Божья кара

А какие стихи звучали здесь при восходе луны или на рассвете, какие рождались формы и рифмы! Какие трепетные юные дарования обретали здесь признание, уверенность, а то и любовь! И не только в стихах, ребята, не только в стихах, но и в жизни тоже, потому что вокруг кипела, бурлила, клокотала жизнь. А какие крылья вырастали у них за спиной, и как, взмахнув этими белыми крылами, устремлялись они в предрассветное небо, и там, в вышине, в первых лучах солнца, эти крылья становились розовыми, и розовой казалась жизнь, которая ожидала их на земле. А чтобы окунуться в эту счастливую жизнь, юным дарованиям достаточно было просто сложить нежные, как пеликаний пух, крылья за спиной и скользнуть по воздушным струям на эти вот аллеи, в эти вот восторги, искренние и вдохновенные, в эти свои же счастливые рифмы и формы.

И никто этому не удивлялся, потому что вокруг был Коктебель.

Тот еще Коктебель, ушедший ныне в геологические пласты. Как сказал поэт Жора Мельник: «Прощай, мой Коктебель конца семидесятых, с недорогим сухим разбавленным вином…» Он же произнес и не менее печальные слова и не менее прекрасные: «Прощай, мой Коктебель, ты мне не по карману…»

Но я еще вернусь и к поэту, и к его произведениям.

Света подошла к балконной двери и, чуть раздвинув шторку, увидела внизу Андрея. Он, не оглядываясь, дошел до угла дома и повернул налево. В полной уверенности, что Света наблюдает за ним с балкона. В прежние годы он всегда оглядывался, всегда махал ей рукой влюбленно и радостно. В те годы они только так и расставались – влюбленно и радостно, в полной уверенности, что увидятся снова через полчаса. Только полчаса требовалось Андрею, чтобы выбрать на соседнем рынке креветок, самых крупных и красных, чтобы выбрать красное вино каберне и самый большой арбуз, глухо и многообещающе потрескивающий в своих алых глубинах…

Какие были времена!

«Но мне их не вернуть ни памятью, ни сном» – как выразился однажды все тот же Жора Мельник. Он знает, о чем говорит: в этом году ему шестьдесят, шестого мая.

Не забыть бы в суете, глупой и бестолковой.

Убедившись, что Андрей ушел, Света вернулась на кухню и, сдвинув от сосредоточенности брови, аккуратно, до последней капли, слила недопитый коньяк из чашек и из бутылки в одну рюмку, огорченно хмыкнула – маловато набралось – и выпила.

– Вот так, дорогая, – произнесла она вслух. – Вот так ты теперь живешь. А Андрей не догадался сотенку гривен подбросить… Какая бы жизнь сейчас у меня началась! Извини, Андрюшенька, понимаю, что не из жадности… В жадности тебя никогда нельзя было упрекнуть… Вернись! – вдруг закричала она. – Вернись! Заклинаю – вернись! – И обессиленно прислонилась спиной к стене.

В этот момент раздался звонок мобильника. Звонил Андрей.

– Извини, Света… Я не спросил… У тебя как с деньгами?

– Прекрасно! Как всегда! Лучше не бывает!

– Понял, – сказал Андрей и отключил связь.

В дверь он позвонил через пять минут. Света тут же открыла – она заранее подошла к двери.

– Почему ты не спрашиваешь, кто пришел?

– Чую.

– Ладно… Извини, я не успел поменять, у меня только рубли… – Он протянул пятитысячную купюру. – Там, на скамейке возле базара, мужик сидит под зонтиком, Витя его зовут, меняет…

– Знаю. – Света взяла деньги и положила на стол.

– У него всегда был лучший курс.

– Знаю.

– Сдачи не надо, – улыбнулся Андрей.

Света сделала шаг вперед и неожиданно для самой себя вдруг обняла его и на какое-то время замерла.

– Подыхаю, Андрюшенька, – прошептала она сквозь слезы. – Просто подыхаю…

– Вижу.

– А деньги твои я пропью. Заранее говорю – пропью.

– Значит, такая у них судьба.

– У меня еще не было в руках пятитысячной бумажки. Это больше тысячи гривен.

– И через это надо пройти.

– Ты… Не пропадай, ладно?

– Мобильник в кармане, а от Веры сюда идти не больше пяти минут.

– Десять, – поправила Света.

– На такси доберусь за пять. Там Саша всегда на изготовке.

– Деньгами-то не очень разбрасывайся… Они мне еще понадобятся.

– Буду экономить.

– И Вере не слишком отваливай… Перебьется.

– Как договорились.

– Вот отмокну немного, протрезвею, может, ко мне переберешься…

– Думаешь, мне это дешевле обойдется? – рассмеялся Андрей.

– Ладно… Катись. Не пропадай.

И опять Света не вышла на балкон. Сейчас она уже не имела на это права – получится так, что будто за деньги благодарит, а это уже было недопустимо в их отношениях. Но сквозь штору посмотрела во двор. Андрей опять не оглянулся, понимал – не надо, получилось бы, что ждал благодарности. Захотела бы, окликнула. Но почему-то знал, что Света смотрит на него сквозь штору. И перед самым поворотом на улицу, не оглядываясь, поднял руку и потряс в воздухе кулаком, дескать, все понимаю, держись, я с тобой.

– Вот так, девочка, – пробормотала Света, падая на диван, втиснутый между холодильником и простенком. – Все получилось, как ты и хотела… Жизнь протекает, как прежде… Протекает? Или все-таки вытекает, будто из дырявого ведра… На самом донышке что-то еще плещется… – Она повертела перед глазами купюрой, оставленной Андреем, и, положив ее на стол, поставила сверху пустую бутылку из-под коньяка, чтобы не унесло сквозняком.

Опять задребезжал мобильник.

Света взяла трубку, взвесила ее на ладони, словно уже догадывалась, кто звонит.

– Да. Слушаю.

– Привет. Это я.

– Узнала.

– Как поживаешь?

– Плохо.

– Может, увидимся?