Не случайно

Под мостами серо, тишь да гладь,
на воде просвета не видать.
Места все себе не нахожу,
по-над небом взад-вперед брожу.

Я курю, в отместку небосводу
выпуская кольца прямо в воду.
Вас ведь тоже тянет не впервой
окунуться в небо с головой?

Вот и я в лазурь нырнуть хочу.
Может быть, на воду улечу.

в небе отражается вода

«На тебя не посмотрит солнце…»

На тебя не посмотрит солнце,
потому что вокруг море,
потому что, ветрам вторя,
солнце снова закрое буря.

На тебя не посмотрит солнце,
потому что таких толпы,
разбивайся хоть пеной о мол ты,
хоть барашком волну хмуря.

На тебя не посмотрит солнце,
потому что ты – луч света,
потому что тебя нету
по волнам ты бежишь где-то.

«Багровые слезы заката…»

Багровые слезы заката
ложились на перелески.
Все то, чем я жил когда-то,
сгорало в багряном блеске.
Огонь обжигал минуты,
прошедшего дня остатки,
в небесной мензурке мутной,
золу оставлял в осадке,
пространства вливал в избытке,
но времени – в недостатке.
Обрывки вчерашних писем,
cекунд-однодневок трупы —
любой реагент исчислен,
отмерен и взвешен скупо.
Закат поджигал в бутылке
коктейль Саваофа-Крона,
и жар приливал к затылку,
и сердце пекло синхронно.

«Каждое утро встает заря…»

Каждое утро встает заря,
пожаром идет на вы.
Каждое утро в окне, пыля,
краснеет ожог Москвы.
Стоит за окнами птичий треск,
пытается день цвести.
В глазах опостылевший мертвый блеск,
огонь догорел почти.
Встает человек, оставляя тень
дремать до закатной тьмы.
Являя собой, как всегда, кремень,
идет он смущать умы.
И только когда он вернется вновь,
коррозией слов покрыт,
проснется тень и польется кровь
и плоть его оживит.
И будет на кухне пить горький чай,
не размыкая век,
дымить папироскою невзначай
израненый человек.
Он что-то опять потерял в бою
с рутиной, враньем, с собой
и в тень превращается на краю
отброшенную тобой.

«Неожиданно вдруг налетела метель…»

Неожиданно вдруг налетела метель,
замела все вокруг, посрывала с петель:
Ставни старых окон, не видавших зимы,
чашки чай, телефон и портрет без жены.

Черновик побелила, слизнув языком
все, что день подложил уходя под язык.
Упивался я белым его молоком,
я устал от обилия правильных книг.

И я лил на него листьев желтых печаль,
черной ночью я выл от тоски на луну,
а когда мне хватало цветов невзначай
сочинял я жену, сочинял я жену.

Но неожиданно вдруг налетела метель,
замела желтой осени след наносной,
все что можно опять посрывала с петель,