Оценить:
 Рейтинг: 0

Корни и кроны. Фрагменты истории Сибири в лицах одного сибирского рода (документальное историко-генеалогическое исследование)

Год написания книги
2019
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
3 из 8
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
«В атмосфере непрерывной резни складываются типичные черты красноярского служилого человека 17-го века: склонность к своеволию и буйству, жестокость и падкость до наживы и – выше всего – вольнолюбие, дух непокорства и независимости.»[14 - С.В.Бахрушин. Научные труды, т. 4. М. 1959, с. 12.]

Вот ещё одно свидетельство о сибирских нравах того времени:

«…Прослышала она, что митрополита Сибирского и Тобольского домовые дети боярские митрополичьими десятниками в разные сибирские города посылаются и там бесхозных девок и вдов к разным пакостям принуждают, а иных, догола раздев, груди им до крови давят и прочие гадости силою творят, грозятся в блядню упрятать и продают разным никчемным людям, и деньги себе берут…»[15 - Акты исторические, собранные и изданные археологической комиссией. Т. 5, С-П. 1842. С. 496.]

Но прервёмся ненадолго в разговоре о нравах. Речь у нас пойдет о некоторых фрагментах истории Красноярска и прилегающих к нему территорий. Красноярск, основанный русскими казаками в первой половине 17-го столетия, и по наше время сохранил особую прелесть окружающих ландшафтов.

Почти вплотную к городу с юго-западной стороны подступают отроги Саянских гор, откуда собственно и течет Енисей. Здесь это невысокие горы, покрытые сплошь тайгой. У Красноярска отроги Саян почти обрываются и дальше, вниз по Енисею, в северном направлении горы постепенно заканчиваются. А со стороны левого берега и устья речки Качи гор и таежной растительности почти нет – небольшие холмы и ровные долины, которые в прежние времена были, вероятно, гораздо лесистее, покрытые сибирской тайгою.

Описывать природные красоты Красноярска и окрестностей можно очень долго, но не менее интересен исторический и человеческий «ландшафт» этого края, чему и будет уделено основное наше внимание.

Практически поголовным явлением в чиновничьих кругах Сибири того времени (не только Сибири и не в то лишь время) было мздоимство и казнокрадство. Почти каждый третий начальник высокого ранга был судим за такие грехи, некоторые казнены, как например, уже в правление Петра Первого сибирский губернатор князь Матвей Петрович Гагарин, которого мы тоже слегка коснемся в наших историях. Следует признать, что воровство было и остается важнейшей особенностью национальной культуры, как теперь принято говорить, «национальной скрепой».

Русские, особенно те из простолюдинов, которые вышли в знатные люди по счастью или по богатству, в какой-нибудь службе или должности, чрезвычайно высокомерны и горды. Хоть и государевы холопы – сибирский служилый люд, да не чета московской царевой челяди. Воля сибирская в кровь и плоть проникла вместе с особой дурью, поголовным пьянством, особенным казачьим зазнайством, гордыней сибирской, вседозволенностью, от государевой власти далекой. Особый сибирский характер слепливался не сразу, опыт жизни «на отшибе» обретался столетиями. Однако уже с начала 17-го века свойства «особых контингентов» сибирского казачества, а также шедших за ним не по своей воле ссыльнопоселенцев, беглых крепостных крестьян и прочих, как бы сегодня сказали, маргиналов и авантюристов – все это формировало особую человечью среду.

Особой непокорностью до необузданности сразу прославились красноярцы. Не зря их прозвали «бунтовщиками». Задолго до описываемых ниже событий конца 17-го столетия известны были они своей строптивостью и жестокостью.

В 1629 году, почти сразу после основания города и постройки острога на Красном Яре Андреем Дубенским, взбунтовались казаки от недостатка хлеба и других припасов. Справляться с продовольственными трудностями своими силами они ещё не научились: своими огородами и пашенными крестьянами обзавестись не успели, навыков выживания в тайге не освоили в полной мере. А тут незадачка вышла. При вечном российском бардаке не организовало начальство завоз продовольствия. Сами красноярцы не позаботились, да и некогда им было туда-сюда мотаться – новый острог обустраивали, и начальство это знало. Голод терпели, ждали. А казакам Енисейского острога в облом стало задарма печься о соседях-конкурентах по «местному кормлению» и грабежам (то бишь, ясачному оброку) коренного таежного населения.

Жертвой нелепого конфликта оказался Иван Олфимович Кольцов (иногда его звали Яковом) – первый красноярский атаман пешей сотни, пришедший на Красный Яр вместе с Андреем Дубенским. А тут оплошал боевой командир: привез красноярцам годовое жалование, но не привез провианту.

Воевода Дубенский выгнал из приказной избы вернувшегося из Енисейска без хлеба атамана. Казаки восприняли это как показатель вины Кольцова, потащили его на городскую площадь и стали бить. Забили до смерти, а труп атамана сбросили в речку Качу.

Пришлось красноярцам самим отправляться в Енисейск за провиантом, а заодно в тайне сговорились пограбить на Ангаре подвластных Енисейскому острогу ясачных людишек, убить воеводу, разграбить город и по Оби через Березов пробраться в Россию на родину.

С молчаливого согласия воеводы, которому обо всех своих планах заговорщики не докладывали, почти половина красноярского гарнизона покинула место службы и отправилась вниз по Енисею. В первых числах июля 130 красноярцев внезапно появились у стен Енисейского острога. По плану красноярцев, несколько человек должны были проникнуть в острог и, напав на караул, открыть ворота. Но енисейцы заподозрили недоброе. Они позволили нескольким бунтовщикам войти, после чего их разоружили и арестовали.

Выяснить полностью замысел красноярцев у пленников удалось не сразу: даже пытки не приносили результата. Битье кнутом и прижигание раскаленным железом они выдерживали. Тогда было решено внести разнообразие в процесс пытки: им обрили наголо головы и стали лить студеную воду. Только так удалось вырвать подтверждение сведений о «воровском умысле». Предпринятая красноярцами попытка штурма острога была быстро пресечена: залп из всех четырех острожных пушек и пищалей охладил пыл бунтовщиков не хуже ледяной воды, остудившей головы их пленных товарищей. Не рискнули они идти на дальнейшее безрассудство. Оставалось только продолжить грабежи.

Вместе с перешедшими на сторону бунтовщиков разными проходимцами из Енисейска и некоторыми сосланными в государеву пашню крестьянами красноярцы пограбили проживавших на посаде торговых и промышленных людей «до нага». Потом пошли на Ангару и, разжившись чужим добром и продовольствием, в конце концов вернулись в Красный Яр.

Заговор раскрыли, главных заговорщиков показательно наказали, и чудом удалось отстоять право на жизнь красноярского острога от озлобленных енисейцев. Но память осталась…

Воевод, наместников царских, поставленных на тамошнее кормление, то есть на почти полное местное самообеспечение – красноярцы и в грош не ставили, особенно безмерно алчных и чванливых. Те на тучном кормлении наглели до крайности, дурели до лютости, приводя стойких казаков в телесную немощь и отчаянье, состояние, в коем «вовсе не мочно жить» от воевод-разорителей, грабителей, мучителей.

По лютости воевод также грозны и беспощадны становились сибирские бунты. В самом мягком виде им просто отказывали от воеводства, а чаще изгоняли из городов или избивали до полусмерти самих воевод и их сторонников. На их место избирали выборных «судеек» либо заводили свои мирские круги, советы, думы. И незаконные эти думы, вольные, воровские (слово «вор» было синонимом бунтаря, разбойника), сами вершили воеводскую власть и справляли всякие государевы дела.

А дальше шло по заведенному кругу: на место лихих воевод наезжали из Москвы новые, правившие сперва с опаской, глядя на местных воровских людей, а после – шибче да круче, и повторялось всё заново до нового бунта и новых назначений. Особо нетерпеливые и свободы чаявшие служилые люди срывались с насиженных мест, шли дальше по Сибири и Востоку дальнему, а то и за Великий океан, открывая и заселяя новые земли себе на волю и отечеству на пользу.

В годах 1695—98 случился знатный бунт, названный потом Первой Красноярской шатостью[16 - Фактологическая сторона излагаемых далее событий с частичным сохранением языкового стиля приводится из труда Н.Н.Оглоблина: Красноярский бунт 1695—1698 гг. (Очерк из истории народных движений в Сибири). С.-Петербург. 1902.]. Первой – по времени и по силе своей, почти не изученный историками по причине слабой классовой направленности, ибо бунтовал не бесправный угнетенный люд, а почти вольное казачество, и не против царевой власти, а против таких же государевых слуг только телом и чином пожирнее, пожаднее да понаглее. Известно ведь по всем временам, что чем мельче начальничек, тем больше от него пакости и вреда прочим людям.

И по сей день народ наш не шибко поумнел и также думает, что все беды его от чиновной коррупции и предпринимателей алчных, а избранный богом или их же волею главный государев муж – мудёр и справедлив, всё праведно порешит, народец свой в обиду не даст, кого следует изведет, воров покрупнее прижмет, а мелких (кто и нынче без греха?), но преданных, не тронет да прикормит еще от своих щедрот…

Почти три года бунта, даже в силу удаленности от центральных властей – срок не малый. Да и кто бы их усмирил и каких иных казаков-усмирителей послал в эдакую даль? Вот и вершили красноярцы свои суды и справедливость свою почти безнаказанно, свергая целых трех воевод одного за другим в наивных мечтах о мудром и в меру корыстном царевом наместнике.

Худо-бедно, но терпели казаки прежнего воеводу Игнатия Башковского. Однако в 1694 году сел на его место старший сын Алексей Башковский. Тут и началось. Посыпались на Алексея-воеводу челобитья служилых, вольно живущих, а также ясачных (обложенных царским оброком) людей за лихоимства его, всяческие обиды и разорения. Ладно бы только своих притеснял – у нас грабить ближнего за большой грех не считается – но и порубежным калмыкам с киргизами досталось не мало бед. С бухарских и калмыцких торговых людей брал он в Красноярске великие взятки деньгами, товарами, ясырем, то бишь невольниками, за что калмыцкие и киргизские воинские люди регулярно приходили войною на Енисейский и Красноярский уезды. Обвинили красноярцы этого воеводу-грабителя и разорителя также в изменном деле от непомерного корыстолюбия. Якобы посылал он в киргизскую немирную орду своего человека с казенным свинцом, порохом, добрыми конями и с разными товарами. Выгодно продавал киргизам. А те с этим же порохом и свинцом приходили воевать с красноярцами.

Поняли красноярцы, что стало им жить «не мочно» с таким воеводой и подняли против него бунт. Стали собираться служилые люди в круги, устраивать свои думы и советы. Зачинщиками были «боярские дети» – служилые сибирские дворяне из авторитетных местных старожильцев.

Против них образовалась малая и слабая воеводская партия из зависимых ссыльных людей. Характерно, что бывшие ссыльные и инородцы (поляки и пр.) становились наиболее крепкой опорой зарвавшихся воевод и являлись ядром то большей, то меньшей воеводской партии в разные годы бунта, наряду с наиболее преданными и зависимыми от воевод служилыми людьми.

Сделаем небольшое отступление от хода событий. Откуда же взялось и пополнялось население Красного Яра и охраняемых им ближних территорий? Наряду с государевым казачьим и немногим служилым чиновным людом – основой службы в остроге и будущем городе – население образовывалось и другими источниками. Добровольных поселенцев в этих неспокойных землях было не много. Потому большинство первых крестьян были люди ссыльные да опальные: пленные белорусы, украинцы, литовцы, поляки, латыши и прочие подданные Польши и Швеции – тогдашних врагов России. Их сажали на пашню, снабжали топорами, основным инвентарём и лошадьми, забирая часть урожая в казенные амбары для хлебного жалования служилым людям.

Красноярский острог, постепенно становившийся гражданским поселением, а затем и городом, размещался на левом берегу Енисея. Острог в момент основания представлял собой деревянную крепость размером примерно сто на сто двадцать метров, обнесенную рвом, валом и деревянными стенами с двумя проезжими башнями и тремя сторожевыми башенками на столбах. К началу Первой Красноярской шатости город-острог уже окончательно сформировался, развился, уже меньше напоминал постоянно осаждаемую неприступную крепость.

Внутри крепости, на стенах которой были установлены пушки, размещались жилые и служебные постройки, амбары, для хлебных запасов и разного снаряжения, воеводский двор. Двор кольцом обступали разные службы: людская изба, ледник, баня с предбаньем, примыкавшая к сеням, «съезжая», или приказная изба (то есть канцелярия воеводы, куда съезжались служилые люди на смотры и перед походами) и прочее. Строения воеводского двора были отгорожены от остальной территории острога тыном (забором из вертикальных кольев).

Панорама Красноярска на рубеже 17—18 веков.

Имелась также тюрьма, примыкавшая с северной стороны к воеводскому двору, церковь (поначалу в Спасской башне) и зимовья для казаков. После того как построили Преображенскую соборную церковь в Спасской башне устроили часовню и колокольню. В 1693 году из Москвы прислали часы с боем. Посчитали, что в Красноярске без часов быть невозможно: Красноярск – город укрепленный, и стоят в нем на стенном карауле беспрестанно днем и ночью.

Казаки жили в рубленных топором избах на высоких жилых или хозяйственных подклетях. Когда казаки обзавелись семьями и стали появляться «пашенные» (крестьяне) и «посадские» люди (ремесленники, промышленники, торговцы), в крепости стало тесно, жилые постройки были вынесены за крепостные стены. Впоследствии их тоже окружили укреплениями, образовалась вторая линия стен. Получился «малый город» (крепость) и «большой город», где размещались только жилые дома служилых людей, ремесленников и крестьян. Между крепостной стеной и Енисеем расположен посад (два ряда домов) и на берегу пристань для лодок и плотов.

Схематическая карта окрестностей Красноярска на рубеже 17—18 веков.

Но вернемся к началу бунта. Началась знатная заваруха. Собрались толпою бунтовщики майским днем 1695 года пред приказною избою Красноярского острога и объявили вышедшему воеводе, что отказывают ему от воеводства. Угрожать стал воевода толпе карами и требовал выдачи пущих заводчиков. Но шумела толпа, стоя на своем. Часть ринулась на воеводский двор и стала грабить его животы («животишка» – праведно и неправедно нажитое имущество). Другая часть рассеялась по городу и принялась разорять дома и грабить животишка служилых людей из воеводской партии. Одной идеей да справедливостью сыт не будешь, а грабеж – дело надежное. Защитников своего имущества били смертным боем. А сам воевода, Алексей Башковский, драпал аж в Енисейск, опасаясь, и справедливо, за жизнь свою грешную.

Тем временем бунтовщики отправили в Москву новую челобитную на Алексея Башковского, сознавая свою вину пред великим государем, но твердо стояли на своем, что им стало жить не мочно с этим лихим воеводою, и покорно просили прислать доброго воеводу. И дали им нового воеводу, родного брата прежнего, Мирона Башковского.

Силен был воеводский клан и влияние до Москвы имел. Не чести и справедливости ждали красноярцы, а мести за изгнанного брата от нового ставленника государева. Началось пока молчаливое противостояние бунтовщиков с новой властью.

Многие участники бунта разъехались, попрятались по близлежащим деревням, но от смутьянства своего не отказались и стали зваться «деревенцами».

Здесь пора обратиться нам к главным героям нашего рассказа – Суриковым. В истории с красноярским бунтом нас в первую очередь интересуют именно они – Илья и Пётр Суриковы.

Ещё не так давно биографы художника Сурикова считали их соответственно отцом и сыном. Однако более поздние исследования, и мои в том числе, достоверно установили, что они являлись родными братьями. Старшим был Пётр Суриков, 1659 г.р., а младшим – Илья Суриков, 1663 г.р. (по некоторым сведениям, Илья Суриков имел кличку «Кривой»), а ко времени Первой Красноярской шатости оба они были уже женаты и имели первых детей. Разница в годах Ильи и Петра была незначительна – на 4 года был старше Пётр. Более подробному описанию их родственных связей и их вероятным предкам я уделю отдельное особое внимание позднее, а сейчас мы остановимся на их участии в событиях красноярского бунта.

В исторических документах по Первой Красноярской шатости они часто упоминаются вместе, но иногда и порознь. По этим фактам мы можем предположить о неодинаковой роли братьев Суриковых в бурных событиях Красноярска 90-х годов 17-го века.

Самое раннее упоминание относится к 1695 году и касается Ильи Сурикова. Выше было сказано, что большинство бунтовщиков, опасаясь начавшихся репрессий, разъехались по окрестным деревням и прозывались деревенцами. В сентябре месяце Илья Суриков ещё находился на стороне воеводской власти и был в чине казачьего десятника. Вот что пишет об этом Н. Оглоблин в своей книге:

«14-сентября (1695 г.) воевода (Мирон Башковский) послал в дер. Севастьянову казачьего десятника Илью Сурикова, с 10 казаками, давши ему „наказную память“, чтобы он доставил в город „смутителей“… Суриков предъявил память приказному человеку дер. Севастьяновой…, чтобы он тех „бунтовщиков сыскав, отдал“ ему. Но тот, уже примкнувший к партии бунтовщиков, отказал Сурикову в каком бы то ни было содействии и посоветовал вернуться в город. Тот так и сделал. На обратном пути он встретил новый отряд деревенцев, около 40 человек… Деревенцы не обратили никакого внимания на приказ воеводы и „заводчиков и смутителей“ не выдали; они говорили прямо, что если воевода выйдет с ссыльными людьми на поле, они с ним будут биться.»[17 - Н.Н.Оглоблин. Красноярский бунт 1695—1698 гг. (Очерк из истории народных движений в Сибири). С.-Петербург. 1902. С.8]

Из этого текста видно, что хотя Илья Суриков и выполнял воеводский приказ, но вёл себя не активно, в столкновения с бунтовщиками не вступал и их отказам не противоречил. Это позволило ему впоследствии перейти на противоположную сторону. Но и там, как мы заметим, он играл менее активную роль, чем его брат Пётр.

Видя растущий мятеж, воевода грозил «город выжечь и вырубить». Но угроза подлила масла в огонь. Намерение воеводы было предупреждено заговорщиками: стали гореть от поджогов дома воеводских сторонников. Другие дома подвергались грабежу.

Принимая карательные меры, по приказу воеводы наиболее ярых мятежников отлавливали и сажали в тюрьму. Тюрьма – место важное в каждой крепости и пригождалась часто. Тюремная изба, как и воеводский двор тоже была обнесена отдельной оградой – «острогом», примыкавшей к воеводскому двору. В тюремном остроге дневали и ночевали, посуточно сменяясь, четыре караульщика.

Видимо, в это время «Имел место массовый побег из тюрьмы… Мирон Башковский забил тюрьму арестантами: в ней сидели 15 служилых людей, в том числе такие видные люди, как дети боярские Трифон Еремеев с сыном Андреем…»[18 - С. В. Бахрушин. Научные труды. Т. 4. М. 1959, с. 104.]

Здесь нужно заметить, что упомянутый Андрей Еремеев ещё встретится нам лет через 20 в зрелом возрасте в связи с выдающимся походом через Саянский хребет, который он возглавил вместе с сыном нашего Ильи Сурикова.

Так прошёл октябрь (1695 г.), а в ноябре брожение вылилось в открытый бунт: 11-го ноября воевода Мирон Башковский вынужден был запереться со своими сторонниками «в малом городе» (крепости), где и пробыл с тех пор «в осаде» до конца августа 1696 года.

То есть осада длилась почти год! По-существу это была победа восставших красноярцев и фактический отказ Мирону от воеводства.

«14-го ноября ударили в набад в Покрвской церкви, куда стали собираться служилые люди с оружием, посадские люди, подгородные крестьяне и ясачные татары. Затем всё это „многолюдство, с ружьём, с копьями и со знаменны“ двинулось к „малому городу“… Воевода вышел на крепостную стену и выслушал… „отказ от воеводства“, подкреплённый всею толпою. Толпа разграбила оставшиеся в большом городе „животы“ Башковского – „все без остатку“, а также дома воеводских сторонников, засевших с воеводою в малом городе».[19 - Н.Н.Оглоблин. Там же. С. 9]

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
3 из 8

Другие электронные книги автора Виктор Овсянников