ИГО ЭГО

среди любви невыносимой
плывут туманы и года.

18. Нескромное обоняние эгофутуризма

Голодный сижу у буржуйки погасшей.
В разбитом окне летаргический мрак.
Мечтаю о будущей Гурьевской каше,
шампанананасах. Из прошлого фрак,
изъеденный молью и мглой, вынимаю.
Штиблеты из памяти вновь достаю.
В сиреневых солнечных отблесках мая
иллюзию маю, как песню пою.

Лети моя песня, взрывая салютом
чугунное небо в босой голове!
Лети моя песня в тот угол, где лютый
напрягся готовый к прыжку человек!

Да съест человек ананас! Да запьёт он
шампанским свою неизбывную боль!
Да крякнет, утрётся, икнёт! Да забьёт он
на то, что природы он царский король!

Возможно ли это? Отказ от гордыни
потерю достоинства людям сулит,
утрату съедобных арбуза и дыни,
кузнечиков, рябчиков, нежных улит,
того же шампанского и ананаса,
зелёного лука и лука порей,
селёдки и патриотичного кваса,
который шампанского бродит скорей.

Процентный состав исключает возможность
глобального сдвига культурных основ,
поскольку в основе основ осторожность
лежит. Цементирует здание слов
исходное «я». И поэтому песня
любая – лишь спазмы в гортани певца.
Дырявит вокал, пока горло не треснет,
пространство. Отверстие в коже лица
как рупор зияет под носом горбатым —
мостом, уходящим в межглазие лба.

Большие колёса стучат по Арбату.
Дрова для буржуек развозит арба.
В неё запряжён не имеющий песен
мальчонка, одетый в нагольный тулуп.
Ждут дров обыватели, ссыпавшись с лесен-
ок. В форточках – лес обезглавленных труб.

Дождёмся весны и отправимся в Ниццу.
Оформлена виза и куплен билет
Но есть подозрение, что заграницы,
весны, да и дров-то в реальности нет.