Экопсихология. Парадигмальный поиск

Более того, они абстрагированы не только друг от друга, но и от других пространственных свойств объектов, составляющих «все по необходимости», так как «движение» и «покой» соотносятся только друг с другом и безотносительно к другим пространственным свойствам объектов, составляющих указанное «все по необходимости». Это подтверждается выражением, что «движущееся всегда занимает равное себе пространство», которое означает, что Зенон постулировал данность «формы» движущихся объектов как то, что определенно заполняет пространство. «Форма» здесь выступает в роли еще одного продукта уже свершившегося восприятия, абстрагированного от своего непосредственно-чувственного процесса и от отражения в этом процессе других свойств объектов, в частности их «движения». Из того же выражения следует, что «форма» отождествляется с «пространством», которое занимает объект, и, значит, «пространство» постулируется тоже как данность продукта уже свершившегося процесса его восприятия, опять же обособленного от других результатов восприятия и абстрактно-логически противопоставленного им, в частности «движению» и «форме» движущегося объекта.

Таким образом, видно, что способ построения Зеноном апории «Стрела» тот же, что и способ построения исследования процесса восприятия движения объектов нашими современниками. А именно, абстрактно-логическое («продуктное») представление о движении как обособленном свойстве объекта, логически противопоставляется другим сопредставленным и также обособленным (от непосредственно-чувственного процесса) его пространственным свойствам и безрефлексивно переносится на непосредственно-чувственный процесс зрительного восприятия движущегося объекта.

В другой формулировке (в изложении Филопона) апория «Стрела» звучит еще более «продуктно»: «Все, говорит он (Зенон. – В. П.), что находится в равном самому себе пространстве, либо покоится, либо движется, однако двигаться в равном самому себе пространстве невозможно, следовательно, оно покоится. Стало быть, летящая стрела, находясь в каждый из моментов ("теперь") времени, в течение которого она движется, в равном себе пространстве, будет покоиться. Но раз она покоится во все моменты ("теперь") времени, число которых бесконечно, то она будет покоиться и в течение всего времени. Однако, согласно исходной посылке, она движется. Следовательно, движущаяся стрела будет покоиться» (там же, с. 310). Эта формулировка апории интересна тем, что определение стрелы в «каждый из моментов ("теперь") времени» есть не что иное, как ее локализация в пространстве с помощью локализации во времени, то есть по сути то же, что делают представители операциональной парадигмы, когда постулируют «пространственную локализацию» объекта в качестве эмпирического основания для объяснения восприятия движения.

Аналогично на абстрактно-логическом противопоставлении друг другу различных понятий о движении, пространстве, времени, расстоянии, конечном и бесконечном, выражающих перцептивно и понятийно уже-отраженные пространственные свойства окружающего мира, Зенон строит и другие апории: Дихотомия, Ахиллес и Стадия. При этом, насколько мне известно, в достаточно обширной философской литературе, посвященной анализу апорий Зенона, их обсуждение проводится опять же на абстрактно-логическом, в лучшем случае на диалектически-понятийном уровне, и не обращается внимания на то, что корень этих апорий лежит именно в постулировании противопоставления непосредственно-чувственного (зрительного) и опосредованно-мыслительного уровней психического отражения и отождествления их друг с другом с логической точки зрения.

Указанное абстрактно-логическое отождествление непосредственно-чувственного и опосредованно-мыслительного процессов является одной из характерных особенностей физикального («продуктного») образа мышления исследователей восприятия и причиной (методологическим основанием) постановки такой классической проблемы, как константность восприятия во всех ее проявлениях (Миракян, 1990, 1992).

Эта особенность неразрывно связана с гносеологическим вопросом об адекватности отражения пространственных свойств окружающего мира посредством чувственного восприятия. При решении данного вопроса «в истории философии всегда имело место имплицитное отождествление двух психологически различных явлений:

– опосредованно-мыслительного познания, имеющего особую возможность понятийно-абстрактного сопоставления двух уже ставших продуктов отражения материально наличествующих объектов, и

– непосредственно-чувственного восприятия, имеющего возможность установления взаимного соотношения между двумя каждый раз конкретными чувственно отражаемыми образами, в которых еще отсутствует понятийно зафиксированная отнесенность к объектам или их свойствам.

Такое отождествление процессов непосредственного и опосредованного отражения объективно было обусловлено тем, что оба эти процесса представлены сознанию только через свои результаты, продукты в форме ставших уже образов или понятий, что делает возможным их логическое сопоставление в мыслительном акте познания» (Миракян, 1990, с. 65).

Однако «изначальная изменчивость компонентов в образовании отношений в процессе непосредственно-чувственного отражения и изначальное постоянство компонентов в образовании отношений при опосредованно-мыслительном отражении дают основание считать неправомерным отождествление этих процессов как идентичных и рассматривать их только по результатам, продуктам уже завершенных процессов, осознаваемых в форме устойчивых понятий об обособленных и уже отраженных свойствах объектов» (там же).

Апории Зенона ясно показывают, что, в отличие от исследователей восприятия движения в классической и современной психологии, этот древний философ отчетливо понимал свойство человеческого ума отождествлять, выражаясь нашими терминами, опосредованно-мыслительный и непосредственно-чувственный уровни психического отражения и откровенно использовал это для построения своих логических парадоксов.

3.2.2. Ограниченность абстрактно-логического понимания движения и покоя (И. Кант)

Поскольку в своих рассуждениях мы уже перешли из области психологических явлений в область философско-методологических рассуждений о них, то необходимо уточнить, что подразумевается под термином «мыслительно-опосредованный» или, что в данном случае одно и то же, «абстрактно-логический». Ведь даже тогда, когда мы говорим об отождествлении непосредственно-чувственного и мыслительно-опосредованного уровней психического отражения, мы все равно используем для этого мыслительные же (и значит, мыслительно-опосредованные) средства нашего мышления. И даже в том случае, если нам удастся в дальнейшем показать возможность такой экспликации восприятия движения, при которой будет снято противоречие между непосредственно-чувственным и мыслительно-опосредованным, то это будет сделано опять же с помощью мышления. Так о каком же мышлении идет речь?

В данном случае под «мыслительно-опосредованным» понимается такой абстрактно-логический уровень мыслительного процесса, содержание которого представляет собой установление соотношения между представлениями (понятиями), отображающими объекты (предметы, вещи) объективной действительности в их ставшей форме как данность.

Замечательным примером такого мыслительного процесса являются рассуждения И. Канта об относительности понятий движения и покоя. Обратимся же к его тексту для того, чтобы читатель мог сам убедиться в справедливости того, что природа человеческого ума способна воспроизводить одну и ту же логику суждений у людей, живших в столь различное историческое время, как Античность, Новое время и наша современность.

Свое рассуждение Кант начинает с призыва к читателю войти в «то душевное состояние, которое Декарт считает столь необходимым для достижения правильных воззрений» (Кант, 1963, с. 378) и в котором в настоящий момент находится он сам. «Встав на эту точку зрения, я узнаю, что движение есть перемена места. Но вскоре я начинаю также понимать, что место вещи можно знать, если знают ее положение или ее внешнее отношение к другим окружающим вещам» (там же).

Как видим, из этого рассуждения следует, что «движение» не есть данность, существующая и обнаруживающая себя сама-по-себе, а некое свойство в виде отношения вещи к другим вещам, которое устанавливается наблюдателем (воспринимается им). Но восприятие такого отношения предполагает наличие его исходных компонентов, то есть уже-воспринятость «вещи», ее «формы», ее «места», а также «других вещей» (их «формы» и их «места»). Значит, определению факта движения (или покоя) некоторой вещи должно предшествовать восприятие «вещей» и их «места», то есть «пространственной локализации». (Заметим, что мы уже сталкивались с подобным способом описания феномена «движение» при анализе сетчаточно-моторной и операциональной парадигм изучения восприятия движения.)

Продолжаю цитировать Канта: «Далее я могу рассматривать тело в его отношении к определенным внешним предметам, которые непосредственно его окружают, и тогда, если тело не изменяет этого отношения, я могу сказать, что оно находится в состоянии покоя» (там же).

Но тогда у нас естественно должен возникнуть вопрос: что значит «не изменяет этого отношения?» Кто и каким образом вычленяет именно это отношение и устанавливает затем, что оно изменяется или не изменяется? Канта этот вопрос и ответ на него в данном случае не интересуют. И правильно, потому что его задача заключается в том, чтобы показать относительность понятий движения и покоя при описании физических (механических) взаимодействий между телами, что он затем и делает. Нас же «движение» интересует не как свойство механического взаимодействия между телами, а как «объект восприятия», и, следовательно, обойти вниманием данный вопрос мы не можем. Поэтому, отвечая на него, отметим, что в основе рассмотренных выше психологических теорий восприятия движения, как видим, лежит тот же абстрактно-логический способ определения факта движения через отношение между телами, который еще в XVIII в. критически анализировал Кант.

Продолжим цитирование: «Но когда я стану его (тело. – В. П.) рассматривать в отношении к более широкой сфере, то возможно, что это же тело вместе с близкими к нему предметами будет изменять свое положение относительно этой сферы, и с этой точки зрения я наделю его движением» (там же).

Весьма показательно выражение «я наделю его движением». Из него явствует, что движение и покой относятся к таким свойствам, которые не являются собственными свойствами объекта. Он не обладает ими, а приобретает их, наделяется ими в зависимости от выбора системы отсчета. Как здесь не вспомнить феноменологическую парадигму изучения восприятия движения, и, в частности, концепцию Валлаха (1974), который вольно или невольно, но точно воспроизводит это рассуждение, объясняя, что восприятие движения представляет собой именно распределение движения и неподвижности как атрибутов объектов, находящихся в поле зрения.

Существенно заметить, что с точки зрения данности непосредственных продуктов восприятия («формы» предметов, их «местоположения») и использования их в качестве исходных оснований для определения факта движения (или неподвижности) Кант проводит свои рассуждения в той же логической форме, что Зенон в первой части своих апорий. Оба они абстрагируют продукты восприятия от порождающего их непосредственно-чувственного процесса и строят логические отношения между ними как имеющими готовую, завершенную форму вещами (предметами, телами). Однако затем Зенон, постулируя результат своих абстрактно-логических рассуждений, переносит их на результат непосредственно-чувственного восприятия и абстрактно-логически доказывает невозможность существования «движения». В отличие от него, Кант продолжает свои рассуждения на том же абстрактно-логическом уровне и вводит относительность понятий движения и покоя, выводя противоречие с представлением об абсолютном характере этих понятий.

«Теперь я начинаю понимать, что в выражениях "движение" и "покой" мне чего-то не хватает. Я всегда должен понимать его не в абсолютном, а в относительном смысле. Я никогда не должен говорить, что тело находится в состоянии покоя, не прибавляя, по отношению к каким телам оно находится в покое, и никогда не должен говорить, что оно движется, не указывая в то же время те предметы, по отношению к которым оно изменяет свое положение» (там же, с. 379).

Вспомним, что именно в этой логике – обусловленности факта движения выбором системы отсчета – ставится вопрос о восприятии движения в феноменологической парадигме и что именно фиксация объектно-относительной разновидности систем отсчета приводит к абстрактно-логическому выделению объектно-относительного и субъектно-относительного феноменов движения как разных видов процесса восприятия движения (Грегори, 1970; Рок, 1980; Mack, 1986 и др.).

Примечательно продолжение цитаты, ясно показывающее логическую ограниченность для изучения восприятия такого понимания пространства, когда оно рассматривается как некое абстрактное вместилище тел: «И если бы я даже захотел представить себе математическое пространство, свободное от каких бы то ни было предметов, как некое вместилище тел, то и это мне нисколько не помогло бы. Ибо каким образом я могу отличить части этого пространства и различные места в нем, коль скоро они не заняты ничем телесным?» (там же).

Кант на этом этапе еще не говорит о понимании «пространства» как априорной категориальной формы (способа) осуществления познавательного акта, к которому он придет позже, в «Критике чистого разума». Но уже и здесь понятно, что в методологическом отношении использование представления о «бестелесном» пространстве как абстрактном вместилище тел ничего не может дать в методологическом отношении для изучения непосредственно-чувственного различения движения и покоя: «Ибо каким образом я могу отличить части этого пространства и различные места в нем, коль скоро они не заняты ничем телесным?» Ведь если мы не можем этого сделать, то как мы сможем установить отношение между различными частями пространства или телами, занимающими разные части пространства, и, соответственно, установить, изменяется это отношение или нет, есть движение или есть покой? Отсюда следует, что необходимым условием различения движения и покоя является возможность различения разных частей пространства, то есть отражаемое в процессе восприятия пространство не должно быть однородным, так как в однородном пространстве невозможно создать отношение. Это очень важный момент для построения нашего дальнейшего понимания восприятия движения, к которому мы вернемся позже, постулируя, вслед за А. И. Миракяном, принцип анизотропности.

Однако, учитывая различие в задачах, которые решал Кант в цитированной работе и которые стоят перед нами, необходимо отметить существенное различие между постановкой проблемы у Канта и нашей проблемой.

Из последнего вопроса в приведенной цитате явствует, что в данном случае для Канта необходимым условием различения частей пространства или его различных мест является наличие в этом пространстве тел, вещей, предметов. Значит, проблема различения как проблема построения «отношения между различными частями пространства» или «телами, занимающими разные части пространства», предполагает в данном случае наличие: а) «пространства», в котором могут быть, а могут и не быть какие-то тела, и б) «тел» (вещей, предметов), которые могут находиться в этом пространстве. Понятно, что в логике нашей работы и «пространство», и «тела», о которых идет речь, суть продукты уже свершившегося процесса восприятия, исходно используемые как данность для построения абстрактно-логических отношений и рассуждений. Наша же проблема состоит в том, чтобы понять, каким образом возможно изучение восприятия как порождения этих продуктов.

Смысл вышеприведенных нами цитат Канта заключается в данном случае не в критике его философских рассуждений, а в использовании их в качестве примера для того, чтобы показать, во-первых, что имеет место воспроизведение дискурсивно-понятийного способа мышления в разное историческое время, во-вторых, что уже Кант показал методологическую ограниченность дискурсивно-понятийного способа мышления (т. е. «чистого разума») для решения проблем познания, в частности для понимания того, каким образом возможно отражение пространственных свойств и отношений в познавательном акте.

В более поздней работе – «Критике чистого разума» (1998) – Кант различает два психологически разных источника или уровня познания:

«Наше знание возникает из двух основных источников души: первый из них есть способность получать представления (восприимчивость к впечатлениям), второй – способность познавать через эти представления предмет (спонтанность понятий). Посредством первой способности предмет нам дается, а посредством второй он мыслится в отношении к представлению (как одно лишь определение души). Следовательно, созерцания и понятия суть начала всякого нашего познания, так что ни понятия без соответствующего им некоторым образом созерцания, ни созерцание без понятия не могут дать знание» (Кант, т. 3, с. 154). Существенно отметить, что в созерцании, по Канту, «предмет нам дается», то есть исходно выступает как данность, а вот в понятии он есть результат спонтанного процесса: «он мыслится в отношении к представлению».

Именно этот предельный смысл, отражающий понимание Кантом ограниченных возможностей «чистого разума» («здравого смысла», а мы бы сказали – абстрактно-логического способа осмысления), вызывает необходимость в понятии «вещь в себе» и приводит к необходимости наличия априорных идей пространства и времени как формы осуществления познавательного акта.

Нас же, применительно к проблеме порождения восприятия движения, этот предельный смысл ставит перед вопросом: каким образом можно поставить проблему изучения восприятия движения, не опираясь при этом на «уже воспринятое что-то» как созерцание, которое нам дается?

В психологическом отношении методологическая ограниченность гносеологической парадигмы и обусловленного ею абстрактно-логического способа осмысления и изучения восприятия пространственных свойств объектов была подробно проанализирована Миракяном и его сотрудниками (Миракян, 1990, 1992, 1999, 2004; Миракян, Панов, 1985; Миракян и современная психология восприятия, 2010; Панов, 1998; Принципы порождающего процесса восприятия, 1992). Они показали, что восприятие пространственных свойств и отношений, в том числе и движения объектов, как содержание процесса восприятия традиционно мыслится исследователями через логическое соотношение соответствующих понятийных представлений о воспринимаемых пространственных свойствах и отношениях, то есть соотношение, построенное на продуктах уже свершившегося непосредственно-чувственного восприятия. Поэтому процесс порождения этих продуктов, т. е. порождающий процесс психического отражения, естественно, не может войти в традиционный предмет изучения, механизмов восприятия из-за «продуктного» характера образа мышления исследователей. И потому предмет их изучения строится на абстрактно-логическом представлении о восприятии как процессе отражения, воспроизводящем понятийную данность (имплицитную самость) пространственных свойств и отношений, но не порождающим их в непосредственно-чувственной, а затем и в понятийной форме.

Постулируемый таким образом воспроизводящий характер процесса восприятия, функционально ориентированного на отражение имплицитной самости того или иного отдельного пространственного свойства (движения, формы, пространственной локализации и т. д.), обусловливает еще одну общую характеристику сетчаточно-мышечного, феноменологического и операционального подходов к изучению восприятия движения. Речь идет об игнорировании такой фундаментальной особенности непосредственно-чувственного процесса, как его полифункциональность. Между тем принятие полифункциональности восприятия в качестве исходной предпосылки изучения процесса восприятия уже не допускает в качестве таковой использования постулата отождествления, так как полифункциональность означает возможность отражения одного и того же объекта по-разному в зависимости от условий и задачи восприятия (т. е. не гносеологически, а функционально адекватно): как константно, так и аконстантно, как раздельность, так и сопредставленность свойств объектов (Миракян, 1990–2004). Поэтому восприятие движения исследовалось обособленно от восприятия других сопредставленных свойств и отношений движущегося объекта (его формы, величины и т. п.), и в том числе обособленно от восприятия стабильности (неподвижности) объектов окружающего видимого мира в условиях собственного движения наблюдателя.

Следовательно, и при «операциональном» подходе к изучению восприятия движения исходным остается постулирование некоторого продукта уже свершившегося процесса непосредственно-чувственного восприятия (в данном случае – текстуры или пространственной локализации), относительно которого строится предмет исследования восприятия движения объекта и, в отличие от ранее рассмотренных исследований, неподвижности тоже, вследствие чего полагаемый в предмете исследования процесс восприятия движения как бы «надстраивается» над этим продуктом, в то время как процесс порождения этого продукта остается вне предмета исследования.

3.3. Восприятие движения и стабильность воспринимаемого мира в контексте трансцендентального подхода к восприятию А. И. Миракяна

Проблема восприятия движения неразрывно связана с другой классической проблемой – стабильностью воспринимаемого (видимого) мира, или, как ее еще называют, проблемой восприятия стабильности окружающего мира или константности видимого направления. Ее возникновение связано с необходимостью объяснения восприятия неизменности пространственного положения объектов окружающего мира при таких поворотах глаз, головы или всего тела наблюдателя, которые вызывают смещение сетчатого изображения этих объектов, но не вызывают ощущения их движения (Геринг, 1887; Helmholtz, 1896; Sherrington, 1918; Max, 1908 и др.).

Как и восприятие движения, проблема стабильности видимого мира характеризуется противоречивостью экспериментальных данных и базирующихся на них теоретических объяснений (Барабанщиков, 1990; Белопольский, 2007; Луук, Барабанщиков, Белопольский, 1977; Панов, 1998; Притчард, 1974; Shebilske, 1977).

Не останавливаясь на этом подробно, заметим, однако, что исследование данной проблемы строится на тех же исходных основаниях, что и проблема восприятия движения объектов (Панов, 1998). Отметим только, что в свете современных данных об изменении сетчаточного изображения вследствие собственных движений глаз проблема стабильности видимого мира приобрела еще большую актуальность и стала еще сложнее решаться. Дело в том, что, кроме движений глаз, переводящих взор с одной точки пространства на другую, глаз совершает множество других микро – и макродвижений: тремор, дрейф, микро – и макроскачки и т. д. (Барабанщиков, 1990; Гиппенрейтер, 1978; Гуревич, 1971; Зинченко, Вергилес, 1969; Митрани, 1973; Ярбус, 1965 и др.). Каждое из этих движений вносит свой вклад в дискретизацию и «разрушение» целостности и непрерывности «сетчаточного образа» воспринимаемых объектов и тем самым в нарушение стабильности пространственных отношений воспринимаемого мира. Причем не только «видимого мира в целом», но и «пространственной формы его отдельных объектов» (как неподвижных, так и движущихся).

Здесь уместно обратить внимание еще на одну методологическую особенность традиционных исследований восприятия движения объектов и стабильности видимого мира, продуцируемую гносеологической парадигмой. Дело в том, что обособление проблемы восприятия стабильности видимого мира от проблемы восприятия движения объектов уже само по себе является следствием «продуктного» мышления (т. е. гносеологической парадигмы), когда сначала постулируется данность «движения» и, соответственно, его восприятия, и данность «стабильности» и ее восприятия. Понятийная («продуктная») обособленность «движения» от «стабильности» переносится на процесс восприятия как объект исследования, и в качестве предмета исследования начинают выступать механизмы восприятия именно «движения» и именно «стабильности». Между тем природно-эволюционное формирование зрительной системы человека происходило таким образом, чтобы обеспечивать на непосредственно-чувственном уровне полифункциональную возможность восприятия сопредставленных свойств окружающего мира: и движения объектов, и стабильности окружающего пространства, и скорости объекта, и его формы, и величины, и удаленности, и т. п. (Миракян, 1992; Миракян, Панов, 1985).

Игнорирование такой природной полифункциональности приводит к функциональному ограничению исследуемого процесса восприятия до отражения отдельного свойства или признака объекта. В свою очередь, это провоцирует изучение восприятия как совокупности обособленных, функционально ограниченных «подпроцессов»: восприятие движения отдельно от восприятия стабильности видимого мира, восприятие стабильности видимого мира отдельно от восприятия формы объектного окружения, восприятие скорости от восприятия формы движущегося объекта и т. д.

Эта же логика предопределила появление в свое время теории каналов (Braddick et al, 1978; Graham, 1981; Westheimer, 1981). Ее возникновение связано с различием и логическим противопоставлением экспериментальных данных, получаемых в разных условиях восприятия, например при предъявлении медленно – и быстродвижущегося объекта.

Итак, преодолевая ограниченность гносеологической парадигмы и отказываясь тем самым от «продуктных» оснований изучения процесса восприятия, мы уже не имеем права рассматривать восприятие движения объектов и восприятие стабильности видимого мира как обособленные друг от друга процессы и, соответственно, научные проблемы. Более того, в этом контексте понятие «стабильность» должно характеризовать неизменность не только «пространственной локализации» объектов, но и «формы» как движущихся, так и неподвижных объектов, а также и движения как стабильно сохраняющегося свойства «движения» движущегося объекта.

В соответствии с такой логикой становится ясно, что на непосредственно-чувственном уровне процесса восприятия не существует отдельно восприятия движения, отдельно восприятия стабильности видимого мира и отдельно восприятия формы, – есть единый по своим процессуальным механизмам непосредственно-чувственный акт (уровень) восприятия, обеспечивающий порождение восприятия как движения, так и стабильности объектов, так и других пространственных свойств. Причем «объект восприятия» понимается здесь в широком смысле – как зрительное воздействие, зрительная среда (поле) в целом. Поэтому впредь, имея в виду «объект исследования», мы должны говорить о непосредственно-чувственном уровне восприятия движения и стабильности объектов.

Однако при этом остается открытым главный методологический вопрос: возможно ли, и если да, то каким образом изучать порождение движения и стабильности объектов в процессе непосредственно-чувственного восприятия, не используя при этом в качестве исходных оснований гносеологическую данность тех или иных продуктов восприятия в виде уже отраженных пространственных свойств объектов и их отношений?

Методологическая проблемность вопроса об изучении восприятия движения и стабильности объектов на «непродуктных» основаниях обусловлена тем, что процесс восприятия всегда конкретен и потому предстает в исследовательской процедуре только в своей ставшей, свершившейся форме, то есть как отношение между тем, что должно быть отражено (предъявлено к восприятию), и тем, что действительно было отражено в данном процессе восприятия. Поэтому процесс восприятия как объект и как предмет исследования, рассматриваемый в виде осуществившейся или осуществляющейся действительности, не может быть описан иначе, как через гносеологическую данность тех или иных своих продуктов, представленных в сознании исследователя в дискурсивно-понятийной форме. Каким же образом можно и возможно ли вообще выйти из этого логически замкнутого круга?

Методологическая ограниченность этой парадигмы и соответствующего ей физикального, «продуктного» образа мышления была подробно проанализирована А. Н. Миракяном на примере проблемы константности восприятия. Для преодоления указанной парадигмы им же была предложена принципиально иная парадигма, первоначально названная им «афизикальный подход» и «концепция порождающего процесса восприятия», а затем «трансцендентальная психология восприятия» (Миракян, 1990–2004). Опираясь на принципы этой парадигмы (структурно-процессуальная анизотропность отражательной системы, образование анизотропных отношений, формопорождение), мы методологически обосновали, теоретически разработали и экспериментально верифицировали онтологическую модель порождения движения и стабильности объектов на непосредственно-чувственном уровне в процессе восприятия.

3.4. Онтологическая модель порождения движения и стабильности объектов на непосредственно-чувственном уровне в процессе восприятия

В итоге мы приходим к проблеме исследования в следующем ее виде. Как уже было сказано, процессы восприятия движения и стабильности видимого мира исследователи традиционно описывают исходя из гносеологической данности компонентов отношения «движение и/или неподвижность объекта(ов) – результат восприятия этого движения и/или неподвижности». Причем движение как «объект восприятия» определяется через отношение к неподвижности (неизменности, стабильности пространственной локализации) наблюдателя или другого объекта (объектной среды в целом). Однако при этом остается неотрефлексированным, что неподвижность, относительно которой определяется движение как «объект восприятия», должна быть в этом случае уже воспринята и зафиксирована как продукт (результат) свершившегося акта восприятия. Иначе говоря, рассуждения о том, как может происходить процесс восприятия движения (или стабильности), изначально включают в себя продукт свершившегося акта восприятия «неподвижности». Современные исследователи в роли такого исходно заданного продукта используют и другие, также уже отраженные, пространственные свойства и отношения, такие как «форма» объекта, его «величина», «пространственная локализация», «движение» другого объекта, соотношение «фигура-фон» и т. п. При этом собственно процесс порождения указанных свойств (как продуктов непосредственно-чувственного уровня восприятия) из предмета исследования выпадает. Соответственно, вне внимания исследователей остаются и проблемы восприятия движения объектов и стабильности видимого мира на непосредственно-чувственном уровне восприятия. Отсюда возникла общая проблема: существует ли принципиальная возможность изучать непосредственно-чувственный уровень восприятия движения объектов и стабильности воспринимаемого мира как процесс порождающий, то есть в иной – «непродуктной» – парадигме, не постулируя при этом продукты восприятия в качестве исходных оснований его изучения; и если существует, то как такая возможность может быть реализована в конкретном исследовании?