Божья кара

– Это сколько же ей было… Десять лет?

– Восемь.

– Подожди… Ты же говорила, что ей десять! Ты не один раз мне говорила, что ей десять лет, а в школе она отстает на два класса по болезни… Ты же сама мне говорила!

– Врала, – усмехнулась Света. – Чтобы успокоить тебя… Уж больно ты переживал, все добивался от меня, сколько ей лет… Вот я и сказала, что десять. И у тебя сразу все вопросы отпали, поскольку десять лет назад мы с тобой еще не были знакомы. И снова у нас мир, дружба и даже что-то вроде любви, да, Андрюшенька?

– А Лена…

– Она все знала. Дети чуют. Ей и слова-то мои были не нужны. Как-то прибегает ко мне работу, я тут недалеко в магазин на зиму устроилась продавцом… Так вот, прибегает, счастливая вся, глаза сияют, даже шапочку не успела надеть – папа звонил! Это ты как-то среди зимы вспомнил обо мне…

– То-то мне Саша сегодня в машине намекнул… На тебя, дескать, Лена была похожа.

– Да что там Саша! Весь Коктебель об этом судачит! Но теперь-то тебе нечего бояться, никто на шею не сядет!

– Лучше бы уж села. – Андрей осторожно положил снимок на стол изображением книзу.

– Эти бы слова, да чуть пораньше, – тихо проговорила Света. – Я этот снимок каждый вечер под подушку кладу… И знаешь, к утру раны у нее на теле меньше становятся. Представляешь, затягиваются. Когда мне в милиции этот снимок вручили, раны были куда больше… Не то что сейчас… И глаза у нее на снимке открываются все больше, улыбка появилась… Слабенькая такая улыбочка, но все-таки… – Света взяла снимок и, склонив голову к плечу, еще раз всмотрелась в него. – Надо же, улыбается. У нее раны ведь совсем затянутся, да? – Света доверчиво посмотрела на Андрея, словно ожидая, что он подтвердит ее слова.

– Ладно, – сказал он. – Разберемся. А почему милиция его не взяла?

– Они не знают, кто это сделал.

– Ты не сказала?

– Нет.

– Почему?

– Так надо.

– Ты не хочешь, чтобы его наказали?

– Ты что?! Конечно, хочу!

– Не понял?

– Я не хочу, чтобы его наказала милиция, не хочу, чтобы был суд, чтобы все выясняли, выспрашивали, уточняли подробности, куда он вначале ударил, куда ударил потом, изнасиловал он ее сперва или задушил… Не хочу. Ни милиции, ни суда, ни приговора не хочу.

– Тогда я сам с ним разберусь.

– Нет, не надо.

– Так. – Андрей посмотрел на бутылку, в которой еще оставался коньяк, но наливать не стал. Разговор опять оказался за пределами здравого смысла, Света, похоже, поплыла, и психиатр ей бы не помешал.

– Думаешь, умом тронулась? – Она усмехнулась. – Нет, – захмелев, Света медленно поводила указательным пальцем из стороны в сторону. – Я не хочу никакого правосудия, никакой людской справедливости. Я хочу божьей кары. Бог не может такое простить. Вот он пусть его и накажет. Как сочтет нужным. И как бы он ни поступил, я буду согласна.

Андрей помолчал, окинул взглядом кухню, взгляд его снова уперся в бутылку, на этот раз он не стал бороться с собой и разлил остатки коньяка.

– Знаешь, есть пословица… Бог, конечно, все видит, да не скоро скажет.

– Я подожду. – Света, не чокаясь, выпила свой коньяк. – А пока… Пока я буду наказывать его свободой. Ты где остановился?

– Вера приглашала.

– Правильно. У меня не надо. Я сейчас плохая, как ты успел заметить, – и легкая, почти неуловимая вульгаринка прозвучала в ее тоне. – А ключи вот возьми на всякий случай.

– Это те самые ключи?

– Да. Он впопыхах оставил их в двери. Жизнь прижмет – заходи в любое время.

– Спасибо. – Андрей подбросил ключи на ладони. – Не с ними ли я провел прошлое лето?

– Они самые. Не бойся, они уже незаразные – я их неделю в водке отмачивала.

– А я случайно не наткнусь здесь на кого-нибудь?

– Не наткнешься, Андрюшенька. Это я тебе обещаю.

– Как зовут этого придурка?

– Не скажу.

– Я его знаю?

– Нет, он из новеньких.

– Телефон Веры помнишь?

– Что за глупые вопросы!

– Мне надо идти… Вот номер моего мобильника. – Андрей положил на стол визитку. – Извини. Я загляну. Ни пуха.

– К черту!

Андрей больше не мог находиться в этой квартире, не мог вести почти сумасшедший разговор и, уходя, попросту сбегал, а если уж точнее – спасался. Подхватив свою сумку, он набросил ремень на плечо, у двери обернулся. Что-то надо было сказать, какие-то слова произнести, посочувствовать… Но нет, не нашлось у него слов. Может, и к лучшему, подумал он, спускаясь по лестнице. Слова, сказанные в такие вот печальные минуты, имеют обыкновение выныривать из прошлого в самые неподходящие моменты и вмешиваться уже в ту жизнь, в события, которые случатся через годы. И не всегда вмешательство давних случайных слов уместно, часто оно просто разрушительно. Лучше уж без них обойтись. Скажу что-нибудь попозже, решил Андрей.

«Значит, говоришь, затягиваются раны, – мысленно обратился он к Свете. – И глазки открываются, и улыбка все шире… Если так дальше пойдет, спрыгнет она однажды с каменного стола в морге и пойдет бродить по коктебельским набережным… Хотя куда это меня занесло… Ведь давно уже похоронили девочку».

Должность у Веры в Доме творчества была не слишком высокой – заведующая столовой. Но дом она построила хороший, трехэтажный, почти на территории парка. До моря можно было дойти минут за пять. Поэтому летом комнаты в доме не пустовали, несмотря на цену. Серьезная цена была у Веры, как, впрочем, и у всех, кто жил весь год на эти летние заработки.

Андрею досталась комната на третьем этаже – маленькая, но со всеми удобствами и с совершенно потрясающим видом на Карадаг. Один этот вид, наверно, стоил половину общей цены. Не задерживаясь, Андрей бросил сумку в угол, запер дверь и спустился вниз.

– Глоточек? – окликнула его Вера, женщина молодая, жизнерадостная и прекрасно понимающая, чего хочется постояльцу, который первый раз спустился во двор.

Андрей молча подошел к небольшому столику в тени акаций, сел на табуретку, подпер руками подбородок и в упор посмотрел на хозяйку.

– А в прошлом году не спрашивала, – ворчливо проговорил он.