Игорь Святославич

За обедом Манефа вдруг разговорилась про своего отца Изяслава Давыдовича. Какой это был честолюбивый и храбрый князь, не чета её пасынку Олегу!

– Дед ваш Изяслав Давыдович все споры с дядьями и двоюродными братьями мечом решал, – рассказывала княгиня. – Ни в чьей воле он не ходил и под чужую дуду не плясал. Нрава он был дерзкого и недругов своих изничтожал, не выбирая средств. Я знаю, его не любили за это, попрекали коварством и излишней гордыней. Но отцу моему до суждений этих не было никакого дела, ибо он стремился к первенству не по родовому укладу, а по доблести своей. Отец мой не ждал милостей от старших князей, всегда действовал сам, исходя из своей выгоды. Потому-то и княжил мой отец сначала в Чернигове, оттеснив родню моего мужа, а потом – в Киеве, изгнав оттуда Мономашичей.

– Почто мой дед Изяслав враждовал с роднёй моего отца, ведь и он был Ольгович? – спросил Игорь, внимательно слушавший мать.

– Мой дед Давыд Святославич и твой прадед Олег Святославич были родные братья, – ответила сыну Манефа. – Чернигов достался сначала Олегу, а когда он умер, в Чернигове сел Давыд. По «Русской Правде»[22 - «Русская Правда» – свод законов, составленный при Ярославе Мудром.] стол княжеский передаётся не от отца к сыну, а от старшего брата к младшему, дабы правил род, а не отдельная семья. По смерти Давыда Святославича, всё по тому же закону, Чернигов должен был достаться Ярославу Святославичу, последнему из братьев.

Но к тому времени возмужали сыновья Олега Святославича, и старший из них, Всеволод Ольгович, изгнал дядю своего Ярослава в Муром. Тем самым Всеволод Ольгович нарушил старинное уложение, составленное ещё пращуром нашим Ярославом Мудрым. Ярослав Святославич обратился за помощью к киевскому князю Мстиславу Великому, сыну Владимира Мономаха.

Мстислав пошёл было войной на Всеволода Ольговича, чтобы восстановить порушенный им уклад и вернуть в Чернигов Ярослава Святославича. Но Всеволод Ольгович, отличавшийся изворотливостью, затеял переговоры с воеводами киевского князя: кого-то подкупил, кого-то ввёл в заблуждение, сказав, что дядя его Ярослав незаконнорождённый. А тут ещё митрополит вмешался и убедил Мстислава спор этот миром разрешить. Всеволоду Ольговичу тем легче было действовать себе на пользу, так как он был женат на дочери Мстислава. И тот в конце концов так и не обнажил меч на зятя своего.

Пришлось несчастному Ярославу Святославичу ехать обратно в Муром, потомки его и поныне княжат там.

Всеволод Ольгович, получив поблажку, осмелел. Когда умер его могучий тесть, Всеволод Ольгович ворвался в Киев с дружиной и прогнал Вячеслава, Мстиславова брата. Вячеслав мог бы отстоять стол киевский, ведь киевляне были за него, но он не захотел проливать кровь христианскую, потому и уступил Ольговичу. Что называется, пустил козла в огород! – Манефа сердито усмехнулась.

Игорь внимал матери, забыв про еду.

– Вот тогда-то Давыдовичи впервые столкнулись с Ольговичами, – продолжила княгиня. – Давыдовичи сказали: «Коль вы взяли себе Киев, отдайте нам Чернигов». Однако Ольговичи были не уверены, что долго удержат Киев, да и жадны они были до черниговских волостей, поэтому не пожелали делиться. Давыдовичи двинулись на Ольговичей войной и отняли у них черниговское княжение.

Всеволод Ольгович много зла сделал киевлянам за то, что они всегда стояли за Мономашичей и не поддерживали его, когда он воевал с Мономашичами, стараясь отнять у них Переяславль и Смоленск.

Когда умер Всеволод Ольгович, киевляне убили его брата Игоря, а другого брата – Святослава – прогнали. Святослав бежал в Чернигов к моему отцу Изяславу Давыдовичу. Тот сжалился над ним, дал ему Новгород-Северский и вдобавок ещё зятем своим сделал.

Умирая, отец завещал Чернигов моему мужу, поскольку братья отцовы умерли ещё раньше, а сыновей у него не было. Были токмо дочери. Из них я была самая любимая. – Манефа печально вздохнула. – По сути, отец мне Чернигов завещал. Супруг мой покойный крепко держал стол черниговский. И я бы удержала, кабы не слабоволие Олега!

– Матушка, когда же дед мой Изяслав в Киеве княжил? – спросил Игорь.

– После смерти Всеволода Ольговича в Киеве сел сын Мстислава Великого, тоже Изяслав, – сказала Манефа. – Этот Изяслав долго воевал с дядей своим Юрием Долгоруким из-за Киева. Изяслав Мстиславич постоянно одолевал Юрия, но внезапно разболелся и умер. Стол киевский занял брат его Ростислав Мстиславич.

– Это тятенька мой, – вставила Агафья, внимательно слушавшая Манефу.

Игорь взглянул на Агафью, затем перевёл взгляд на мать, которая продолжала рассказывать:

– Этого-то Ростислава, отца Агафьи, и прогнал из Киева мой отец, вокняжившись там первый раз. Однако он недолго просидел на столе киевском. Из Залесской Руси пришёл Юрий Долгорукий с сильными полками, и мой отец был вынужден уступить Киев ему. Но и Юрий пробыл великим князем меньше года. После его смерти мой отец вторично сел в Киеве.

Ростислав Мстиславич, соединившись с племянниками, затеял рать с моим отцом и отнял у него киевский стол. Отец призвал на подмогу половцев и наверняка утвердился бы в Киеве надолго, кабы не пал в сражении.

Манефа замолчала.

– Зачем же дед мой поганых-то призвал? – недовольно заметил Игорь. – Разве это гоже?

Манефа посмотрела на сына серьёзными глазами.

– Дед твой не просто половцев на помощь позвал, но своих родственников, – промолвила она. – Женат он был на половчанке. Что ты глядишь на меня удивлёнными глазами, сынок? И отец твой первым браком на половчанке был женат. И у Юрия Долгорукого жена была половчанка. Это стало в обычае у русских князей – на ханских дочерях жениться.

После всего услышанного Игорь пребывал в лёгкой растерянности.

Он-то думал, что Ольговичи только с Мономашичами враждуют, а у них, оказывается, и со своими родственниками Давыдовичами свары были, и какие свары! Из Давыдовичей никого уже не осталось по мужской линии, последний из них умер во Вщиже в прошлом году. А вот были бы у Изяслава Давыдовича, Игорева деда, сыновья столь же ратные по духу, как их родитель, то владели бы они сейчас не только Черниговом, но и Киевом!

Взять хотя бы мать Игореву. По твёрдости духа она никакому мужчине не уступит. Не раз Игорь слышал сожаление из материнских уст, что не дал ей Бог мужчиной родиться. Мол, приходится ей из своего женского сарафана взирать на мужскую немощь и скудоумие!

Дедом своим Изяславом Давыдовичем Игорь невольно восхищался после рассказа матери. И впрямь, рассуждал Игорь наедине с самим собой, лучше пренебречь старинным обычаем и доблестью добыть себе высокий стол княжеский, чем ждать милостей от дядей своих.

Вечером перед сном Игорь достал из ларца берестяную грамотку, привезённую ему зимой из Киева воеводой Бренком. То было очередное послание Вышеслава к своему другу.

Развернув берестяной лоскут, Игорь ещё раз прочитал изречение некоего Вергилия[23 - Вергилий Публий Марон (70–19 гг. до н. э.), великий поэт золотого века римской поэзии, автор «Буколик» (пастушеских стихов) и «Георгик» (земледельческих стихов), принёсших ему громкую славу ещё при жизни. Главное произведение Вергилия «Энеида» увидело свет лишь после его смерти.], приведённое Вышеславом в конце письма: «Счастье помогает смелым».

«Верно подметил этот Вергилий, – подумал Игорь, – и пример моего деда Изяслава Давыдовича тому подтверждение».

Глава пятая. Ефросинья

Продолжая тайно встречаться с Агафьей, Игорь и не заметил, как влюбился в неё столь сильно, что это порой пугало его пылкую любовницу. Агафья трепетала при мысли, что будет, если мать Игоря или Олег поймают один из тех взглядов, какими Игорь иной раз пожирает её, либо углядят излишне смелое прикосновение к ней его руки.

Агафья сама страдала, деля ложе с нелюбимым мужем. Сердце её тянулось к Игорю, который в свои семнадцать лет нисколько не уступал Олегу ни ростом, ни статью. Страдания Агафьи усугублялись ещё и тем, что неминуемо приближалась та пора, когда Игорь должен был пойти под венец с юной дочерью Ярослава Осмомысла. Уже приезжали из Галича доверенные бояре отца Ефросиньи, подтвердившие готовность галицкого князя выдать дочь за Игоря.

В тот год скончался великий князь Ростислав Мстиславич по пути из Новгорода в Киев. В Южной Руси назревала новая распря из-за того, кому сидеть на столе киевском, а значит, и старшинство держать. Сыновья почившего в бозе Ростислава стояли за дядю своего Владимира, последнего из сыновей Мстислава Великого. Киевляне желали видеть на столе киевском Мстислава Изяславича, двоюродного брата Ростиславичей, памятуя об отце его храбром Изяславе, сопернике Юрия Долгорукого.

Ольговичи собирались выторговать Киев себе: чем их род хуже Мономашичей? Последние и так столы держат в Переяславле, Владимире, Смоленске и в Залесской Руси.

Уезжая на похороны тестя в Киев, Олег при прощании сказал воеводам:

– Дружину держите наготове. Чаю, коль не столкуются мои двоюродные братья с Мономашичами, быть большой войне.

Вместе с Олегом отправился боярин Георгий, как советник его. А заодно и как соглядатай Манефы: уж она-то за всеми княжескими сварами следила зорко!

Отъезд Олега для двух влюблённых сердец стал как бальзам на рану. Благо Агафья в это лето жила в Ольжичах, княжеском сельце неподалёку от Новгорода-Северского. Игорь наведывался в Ольжичи каждый день, часто и ночевал там. Для отвода глаз Игорь ходил рыбачить с местными парнями на Чёрное озеро.

Вернувшийся из Киева Олег привёз утешительные вести: Мономашичи договорились с Ольговичами благодаря посредничеству Ярослава Осмомысла, сын которого был женат на Болеславе, дочери Святослава Всеволодовича. В Киеве сел племянник умершего Ростислава Мстиславича, Мстислав Изяславич, до этого княживший во Владимире-Волынском.

Дабы примирить меж собой всех князей, Мстислав Изяславич предложил пойти совместным походом на половцев, пройти всю Степь и разорить кочевья поганых!

Ростиславичи и родные братья Мстислава Изяславича живо откликнулись на этот призыв. Одобрил этот замысел и Ярослав Осмомысл. Согласился идти на поганых и Владимир, дядя Мстислава. Даже полоцкий князь, забыв на время свою неприязнь к Мономашичам, выразил готовность привести свою дружину в общерусское войско.

Пришлось и Ольговичам, дабы не выглядеть белыми воронами, согласиться с затеей нового киевского князя.

Поход назначили на середину июня, сбор полков – под Переяславлем.

Олег собрал новгородцев на вече, призывая всех охочих людей вступать в его пеший полк. Обещал князь горожанам, что без добычи домой никто не вернётся, поскольку не ждут половцы совместного удара всех русских князей и силы свои воедино собрать не успеют. Призыв князя возымел своё действие, более тысячи новгородцев пожелали идти с ним в поход, ещё столько же ратников собрали княжеские бирючи по окрестным сёлам.

В Олеговой дружине было четыреста конников. Все молодцы удалые, в сече умелые, под стать воеводе Бренку.

Игорь как ни упрашивал брата взять его с собой, тот ни в какую:

«Будешь вместо меня в Новгороде. На тебя удел свой оставляю!»

…Ранним июньским утром, когда туман клубится на низких пойменных лугах, Олегово войско покинуло Новгород-Северский.

Игорь ничем не мог заглушить своего расстройства. До каких же пор ему в недоростках ходить?! Как будто он меча в руках не держал и верхом ездить не умеет!