Олег Рязанский против Мамая. Дорога на Куликово поле

Отправляясь в Сарай, Олег оставил Рязань на попечение своей супруги Евфросиньи Ольгердовны, дабы потешить ее властолюбие. Главным советником при княгине был назначен Олегом же боярин Клыч Савельич, дотошность и сварливость которого давно стали притчей во языцех. Никто из рязанских бояр не осмеливался с таким упрямством доказывать свою правоту в спорах с Олегом, как это постоянно делал Клыч Савельич. Со стороны могло показаться, что между Олегом и Клычом Савельичем не затихает некая подспудная вражда, что эти двое давно и сильно недолюбливают друг друга. Однако эта видимость была обманчивой. На самом деле Олег полностью доверял Клычу Савельичу, зная, что этот человек не способен на подлость и предательство.

Вернувшись в Рязань из Сарая, Олег обнаружил, что его властная супруга уехала в Литву, забрав с собой трехлетнюю дочь Анастасию.

– Евфросинья хотела было забрать с собой и княжича Федора, но я не позволил ей этого, – молвил Олегу боярин Клыч, отчитываясь перед ним за все, что случилось в Рязани в его отсутствие. – Также не разрешил я Евфросинье руку в казну запустить. Евфросинья намеревалась одарить отца и братьев подарками дорогими, но я сказал ей, мол, муж ее и так изрядно потратился, меча бисер перед ордынскими свиньями, поэтому лишних денег в казне нету. Не обеднеет Ольгерд и без наших подарков.

– Представляю, как обиделась на тебя Евфросинья, – усмехнулся Олег, оглядывая свои теремные покои, которые показались ему низкими и тесными после просторных чертогов ханского дворца в Сарае.

Олег переходил из светлицы в светлицу, нагибая голову в невысоких дверных проемах. Клыч Савельич, не отставая, шел за ним. Их беседа происходила на ходу.

– Супруга твоя, княже, обругала меня разными срамными словами, повторить кои у меня язык не повернется, – с невозмутимым видом молвил Клыч Савельич. – Впрочем, ничего иного я от Евфросиньи не ожидал, поэтому ничуть не удивился такому ее поведению.

Задержавшись перед деревянными ступенями, ведущими на второй ярус терема, Олег обернулся к Клычу Савельичу и спросил:

– А чего это Евфросинья вдруг сорвалась с места и в Литву укатила? С чего это вдруг?

– После того, как Ольгерд и московский князь заключили перемирие под Любутском, литовская рать отошла к реке Угре и встала там станом, – ответил Клыч Савельич. – Ольгерд созвал на Угру русских князей из верхнеокских городов, желая прощупать их настроение. Кое-кто из них не пожелал воевать с Москвой на стороне Литвы. Это и озаботило старика Ольгерда. Литовский гонец приезжал и в Рязань. Поскольку тебя, княже, дома не было, я дал литовскому гонцу от ворот поворот. Евфросинья же вдруг заявила, что она желает повидаться с отцом и братьями, живо собралась в дорогу и уехала, взяв с собой дочь.

На Угре литовское войско простояло две недели. Потом Ольгерд ушел в Смоленск, а оттуда к себе в Литву. С Угры Евфросинья прислала вестника с известием, что отправится в Вильно вместе с отцом.

– Надолго ли Евфросинья отправилась в Вильно? – опять спросил Олег, поднимаясь в верхние покои по скрипучим буковым ступеням.

– Об этом Евфросинья меня не известила, княже, – сказал Клыч Савельич, шествуя по лестнице вслед за Олегом.

Для обсуждения самых насущных забот Олег, по своему обыкновению, собрал на совет своих ближних бояр. Прежде всего, Олег поведал своим старшим дружинникам о разгроме Урус-хана Мамаем.

– Что теперь делать, бояре? Ехать ли мне на поклон к Мамаю? – сказал Олег. – Жду вашего совета.

Бородатые степенные мужи в длинных одеяниях обеспокоенно заерзали на скамьях, переговариваясь между собой негромкими тревожными голосами.

– Кто желает высказаться первым? – громко спросил Олег, восседавший на дубовом троне с резными подлокотниками в виде бегущих пардусов.

Князь был облачен в красный кафтан и красную парчовую шапку с опушкой из меха выдры. На ногах у него были красные сапоги.

Багряные лучи вечерней зари, проливаясь в просторное помещение через высокие узкие окна, ложились зловещими темно-рубиновыми отсветами на деревянный пол и на бревенчатые стены гридницы. Боевые топоры, мечи, щиты и секиры, развешанные на одной из стен, в лучах закатного солнца переливались металлическим блеском.

Первым, как всегда, заговорил Клыч Савельич.

– Вся эта затея с поездкой к Урус-хану мне с самого начала была не по душе. Присутствующие здесь бояре не дадут мне солгать. – Клыч Савельич, поднявшись со своего места, плавным жестом руки обвел всех княжеских советников. – Мои здравые доводы, помнится, потонули в угодливых речах тех бояр, кто, не имея своего мнения, готов всегда и во всем поддакивать нашему князю. Меня постоянно обвиняют в том, что я все время предрекаю беду, что своим карканьем я то и дело притягиваю различные напасти на Рязанское княжество. Но ведь кроме предсказаний худшего я также даю советы, как избежать той или иной беды. Неужели так трудно внять здравому совету?

Клыч Савельич умолк и взглянул на князя. Обратились на князя взоры и всех остальных бояр.

– Каков же твой совет будет на сей раз? – хмуря брови, проговорил Олег, встретившись взглядом с боярином Клычем. – Признаю свое недомыслие, друже. Не следовало мне ездить к Урус-хану.

– Твое недомыслие дороговато обошлось казне нашей, княже, – ворчливо обронил Клыч Савельич.

– Ты молви по делу, не томи душу! – резко вымолвил Олег. – Иль ты ждешь, чтоб я на коленях пред тобой ползал!

– Совет мой такой, княже, – промолвил Клыч Савельич, пригладив свою русую бороду. – К Мамаю не езди, милости от него тебе уже не дождаться. Лучше отправь послов к московскому князю и заключи с ним прочный союз против татар. За Дмитрием Ивановичем ныне сила великая! Ни суздальский, ни тверской великие князья тягаться с ним не могут. Тесть твой Ольгерд тоже обломал зубы о московские мечи и копья. Опираясь на Москву, окрепнет и Рязань.

– А как же быть с Лопасней? – сердито прищурился Олег. – Неужто присоветуешь окончательно уступить ее московлянам?

– Пусть Дмитрий владеет Лопаснью, то небольшая для нас потеря. – Клыч Савельич небрежно махнул рукой. – Для нас важнее, чтоб московские полки пришли к нам на подмогу в случае татарской напасти. Дмитрию дружественный союз с Рязанью тоже выгоден, ведь наши земли являются щитом для его владений от набегов из Степи.

– Благодарю за совет, боярин, – проговорил Олег, в голосе которого прозвучали нотки уязвленного самолюбия. – Не хватало мне набиваться в союзники к мальчишке Дмитрию! Ценой Лопасни покупать мир с ним!

– Неужто кланяться Урус-хану приятнее, княже? – язвительно усмехнулся Клыч Савельич. – И какую же выгоду ты получил от этого?

Олегу было неприятно и досадно выслушивать упреки Клыча Савельича, но ему приходилось терпеть это, поскольку правота была на стороне боярина.

«Что и говорить, впустую я потратил и время и немалые богатства, съездив в Сарай, – мрачно размышлял Олег наедине с самим собой после окончания совета. – Понадеялся я на могущество Урус-хана, а остался ни с чем. Все верно предсказывал мне боярин Клыч, отговаривая меня от поездки к Урус-хану. Где теперь искать союзников против Москвы? На кого мне опереться в противостоянии с мальчишкой Дмитрием?.. От Ольгерда проку никакого. Муромский князь войны с Москвой страшится пуще огня. Тарусский князь давно уже в рот Дмитрию глядит, спешит к нему с дружиной по первому зову. Мещерский князек в распрях с мордовой увяз, ему не до моих тревог и забот. Что же, остается уповать на поддержку зятя Салахмира, засевшего в Казани удельным правителем. И еще, надо бы покрепче привязать к своему стремени пронского князя Даниила Ярославича. У него ведь сынок уже возмужал, а у меня старшая дочь на выданье! Зашлю-ка я сватов в Пронск!»

Пронском владела младшая ветвь рязанских Ольговичей. Пронские князья пытались обособиться от Рязани еще во времена Батыя, но тогда у них не хватило сил для этого. Рязанские князья хоть и понесли тяжелейший урон от Батыева нашествия, тем не менее им удалось собрать в кулак свое княжество, не допустив его распада на разрозненные уделы. При Иване Коротополе, отце Олега, пронские князья смогли, наконец, обрести независимость от Рязани. А воинственный пронский князь Владимир Ярославич даже стал претендовать на великий рязанский стол. Опираясь на поддержку из Москвы, Владимир Ярославич сумел-таки сесть князем в Рязани после поражения Олега от московлян в битве при Скорнищеве. Однако торжество Владимира Ярославича было недолгим. Не прошло и трех месяцев, как Олег отбил обратно отцовский трон, пленив Владимира Ярославича. Не желая присягать на верность Олегу, Владимир Ярославич предпочел умереть от голода в темнице.

Смерть Владимира Ярославича сильно ухудшила и без того натянутые отношения между Московой и Рязанью. Олег посадил князем в Пронске покорного ему Даниила Ярославича, родного брата умершего в заточении Владимира Ярославича. Князь Даниил был человеком безвольным и бесталанным, он совершенно не годился ни на великие, ни на малые дела. Московский князь понимал, что Даниил будет во всем послушен воле Олега Ивановича, и не собирался мириться с этим. Дмитрий до поры до времени приютил у себя в Москве сыновей покойного Владимира Ярославича.

Глава седьмая

Евфимия

От первой жены-татарки, умершей до срока, у Олега остались две дочери, ладные и пригожие. Старшую звали Евфимией, младшую – Агриппиной. Сестры хоть и являлись родными по крови, однако внешне сильно отличались одна от другой. Евфимия имела темные волосы и черные слегка раскосые глаза, опушенные длинными изогнутыми ресницами. Она была стройна и гибка, как молодая ракита. В тонких чертах лица Евфимии было больше сходства с отцом-русичем, нежели с матерью-татаркой.

Агриппина была светловолоса и голубоглаза, при этом она сильно смахивала на татарку, благодаря миндалевидному разрезу своих очей, длинным плавно изогнутым бровям пшеничного цвета и заметно выступающим скулам. По сравнению со старшей сестрой, Агриппина была чуть ниже ростом и имела более округлые формы тела.

Отличались сестры и по своему характеру. Евфимия ко всему подходила со спокойной рассудительностью, никогда не повышала голос, не давала волю слезам, не закатывала капризы. Любознательная от природы Евфимия рано выучилась читать и писать не только по-славянски, но и по-гречески. Помимо чтения книг Евфимия также обожала ездить верхом, кататься на лодке по реке и удить рыбу. В Евфимии порой проступало что-то мальчишеское, когда она стреляла в цель из лука или неслась галопом на горячем скакуне с развевающимися волосами.

Агриппина была крайне любопытна, но к знаниям она не тянулась. Лишь к двенадцати годам она с грехом пополам научилась русской грамоте. Причем писала Агриппина корявым почерком и со множеством ошибок, а читала по складам. Будучи более изнеженной и ленивой, Агриппина не умела плавать, кое-как держалась в седле, предпочитая ездить в повозке. Любимыми занятиями Агриппины было объедаться сладостями и красиво наряжаться. Агриппина была очень обидчива и плаксива. Старшую сестру Агриппина недолюбливала, поскольку видела, что та является отцовской любимицей.

Узнав, что отец собирается выдать Евфимию замуж за сына пронского князя, Агриппина несказанно обрадовалась этому известию. Значит, совсем скоро Евфимия уедет насовсем из отцовского терема в Пронск. В отсутствие Евфимии все отцовское внимание достанется ей, Агриппине.

Евфимия же отнеслась к тому неизбежному, что ожидает всякую девушку, без особой радости. Она понимала, что когда-нибудь это событие настанет, и даже мысленно готовилась к этому, представляя себе своего жениха и первую встречу с ним. Евфимии хотелось верить в то, что ее суженым станет умный и мужественный юноша, во многом похожий на ее отца. Узнав, что ей предстоит идти под венец с Владимиром, сыном пронского князя Даниила Ярославича, Евфимия расстроилась. Ей уже доводилось встречаться с княжичем Владимиром, который частенько наведывался в Рязань вместе со своим отцом. Владимир был красив и статен, но при этом он был грубоват и примитивен во всех своих суждениях. Во Владимире не наблюдалось ни малейшего проблеска глубокого ума, ни тяги к книжному чтению, ни желания изучить греческий или латынь…

Евфимия намекнула было отцу, что в жены Владимиру более годится Агриппина, мол, у этих двоих так много общего, словно Господь изначально создал их друг для друга.

«Владимир, конечно, увалень и недотепа, это верно, – сказал Олег Иванович своей старшей дочери. – Пожалуй, Грапа была бы Владимиру более под стать. Однако мне нужно, чтобы рядом с Владимиром находилась умная голова, которая не позволит ему наломать дров и предать мои интересы. Вот почему супругой Владимира должна стать ты, Фима. Отец Владимира правитель никудышный, все вокруг это понимают. Когда-нибудь пронским князем станет Владимир. Дабы звезда Владимира взошла высоко и не погасла до срока, во многом будет зависеть от тебя, Фима. Тебе придется управлять Пронским уделом, ненавязчиво подталкивая Владимира к принятию более продуманных решений. Вот что тебе предстоит в будущем, дочь моя!»

Евфимия сильно любила отца, с ним у нее всегда были самые доверительные отношения, поэтому она была готова на все, дабы выполнить его волю и принести наибольшую пользу Рязанскому княжеству.

Свадьба Владимира и Евфимии состоялась в Пронске в начале осени, когда только-только начала желтеть листва на деревьях.

Даниил Ярославич, свекр Евфимии, всю жизнь ненавидел своих родных братьев, Георгия и Владимира. Первого Даниил Ярославич ненавидел за то, что тот никогда не довольствовался малым, всегда и во всем стремясь добиваться наибольшей выгоды. Второго Даниил Ярославич люто недолюбливал за его смелость и гордыню. Нарушив родовой уклад, Владимир Ярославич отнял пронский стол у Даниила Ярославича, за которым было старшинство. Оба брата Даниила Ярославича, благодаря своим личным качествам, сумели добиться немалых высот в иерархии здешних Ольговичей. Георгий Ярославич утвердился князем в Муроме, по закону не имея на то никаких прав. Муромом владела троюродная родня пронских Ольговичей. Владимир Ярославич и вовсе высоко взлетел, заняв рязанский стол с помощью московской рати.

Когда Георгий Ярославич пал в сражении с мордвой, то никто не радовался так бурно его гибели, как Даниил Ярославич, неизменно завидовавший успехам старшего брата. Еще большую радость у Даниила Ярославича вызвала смерть Владимира Ярославича, так как это позволило ему сесть князем в Пронске. У самого Даниила Ярославича не хватило бы ни храбрости, ни ратных сил, чтобы изгнать из Пронска сыновей покойного Владимира Ярославича. В этом ему помог рязанский князь Олег Иванович, заинтересованный в том, чтобы Пронск тяготел не к Москве, а к Рязани.

Сидя князем на пронском столе, трусоватый Даниил Ярославич постоянно оглядывался на Рязань, не смея и шагу ступить без одобрения Олега Ивановича. Сильнее всего Даниил Ярославич опасался своих племянников, нашедших приют у московского князя. Потому-то он с превеликой охотой сочетал законным браком своего старшего сына Владимира с Евфимией, дочерью Олега Ивановича. Этот брак стал для Даниила Ярославича неким залогом того, что Олегова дружина придет к нему на помощь в случае любой вражеской напасти.

* * *

За окнами, забранными стеклянными ячейками в виде пчелиных сот, буйствовал сильный юго-восточный ветер, под напором которого стонали и скрипели могучие дубы, клены и вязы в парке, примыкавшем ко княжеским хоромам. На дворе была глубокая ночь.