вокруг. Как оказалось, стена не полностью была серой, а лишь в тех местах, где отлетела белая кафельная плитка старого советского образца, по типу той, что в советское время была у нас в ванной комнате. Только назвать ее белой можно с большой натяжкой. Точнее было бы сказать, что когда-то, в незапамятные времена она была белой. Теперь же она была серой от времени и покрывшего ее налета, вся в трещинах, сколах, выбоинах и ржавых подтеках. На высоте порядка двух метров она заканчивалась и дальше шла побелка, с таким же серым оттенком и с точно такими же подтеками. В некоторых местах она изрядно протерлась, и сквозь побелку проглядывали серые пятна бетонной стены. Потолок был тоже когда-то побелен, но следы этого затерялись во времени. Общая высота помещения была больше трех метров. С потолка на специальных штырях свисали старые, ободранные, искривленные советские светильники с редкими люминесцентными лампами, половина из которых были в нерабочем состоянии, и от этого в помещении, в придачу ко всему, было еще и тускло. Пол представлял собой смесь цемента и битой керамической плитки, и поэтому мало чем отличался от стен. Двери камер были выкрашены в темно-бурый (красноватый) цвет и выглядели очень старыми и в прямом смысле раздолбанными. Вдоль стен по нише в полу была пущена труба с подводкой к каждой камере. Также мне бросилось в глаза большое количество проводов, расположенных по верху стен, переплетающихся между собой, а в некоторых местах оторвавшихся от стены и свисающих вниз. По всему было видно, что ремонт в помещении не проводился минимум лет десять, и от этого оно выглядело мрачным, серым и устрашающим.

Через несколько минут назвали фамилию одного из стоявших рядом, и он зашел в ближайшее помещение с открытой дверью. Через 10 минут он вышел оттуда и встал обратно лицом к стене. Затем назвали мою фамилию, и я в сопровождении конвоира пошел в то же помещение. Это был кабинет досмотра заключенных. Он был порядка 4х6 метров. По центру кабинета была вмонтирована решетка до потолка, разграничивающая кабинет на две функциональные зоны. За решеткой сидел человек за столом. На столе лежали кипы бумаг. За его спиной стоял стеллаж с документами. Справа от него, вдоль стены от окна до решетки располагались несколько ячеек камер хранения (такие раньше стояли на вокзалах) высотой около 3-х метров. До решетки вдоль обеих стен помещения находились деревянные крашеные столы, как я понял позже, для того, чтобы заключенные складывали одежду для проверки на наличие запрещенных предметов и вещей. Вдоль столов на полу лежали деревянные решетки, для того чтобы не вставать голыми ногами на бетонный пол, когда вы будете снимать ботинки и носки. У меня еще раз спросили ФИО, адрес, статью, год рождения и сказали полностью раздеться, положив одежду на стол.

Я снял всю одежду и остался стоять в трусах и носках. Трусы мне сказали опустить до колена и вывернуть, затем попросили наклониться и присесть. После этих акробатических и унизительных номеров мне приказали снять носки и вывернуть их наизнанку. Затем согнуть ноги таким образом, чтобы было видно пятку. Внимательно осмотрев меня на наличие синяков, наколок, шрамов, прощупав и просмотрев всю мою одежду, мне было приказано одеваться и ждать, повернувшись к стене лицом и держа руки за спиной.

Пока я так стоял, мне удалось рассмотреть содержание плакатов, висящих на стенах в большом количестве. В основном там находились права и обязанностей заключенных, телефоны и адреса различных инстанций, куда можно обратиться – от почтовых адресов прокуратуры или управления ФСИН до адресов представителей по правам человека в городе. Также там находились списки запрещенных к проносу вещей, распорядок дня и многое другое, нужное и ненужное в тюремной жизни.

После того как оформили мою личную карточку, меня ознакомили с документом, согласно которому я предупреждался о том, что колючая проволока на ограждающих тюрьму стенах на ночь подключается к электричеству, что в случае побега по мне могут открыть стрельбу на поражение и еще о чем-то, о чем я плохо помню. Зато я очень хорошо запомнил штамп на этой бумаге – «НАШ!!!» Что это означает, просто аббревиатура или моя тогдашняя принадлежность, я не знаю и по сей день, однако звучала она тогда иронично и насмешливо, как злая издевательская шутка над беспомощным и раздавленным человеком. Хотя, конечно же, это совпадение, а не чей-то злой умысел. И сейчас, вспоминая, это все выглядит забавным моментом, не более того.

После того как я ознакомился и подписал бумагу, меня вывели в коридор и поставили на то же место, где я стоял прежде. Ту же самою процедуру проделали со всеми людьми, стоявшими рядом со мной. Так мы стояли у стены в коридоре еще минут тридцать. Мимо нас проходили люди в форме, проводили группы заключенных, прошел человек в белом халате, похожий на врача, и несколько людей в черных робах и кепках черного цвета, все грязные и замусоленные (это были «баландеры»). Но самое удивительное для меня было то, что никто из них не обращал на нас абсолютно никакого внимания, потому что для всех это было ежедневное обычное мероприятие, к которому все давно привыкли, и вид вновь привезенных людей абсолютно никого не интересовал.

Когда закончился досмотр последнего человека, нас повели по коридору к небольшому помещению, где каждом выдали небольшое одеяло, матрац, подушку, набор уже серого застиранного белья (на которое было страшно смотреть, а не то, что ложиться голым телом), металлическую тарелку, кружку, ложку. Мне повезло – матрац был не старый, а не наполовину опустошенный и в непонятных пятнах, как у соседа, ложка была не сломана и не согнута, а кружка была с ручкой. Как я понял потом, так везет далеко не всем, если не сказать больше. Но, к чести заключенных, могу сказать, что те, кто особо рьяно отстаивают право замены испорченного предмета, частенько добиваются своего. Хотя трудно что-либо заменить, если в принципе не на что менять. В одно время к нам заезжали люди даже с пластмассовыми ложками. Поэтому везет не всем и не всегда, и порой по объективным причинам. Но в любом случае, советую вам лишний раз заострить внимание: если вас что-то из выданного не устраивает, и тогда есть шанс, что выдающий «баландер» (а это такой же зек, но отбывающий свой срок в тюрьме в качестве хозяйственного работника) заменит вам не устраивающую вас вещь. В противном случае, когда вам уже все выдано, заменить что-либо будет весьма проблематично, так как уже именно вы будете отвечать за состояние предметов, находящихся у вас. Однако даже если вам не удалось заменить не устраивающую вас вещь, не стоит расстраиваться. В дальнейшим, когда вы попадете в камеру, поинтересуйтесь у ребят, кто и когда уходит на этап, или у кого скоро суд, после которого его могут освободить, дав условный срок, например, и договоритесь с ними поменяться тем, что вас не устраивает, поскольку им уже будет абсолютно все равно, а при приемке у них вещей смотрят не на состояние, а на наличие. Так что с течением времени вы сможете в любом случае обеспечить себя всеми необходимыми предметами в нормальном состоянии, независимо от того, что вам выдадут. За год пребывания в тюрьме, поменяв 4 камеры, мне удалось обзавестись самым толстым матрацем (а вы поймете насколько это важно, когда постоянно спиной будете чувствовать железные прутья сквозь тонкий матрац и первое время будете ходить с синяками на спине), огромной подушкой, набитой из двух или трех, как минимум, и новеньким полноразмерным одеялом. Пишу полноразмерным, поскольку большинство одеял подлежат урезке заключенными для использования отрезанных лоскутков на различные нужды (затыкать окна зимой, скручивать веревки, использовать в виде «дров» для поднятия чифира и т. п.). Соответственно, в результате таких урезок многие одеяла закрывают либо ноги, либо голову и вам приходится мучиться, выбирая, что же закрывать в первою очередь, когда в камере холодно. Все то же самое касается и простыней, но в моем случае это было не столь значимым, поскольку я пользовался домашним бельем.