Самурейцы. Книга 1. Геройские герои

– Выходим на тракт, чую смертушку там немалую, ещё чую силу чародейскую – тёмную. То, что надо.

На тракте было плохо. Пять обезглавленных людских трупов и столько же конских грудой были навалены на дороге. Телеги с травой стояли нетронутыми, и даже впряжённые в них мулы уцелели. Куда делись остальные люди и кони, было совершенно непонятно. Иван читал по следам:

– Ударило отсюда, потом отсюда, уже сильнее, след на стволе вона какой широкий. Кому головы поотрывало, – все тута, а другие как сгинули. Нет следов, хоть тресни. Сим, для лучшего обзора взгромоздившийся к парню на заплечный мешок, тут же услужливо поднял лапу, готовый от всей души треснуть приятеля. Ваня выследил его манёвр по тени, сцапал кота за шиворот и шмякнул об землю.

– Хэк, – выдохнул Сим и притворился мёртвым. Полежав чуток без движения, кот приоткрыл глаз и убедился, что никто не скачет вокруг него с сочувствием и примочками. Бессчётное количество раз кот проклинал день, когда его угораздило забраться в тот тесный кувшин.

***

Сим, два его брата и сестрёнка плыли на корабле Сатраба Симского Двадцать Седьмого в составе царского выкупа за очередную будущую жену царя. Для захудалого соседнего калифата сватовство могущественного соседа было хуже горькой редьки. Сразу после свадьбы Саттаба Двадцать Седьмого с одной из дочерей дряхлого трусливого калифа Хабая Четырнадцатого весь калифат попадал под патронат Симского государства, что означало полную сдачу одного государства другому без всякой войны и дипломатических перипетий. Слегка подсластить пилюлю калифу Хабаю должен был тот самый корабль, под завязку загруженный подарками от Симского царя. Сорок слитков серебра, двадцать – золота, двенадцать великолепнейших рубинов, каждый с голубиное яйцо, шесть изумительной чистоты и безукоризненной огранки бриллиантов размером с крупную черешню и прочие царские подарки не шли ни в какое сравнение с небольшой плетёной корзинкой.

В ней на время недельного путешествия поселили главную ценность корабельного груза – трёхмесячных симских котят. Самый младший из них и самый любопытный в первую же ночь вылез из корзины и забрался в кувшин с твёрдым сыром. Съел, сколько смог, и удрых. А на рассвете корабль поравнялся с пузатой северной посудиной, нагруженной кедровым брусом и медвежьими шкурами. Самую богатую шкуру капитан северян предложил в обмен на три кувшина крепчайшего симского вина. Один из кувшинов в спешке перепутали. Так Сим попал к северянам. Их капитаном был отец Алёны и Ивана. Было это три года назад.

По своим меркам сейчас Сим был ровесником пятнадцатилетнего Ивана. Алёна с раннего детства воспитывалась старшей сестрой покойной матери – Верховной жрицей Лимпы. Полтора года назад после смерти тётки девочка вернулась в отчий дом. С Симом она уживались плохо. Впрочем, Алёна почти со всеми уживалась плохо. Из Храма Самура Вседержителя девчонку выперли как раз за эту особенность её характера. Она терпеть не могла нынешнюю Верховную жрицу – Лазорю и всё её окружение. Узнав, что свита Лазори направляется по той же дороге, что и они, Алёна сказала лишь одно:

– И тут она мне поперёк пути!

А шли Алёна, Иван и Сим в Краспов Низ на самый большой летний торг в Самуровом княжестве. Туда же вёл караван и купец Яровит. Туда же направлялась и Лазоря со своей свитой. Лазоря ехала на торг, чтобы покупать, Яровит, чтобы и продавать, и покупать, Алёна с Иваном шли только продавать. Продавать Сима. В прошлом году за много тысяч вёрст отсюда они уже проделали это. Денег, вырученных тогда, им хватило на год безбедной жизни. Год назад Сим был котёнком, и цена его была ниже нынешней в три раза. На будущий год кот станет взрослым, и будет стоить три, а то и четыре геммы (без учёта инфляции). Только этот факт и спасал хвостатого бродягу от Алёниной расправы по десть раз на дню, а иногда и по двадцать. Никто из ныне живущих не знал, откуда эти звери пришли в Симское царство*. Внешне похожие на обычных кошек, симосиды были в три-четыре раз крупнее самого крупного кота. Два кота и три кошки, вошедшие как-то в славный город Сим через Северные ворота, навсегда остались в городе: в немногочисленных своих потомках, принадлежащих лишь царской семье, на городском гербе и в благодарной памяти гордых смуглых жителей Сима.

Много веков назад загадочная кошачья семья спасла Сим от нашествия пустынных змееголовов. Эти мелкие юркие твари долгое время считались вымершими. Кочевники изредка находили их кости и черепа, иссушенные  безжалостным пустынным солнцем. Чёрные знахари пустыни Шакрид, владеющие страшными знаниями оживления усопших, наложения вековых проклятий и заговоров, способных извести большую часть рода людского, давали за кости змееголова большие деньги. Потому что даже мёртвая частица этой жуткой твари обладала мощной разрушительной силой. И в самых заветных мечтах своих не смели представить Шакридские  колдуны, чтобы добыть живого змееголова. Никому из тогда живущих не ведомо было, существуют ли до сих пор кланы этих жутких созданий. Ибо никто из встретившихся с ними никогда уже не смог рассказать об этой встрече. В силу знания редких тайн о земных недрах, водных глубинах и поверхностях твёрдых, зыбких и топких доподлинно известно, что тогда ещё, несколько сот лет назад, в природе хоть и крайне редко, но встречались отдельные особи проклятой породы. Сейчас же они вымерли полностью, и память о них канула в веках. Лишь на самой протяжённой Базарной стене города Сима сохранились выцветшие фрески, во всех подробностях запечатлевшие легендарную битву безымянной кошачьей семьи с адскими исчадиями.

По преданию за ночь семья змееголовов, состоящая из пяти-шести особей, была способна истребить большую деревню со всеми жителями, скотом, кошками, собаками и амбарными грызунами. Змееголовы питались только тёплой свежей кровью. Реакция этих тварей была такой, что человеческий глаз не поспевал за их движениями. Так, какие-то размытые тени видел обречённый человек в последние мгновения свой жизни.

А ещё он ощущал жуткий холод, исходящий из их смердящих пастей. По законам природы жили змееголовы: я охотник – ты жертва. Я очень хороший и очень быстрый охотник, которому нужны многие силы для поддержания жизненного огня и продления своего рода, поэтому мне и нужны многие жертвы. Редкими существами были в то время змееголовы, почти исчезнувшими с лика земли. Ан нет же, случилось им в какой-то злосчастный год так расплодиться, что жители всей Шакриды* бежали в страхе из своих домов, бросая скарб, припасы, скот. Хватали детей, немного воды в запас и уходили, куда глаза глядят. Двадцать восемь Шакридских городов больших и малых, богатых и победнее, знатных и похудороднее, поглотила в тот год пустыня. Без малого сто тысяч душ загубили полчища змееголовов. А было того полчища тридцать четыре семьи по пять-шесть особей в каждой. Сбиться в стаю и начать истребление рода человеческого заставили тварей не вечный голод и лютая ненависть ко всему живому, а чёрное проклятие, насланное на Шакриду Сахамарским Триумвиратом*. Симское царство оставалось последним оплотом выживших, обезумевших от страха людей. Верховный Жрец Сима высчитал точный день и час нападения змееголовов. Но даже самому жалкому базарному попрошайке не пришло в голову предложить сдаться на милость Триумвирата. Гордый и свободный народ может быть нищим, голодным, больным. Этот народ может быть гоним и предан своими вождями, грызущимися за власть. Да, он может быть несчастным, обездоленным и проклятым. Но он не может стать покорённым народом. Покорённый народ – не народ, это толпа рабов. У рабов нет истории. Значит, нет и будущего. Так вожди Триумвирата думали о возможном сопротивлении своего южного соседа, также думали и сами жители Сима. А дальше думы шакридцев и сахамарцев расходились в разные стороны, как две дороги от одного придорожного камня. Причин для взаимной  вражды у обеих сторон было предостаточно. Не об этих причинах сейчас идёт речь. Речь идёт о неотвратимости страшной участи всех жителей Сима и соседей, пришедших к его стенам искать спасения.

Это должно было произойти завтра через час после захода солнца, а сегодня на рассвете в город вошли эти Пятеро. Шли на четырёх лапах, свечками держа свои длинные хвосты, изогнутые на концах. Короткая густая шерсть Пятерых опалово поблёскивала в лучах восходящего солнца. Хвост, лапы, уши, нос и подбородок отливали антрацитом. Глаза цвета чистейшего бирюзита* не выражали ничего. Сим – город ранний. На рассвете собираются кумушки у городских фонтанов: воды набрать, новостями поделиться, и все важные дела каждый уважающий себя горожанин старается сделать до утверждения беспощадного светила в зените. Пятеро чужаков дошли до самого большого фонтана и остановились. Народу на площади было много, и он безмолвствовал. Журчала вода, животворящими каплями искрясь в отблесках начинающего новый день светила, да привычно поскрипывало гончарное колесо слепой Сайдигат. Старуха удивилась враз наступившему безмолвию, оставила свою работу, омыла сухие морщинистые руки в чане, стоящем у открытой двери, и вышла. Безошибочное чутьё столетнего человека направило Сайдигат к фонтану. Когда между старухой и одним из чужаков осталось расстояние вытянутой руки, она остановилась. Сайдигат вынула из многочисленных складок своего рабочего пджаба* небольшую ярко расписанную глиняную пиалу, зачерпнула прохладной фонтанной водицы и протянула перед собой:

– Выпей, добрый человек.

Кошка, стоящая к Сайдигат ближе всех, вдруг поднялась на задние лапы, передними обхватила пиалу и начала жадно лакать воду.

– О-о, как тебя замучила жажда.

Старуха улыбалась. Кошка бережно опустила пустую пиалу на землю, встала на четыре лапы, встряхнулась, сбросив с усов несколько капель, и благодарно потёрлась о ноги Сайдигат.

– Вот и хорошо, – сказала старуха, продолжая улыбаться. – Пусть твои спутники тоже напьются. Будьте гостями славного Сима.

Так Пятеро и остались в городе на этот день и эту ночь, а потом ещё на один день. На вторую же ночь была Великая битва.

***

– Р-р, мыр-р-р, фр-р-р, мра-а-а-у-у-у!

– Вот так последнему змееголову перекусили его страшную голову, смердящую навьим холодом. Вот так мы победили злобное племя Великой тьмы!

– Вань, а, Вань, какого лешего ты мне эту бодягу в сотый раз переводишь? Тут же и без толмача всё ясно. Ты лучше спроси у этого хвастуна, откуда у него такое подозрительное пятно во лбу. Насколько я знаю, у настоящих симосидов два цвета в масти: опал и антрацит. А эта рыжая отметинка между ушами у тебя откудова взялась, а, Симыч? Небось, по соседству с твоей матушкой какой-нибудь шустрый рыжик обитал? Симыч, чё молчишь?

Хвост Сима сразу увеличился в объеме втрое.

– Слышь, Алён, а какого рожна ты  вечно его задираешь? Ведь знаешь, что кот ответить не может.

– Ответить-то он, конечно, не может, но дать ответ – запросто!

– Как это? – опешил Ваня.

– Как-как, а вот так, – девушка начала вытаскивать из кармана своей походной куртки разноцветные атласные ленты, безжалостно измочаленные кошачьими когтями и зубами. С появлением на свет божий всё новых ленточек выражение кошачьей морды становилось всё безмятежней.

– Си-им! – укоризненно покачал головой паренёк.

В ответ Сим присел на задние лапы, а передние недоумевающе развёл в стороны.

– Вот, а ты ещё меня попрекаешь, – удовлетворённо сказала Алёна.

Так за нехитрыми разговорами, которые больше смахивали на препирательства, они дошли до окраинных изб Праста. По всему видать, что в этих ветхих временных лачугах обитали огородные сторожа. Сил у троицы ползти до поселковых ворот уже не было, и они направились к крайней лачуге. Круглощёкая аппетитная луна освещала крошечный дворик перед домишком, отгороженным от приличного куска огородной земли невысокой плетёной изгородью. Калитка была закрыта на засов. Дверь в домик распахнута настежь, чтобы позволить ночной прохладе беспрепятственно проникать внутрь. Звуки, исходящие из глубины дома, поражали воображение.

– Сим, хватит тормошить меня, я сам гадаю, что за чудище обитает в этом убогом жилище. Его слыхать аж  в столице.

– Эй, хозяин, – звонко крикнула Алёна, которой надоело переминаться с ноги на ногу. Звуки стихли. Стало слышно чьё-то недовольное бормотание. На пороге возникла высоченная тощая фигура и заверещала тонюсеньким голоском:

– Чагой-то шляетесь тутова по ночам? Хто такие будете?

– Баушка, не серчай, мы дитятки малые: сестрица Алёнушка и братец Иванушка, а с нами котик серенький, ущербненький.

При последних словах Сим, готовый пасть замертво прямо на месте, встрепенулся и нацелил когти в сторону тощего зада девушки. Иван приставил к носу кота кулак.

– Калитку отоприте да входите. Железки свои за порогом оставьте, мой тихун железо не привечает.

Путники вошли в домишко. Старуха сняла свой громоздкий остроконечный головной убор, бережно поставила его в углу и тут же стала ростом почти с Алёну. Всё убранство лачуги состояло из колченого стола, лавки, накрытой вытертой овчиной, пары расшатанных приседок* да громоздкого ларя с откидной крышкой. Старуха с трудом подняла крышку, достала из недр початую краюху хлеба, завёрнутую в пёструю тряпицу, и чугунок с холодной картошкой. Потом, слегка замешкавшись, с самого дна вытянула длинный пахучий свёрток. Сим тут же блаженно замурчал.

– Ишь ты, мигом учуял, блохастик.

Сим на «блохастика» совершенно не обиделся. Сейчас он бы не обиделся и на что-нибудь похлеще, лишь бы и ему кусочек достался. Мяса они не ели давно. Приличной дичи в Смурном лесу отродясь не водилось, а есть, что попало, было опасно. Впрочем, как и пить. Один шибко шустрый как-то раз напился без спросу, теперь каждое полнолуние рога о деревяшки чешет да копытцами сучит. Последний раз путники ели горячее три дня назад. Сплавившись на плоту по Хладени-матушке, Алёна, Иван и Сим вынуждены были начать свой путь через лес, – это была самая короткая дорога. Понятное дело, что «самая короткая» – не значит «самая безопасная». А совсем даже наоборот. Они выбрались из быстротечных вод Хладени, предоставив плоту совершать своё дальнейшее путешествие уже впустую. Прежде чем начать утомительное восхождение по крутому скалистому берегу, Иван с Симом уговорили Алёну потратить полдня на отдых и рыбалку. Прилично наловили рыбки, наварили ароматной ушицы, наелись от пуза. Несколько самых крупных рыбин навялили в дорогу. Алёна подтрунивала над приятелями, презрительно кривила алый ротик, приговаривая:

– Ловись, ловись, рыбка, большая да великая. Всё равно попадёшься маленькая да малюсенькая, крохотная да крохотусенькая. Бестолковые эти ваши хлопоты – рыбу удить. Вот охота – это да! Это дело стоящее.

Но Иван с Симом охоту не признавали. У Ивана от вида убитой дичи в глазах темно становилось. Да и мяса он почти не ел. Если только пироги с уткой изредка. Сим же не охотился ради общего пропитания по другой причине. После одного случая кот дал себе зарок на охоту не ходить. Втихоря для себя любимого Сим не погнушался бы сцапать кролика, земляную крысу или там шебуршунку какую-нибудь. Но тех мест, по которым они шли в последние дни, кот не знал, опасался и потому сидел на голодном пайке, как и Алёна с Иваном.

Старушка-сторожиха, беспрестанно зевая полубеззубым ртом, продолжала раскладывать нехитрую снедь:

– Хорошее сальце сейчас небось в самой Лимпе редкость. Всю солонину за зиму поели, скотину резать рано, а привоза из-за половодья ещё не было, – рассуждала хозяйка, отрезая от шмата тоненькие ломтики. Кусков хлеба на столе было разложено пять. И куски были богатые. На каждый хлебушек был положен кусочек сальца, а рядом выложено по три картофелины. Приличный пучок зелёного лука лежал общей горкой посерёдке.

– Ещё кто-то придёт? – спросил Ваня, указав на пятый кусок.

– Для тихуна*, – отрезала старуха.

Ели молча, также молча запили съеденное холодной колодезной водой. Вода отдавала железом.

Спать улеглись кто где: хозяйка на своей лавке, Алёна свернулась калачиком на ларе, Иван принёс со двора охапку сена, свалил его в углу и растянулся во весь рост. Сим лёг под столом. Его очень беспокоил оставшийся кусок хлеба с салом. Беспокоил настолько, что Сим не мог уснуть.