Корни и кроны. Фрагменты истории Сибири в лицах одного сибирского рода (документальное историко-генеалогическое исследование)

Красноярская шатость, 2 августа 1698 г. ВО.

Избитого Дурново втолкнули в лодку, а из толпы стали бросать туда «каменьем, для того чтоб тое лодку угрузить и его Семёна утопить». Тогда несколько сторонников Дурново и четверо его слуг вскочили с плота в лодку, стали выбрасывать камни в воду и готовились отчалить. Лисовский хотел уплыть с ними, но толпа его не отпустила, «а Дурново в лодке (с его 9 спутниками) от плота отпихнули прочь на реку», продолжая бросать в него камнями.[27 - Н.Н.Оглоблин. Красноярский бунт 1695—1698 гг. (Очерк из истории народных движений в Сибири). С.-Петербург. 1902. С. 36—40]

Таким образом, Дурново отправился в Енисейск и затем в Москву, а у оставшегося в Красноярске Лисовского слабело влияние в городе, власть уходила из рук. Но бунт постепенно стал затихать. На смену Лисовскому был прислан Яков Бейтон, которому с трудом удавалось утихомирить красноярцев.

Начавшееся ещё раньше следствие о красноярских волнениях стало тоже понемногу затухать, встречая сильное сопротивление у красноярцев. «По-видимому, дело о Красноярском бунте было предано воле Божией…»[28 - Н.Н.Оглоблин. Там же. С.45]

Назначенный в 1700 году воеводой Петр Савич Мусин-Пушкин успокоил горожан, и все вернулось в привычное русло. Однако дело о красноярской шатости тянулось аж до 1708 года, когда в Московском Тайном приказе продолжали пытать братьев Башковских и некоторых красноярцев, выискивая зачинщиков.

Подводя итог этому рассказу, следует сказать, что братьи Петр и Илья Суриковы, хотя и не были на первых ролях в бурных красноярских событиях самого конце 17-го века, но играли в них заметную роль, хотя и разную по степени участия. Казак Петр Суриков, в отличии от брата Ильи и двух других братьев (Григория – старшего, и Ивана – младшего) принимал самое активное участие во многих событиях борьбы с воеводами. Как теперь установлено, именно он является прямым пращуром будущего знаменитого художника Василия Сурикова.[29 - Как говорилось выше, не так давно была распространена версия происхождения рода художника В. Сурикова от десятника Ильи Сурикова, являвшегося, якобы, отцом Петра Сурикова, однако по многим источникам они были братьями. Имеется даже свидетельство того, что, когда Илья позднее сменил свою фамилию на Нашивошников, он при этом называл Петра Сурикова своим братом (ЦГАДА Ф. 371. Оп. 1. Д. 1869. Л. 54—54 об.)]

Дом казаков Суриковых, упоминаемый Н. Н. Оглоблиным в статье «Красноярский бунт 1695—1698 годов» сгорел в 1773 году.

3. МЕТАМОРФОЗЫ ФАМИЛИЙ. ОБРАТНЫЙ ХОД – ОТ НАЧАЛА ВОСЕМНАДЦАТОГО ВЕКА К НАЧАЛУ СЕМНАДЦАТОГО

Прежде чем продолжить славный нашивошниковский род, связанный с родом Суриковых, от конца 17-го века до наших дней, нужно решить принципиально важный вопрос – как и откуда эти роды появились, были ли у них достоверные предшественники в Сибири и других местах, хотя бы с начала 17-го столетия? И самое главное – откуда взялись фамилии Нашивошниковых и Суриковых?

Причина этих вопросов очевидна, так как нам нужно помнить, что красноярский казак Илья имел фамилию Суриков, а затем сменил её на фамилию Нашивошников.

Начнём с Сурикова, потом перейдём к Нашивошниковым, а затем снова вернёмся к Суриковым и постараемся «поженить» эти фамилии.

Как уже было сказано выше, доводилось мне встречать в бескрайнем интернете разные «достоверные» сведения о совсем дальних предках художника Сурикова. Богатая фантазия историков-искателей уверяла нас, что казаки Суриковы пришли в Сибирь вместе с самим Ермаком! Доходило до смешного. В легендарных местах ермаковских сражений с ханом Кучумом находились старожилы, которым их предки, якобы, рассказывали правдивую историю, передававшуюся из поколений в поколения, что был казак Суриков, сподвижник Ермака, участвовавший вместе с ним в покорении Сибири.

Справедливости ради, нужно сказать, что эти фантастические истории в последние годы почти исчезли из интернета, но в моей памяти остались.

Встречалась и другая интересная версия о том, что казак Суриков был в числе соратников Андрея Дубенского, посланного в 1623 году для строительства Красноярского острога, положившему начало городу Красноярску. Но и эта «правдивая история» никакими историческими документами не подтверждается.

А подтверждается лишь один бесспорный факт, что до конца 17-го века в городе Красноярске и его окрестностях не было никаких Суриковых, как, впрочем, и Нашивошниковых. Это убедительно показывает «Переписная книга г. Красноярска и Красноярского уезда» 1671-го года.[30 - Научные труды академика СВ. Бахрушина т. IV стр.217—230.]

Откуда же взялись эти Суриковы и Нашивошниковы конца 17-го – начала 18-го веков?

Как уже понял мой любезный читатель, я не один год и не одно десятилетие был озадачен этим вопросом. Я внимательно изучил все доступные исторические источники, сотни исторических актов и документов, касающихся Сибири того времени и в них практически не было упоминаний (за редкими исключениями, о которых я скажу ниже) этих фамилий раньше конца 17-го века! В этом я вижу главную причину того, что многочисленные добросовестные исследователи рода художника Сурикова не смогли углубиться раньше самого конца 17 века, остановившись на известных нам Петре и Илье Суриковых.

Когда после нескольких десятилетий тщетных поисков моих предков ранее конца 17-го века я недавно снова озадачился этой проблемой, мне пришла мысль искать в Сибири не сами фамилии – Нашивошников и Суриков – а их «косвенные следы», исходя из того факта, что могли иметь место схожие фамилии и прозвища. Нужно сказать, что в этот период еще не закончился процесс формирования русских фамилий. Позже, уже при правлении Петра Первого был даже издан царский указ, требовавший неукоснительной замены очень распространённых прозвищ российских подданных на полноценные фамилии.

Я начал вспоминать и искать аналогичные прозвища, которые могли трансформироваться в фамилии моих предков. В связи с фамилией Нашивошников, которую, напомню, получил мой красноярский предок Илья вместо прежней фамилии Суриков, оказалось не так сложно найти её концы в сибирской истории середины 17-го столетия.

Сейчас уже можно с большой уверенностью утверждать, что наиболее вероятным представителем старинного рода Нашивошниковых был некто Михаил Петрович Нашивочник, он же Мишка Петров сын Нашивочник. Оказалось, что эта ветвь рода Нашивошниковых имеет своё обозримое начало в Москве середины 17-го века. И здесь уместно сделать очередное историческое отступление в столицу России этого периода. С Михаилом Нашивочником оказались связаны события известного Соляного бунта.

«Соляной бунт (Московское восстание 1648 года) – одно из крупнейших городских восстаний периода царствования Алексея Михайловича. Причиной волнений стало недовольство «тяглого» населения деятельностью главы правительства Бориса Морозова и его сподвижников. Политика бояр привела к увеличению налогового бремени и повышению цен на соль в несколько раз. В восстании принимали участие посадские люди, городские ремесленники, стрельцы.

Восставшие разорили многие боярские дворы, устроили поджоги в Белом городе и Китай-городе. В ходе бунта были убиты инициатор введения соляного налога Назарий Чистый, глава Пушкарского приказа Пётр Траханиотов и судья Земского приказа Леонтий Плещеев. Борис Морозов был отправлен царем в ссылку в Кириллп-Белозеский монастырь. Результатом московского восстания стал созыв нового Земского собора и принятие Соборного Уложения 1649 года.

Соляной бунт стал важным событием, способствовавшим росту социально-политической активности в России в середине XVII века. Волнения, вызванные повышением цен на товары, задержкой жалования, политикой правительства продолжились в различных регионах страны: на юге, в Поморье, в Сибири.»[31 - Википедия. Соляной бунт.]

Соляной бунт в Москве 1648 года.

Вот как описывается это восстание в одной из исторических книг.[32 - Чистякова Е. В. Городские восстания в России в первой половине семнадцатого века (30-40-е годы). Воронеж, 1975. Со стр. 62.]

Когда 17 мая 1649 г. царский поезд (царя Алексея Михайловича, деревянный дворец которого в Коломенском недавно восстановлен по сохранившемуся макету – ВО), нагруженный платьем и едой, отбыл в Троице-Сергиевскую лавру, казалось, ничто не предвещало грядущей бури. Однако 1 июня, как только возвращающийся кортеж въехал в город, его обступила толпа и с воплями и стенаниями обратилась к царю с жалобами на насилия начальника Земского приказа Л. С. Плещеева. После того как царская карета проследовала дальше, челобитчики предприняли попытку подать челобитье царице.

Охрана грубо разогнала стоявших поблизости людей, а наиболее настойчивых скрутила и отправила в застенок Константино-Еленинской башни.

К царю обратились посадские люди, к ним, на второй же день, примкнули стрельцы, решительно отказавшиеся теперь разгонять пришедших из Кремля. В этот день и на следующий восставшие произвели массовый погром дворов бояр, московских дворян, дьяков, приказных людей.

3 июня восстание вспыхнуло с новой силой. Духовенство стремилось утихомирить восставших. Восстание нарастало с каждым днем. И 3 и 4 июня продолжался разгром дворов феодалов.

После казни Плещеева 3 июня в 2 часа дня в Москве в четырех местах начались пожары и за какие-нибудь несколько часов большая ее часть сгорела. Выгорел Белый город, в пределах которого жили в основном бояре, дворяне и крупные купцы.

«Горело на Москве – Петровка и Дмитровка, Тверская и Никицкая, Арбат и Чертолье в городе и за городом по Тресвяцкие ворота и по Неглинку и погорели все дворы, плавки, и церкви божие, и людей много пригорело за наше перед богом согрешение»

«В столице сгорело 2000 домов думных бояр и немало народа, а также больше половины города»

Несмотря на получение двойного жалованья, не успокоились и стрельцы, – они продолжали волноваться до января включительно.

Деятельное участие в московских событиях приняли служилые люди по прибору – стрельцы, солдаты и драгуны, собранные для отправки на Дон, а также приехавшие с челобитиями из других мест (с юга и из Сибири) казаки, казенные кузнецы, и др. Рядовые служилые люди по прибору на протяжении всего периода восстания проявляли недовольство и неповиновение.

Конечно, правительство пыталось задобрить их, раздавая деньги, угощая водкою и медом. Но, задабривая стрельцов, царь и нещадно карал их: партиями по 30—70 человек их отправляли в ссылку в Сибирь с лаконичной формулировкой – «за их вины» и «за многое воровство». Стрельцов ссылали «в службу» в Казань, Якутск, Красноярск, Томск, Енисейск. Многие ехали с женами и детьми, которые во время длительной и тяжелой дороги погибли. На новом месте их ждали неустроенность, вымогательство воевод и обжившихся здесь ссыльных дворян.

Позиция стрельцов по отношению к восстанию была противоречивой. Одни стрельцы поддерживали народ, другие – правительство. Некоторые стрельцы из приказа Петра Образцова подали извет с просьбой сослать 33 стрельца из приказа А. Г. Юсова из Москвы в Сибирь за то, что они «ходят за всяким воровством». 13 июня 1648 г. грамота была передана в Сибирский приказ, а 14 июля подьячий Дмитрий Трофимов привел 33 человека в тюрьму и сдал под расписку ключарю. Большинство из них было сослано «в службу» в Якутский острог на реку Лену, некоторые – с женами и детьми.

Но вот мы добрались до нашего персонажа. Условия следования в Сибирь были очень тяжелы. Особенно большие предосторожности в дороге принимались по отношению к беглым стрельцам. Так, например, о стрельце Михаиле-нашивочнике из приказа А. Полтева, сосланного в Тобольск с женой и тремя детьми, 19 ноября 1649 г. писали в наказе:

«…ехать… нигде не мешкая, и вести ево скована и беречь накрепко, чтоб тот колодник над собою какова дурна не учинил и с дороги и с стану не ушол…»[33 - ЦГАДА, Сибирский приказ, стб. 369, лл. 19, 22.]

Таким образом, было сослано в Сибирь несколько сот стрельцов по незначительным причинам и множество лиц подверглось телесным наказаниям. Вот лишь несколько примеров:

Сосланных в Казань и бежавших оттуда стрельцов Ивана Моисеева, Корнея Алексеева и Федора Максимова с семьями отправили из Стрелецкого приказа на р. Лену.

«Июня в 5 день, после пожару, приходил тот человек Стенька с воровскими людьми на Давыдов двор грабить погреба». После того как его пытались «сдать на караул» около Каменного моста, он бежал и лишь 18 июня был снова пойман, приведен на хозяйский двор и так жестоко избит, что крикнул «государево слово», означавшее политические показания. Затем 19 июня он попал в Стрелецкий приказ. Без суда и следствия он был бит кнутом и брошен в тюрьму, а затем сослан «в опалу» на р. Лену в Сибирь На Лену попали холопы гостиной сотни торгового человека М. Ревякина – Овдоким Вахромеев и Семен Овдокимов «за их воровство».

Таким же путём в 1649 году попал в Тобольск Михаил Петрович Нашивочник, где его судьба тесно переплелась с другими моими предками, о чём я поведаю чуть ниже. А здесь очень важно заметить, что уже в 1661 году Мишка Петров сын Нашивочник также известен в числе стрельцов сибирского города Тобольска, где он мог жить и в последующие годы с женой и тремя или большим числом детей. В том же списке тобольских стрельцов 1661 года фигурирует Фетка Фёдоров сын Нашивочник, но в отличии от Михаила Нашивочника, мы не можем установить его связь с будущим красноярским родом Нашивошниковых.

Был ещё в Тобольске 1710 года конный казак Семён Фёдоров сын Нашивошников. Было ему тогда 45 лет, имел жену Анну Минеевну 40 лет и четверых детей. Через 11 лет тобольский Семён Нашивошников станет сыном боярским (т.е. на государственной службе) и будет упомянут в деле о самовольном винокурении. Он вполне мог быть сыном тобольского стрельца Фетки Нашивочника. В Тобольской губернии того же времени были и другие Нашивошниковы, например, «крестьянин Алексей Марков сын Нашивошников сказал себе от роду 55 лет, у него жена Лукерья 40 лет, дети Козма 8 лет, дочь Марья 4 лет» или «…у него же живет на подворье пришлой человек бобыль Фаддей Кирилов сын Нашивошников 50 жена у него Татьяна 45 сын Онтон 3» – однако и они, видимо, тоже напрямую не связаны с нашими интересантами. Однако обширный тобольский клан Нашивошниковых – важное подтверждение тобольских корней этого рода, связанных, скорее всего, с прибытием в Тобольск Михаила Нашивочника с семьёй в 1649 году.

Кроме тобольских Нашивошниковых в Сибири и за ее пределами этого периода имелись и другие лица с аналогичными прозвищами, но их прямая связь с нашим родом Нашивошниковых, по крайней мере, насколько мне удалось установить с моими скромными возможностями, – также мало вероятна. Скоро я объясню, почему.

Кто же из других Нашивошников и Нашивочников нам известен?

Это рядовой Ивашко Нашивошник[34 - Тобольск. Переписная книга (служилым воинским людям). 1696 г], который, казалось бы, мог быть отцом Ильи Ивановича Нашивошникова (нашего основного красноярского предка), но по своему возрасту он никак не мог им быть.

Из Томских фамилий 17-го века (до 1680 г.) известен род Шелковниковых. Родоначальник казак (первое упоминание в 1630 г.) Дружинка Микиткин сын Шелковник (Нашивошник). Меня поначалу заинтересовала связь прозвищ Шелковник и Нашивошник. Я даже разыскал несколько известных Шелковниковых того времени. О самом известном из них я скажу позднее в связи с другим не менее важным персонажем. Но потом я отказался от этой недостаточно обоснованной версии.

Вернёмся же к Дружинке с двойным прозвищем Шелковник-Нашивошник. В найденных мною документах первой половины 17-го века он фигурирует уже без прозвища Шелковник. Вот, что о нём известно:

«Нашивочник Дружина (Дружинка) Никитин (Микитин) сын – конный казак десятка Л.И.Губы. Верстан из пеших казаков десятка А. Дорохова 25 июля 1631 г. взамен убитого (Васки) … После 18 мая 1631 г. послан на годовую службу в Мелисский острог.»[35 - Приходные книги Томского города 1630—31 года (стр. 53, 65, 75, 114).]

Приведенные ниже сведения о Дружинке Нашивочнике относятся к периоду за три года до крупного Томского восстания, в котором он мог потом участвовать: