Победителей не судят

– Заметано! – Ухалов так обрадовался, словно ему самому подарили что-то чрезвычайно ценное. – Придешь ко мне после больницы и тут же требуй – где мой черный пистолет? А я, не задумываясь, отвечаю – а вон лежит, тебя дожидается. Ты как? – Ухалов большим и указательным пальцем показал расстояние, равное примерно одному большому глотку. – А?

– Знаешь, даже не хочется, – Касьянин извиняюще прижал руку к груди. – Что-то я здесь маленько захирел.

– Будем выкарабкиваться! – уверенно заявил Ухалов и ловким движением полноватой руки вынул из второго внутреннего кармана пиджака две маленькие бутылочки коньяка, два мерзавчика. – Тут такое количество, что стакан даже не требуется. Свинчивай головку и пей прямо из горла, как в молодые годы!

– Откуда ты знаешь, как я пил в молодые годы? – подозрительно спросил Касьянин.

– В молодости все пьют одинаково! Бутылка портвейна на двоих в кустах из горла и – через забор на танцплощадку!

– А ведь было, – озадаченно протянул Касьянин и, увлекшись давними воспоминаниями, сам того не замечая, свинтил крышечку и в задумчивости выпил коньяк.

На следующий день в палату пришел следователь.

Едва этот человек заглянул в дверь, Касьянин сразу догадался – по его душу.

Так и оказалось.

И следователь тоже узнал его, сразу направился к его кровати – видимо, перед этим поговорил с врачом. Был этот человек высок, в сером заношенном костюме, какой-то рубашке, каком-то галстуке. И еще – он был лыс, а светлые прядки волос, которые беспомощно протянулись от одного уха к другому, не столько прикрывали лысину, сколько ее подчеркивали. Так чулки на женщине или прозрачная рубашка не столько прикрывают тело, сколько его обнажают.

В руках у следователя была клеенчатая затертая папочка с хлястиком, который застегивался на кнопочку. Несмотря на возраст, кнопочка эта работала, соединяла две половинки папочки, чтобы они не распахивались и чтобы не вываливались из нее бумаги чрезвычайной важности.

– Илья Николаевич? – улыбнулся следователь, остановившись у кровати.

Его улыбка Касьянину неожиданно понравилась. Была она простой, чуть ли не доверчивой, и зубы у следователя были все свои, все на месте и все здорового белого цвета. В свете этой улыбки как-то погасла и исчезла лысина, прядки волос за ушами, серый потрепанный костюм сделался естественным, вроде ни в чем другом следователь и не мог появиться.

– Он самый, – ответил Касьянин и тоже улыбнулся, как сумел.

– Иван Иванович Анфилогов, – представился лысый человек с молодой улыбкой и крепко пожал руку Касьянину. Ладонь у следователя оказалась сильной, прохладной, сухой. – Я из милиции.

– Да уж догадался.

– Вы как, поднимаетесь?

– Когда прижмет – поднимаюсь, – улыбнулся Касьянин.

– У вас тут есть где поговорить?

– В конце коридора, – Касьянин встал, поправил одеяло и направился к выходу. Следователь последовал за ним, не забыв напоследок оглянуться и окинуть всех больных палаты взглядом внимательным и быстрым. Трудно сказать, запомнил ли он кого-нибудь, но посмотрел, улыбчиво и протяжно.

В конце длинного коридора, умеренно грязного и какого-то замусоленного, с надорванным линолеумом и комками окровавленной ваты на полу, с небольшими отсеками, где за маленькими столиками у стеклянных шкафчиков сидели накрашенные сестрички и без конца звонили своим приятелям и приятельницам.

Касьянин и Анфилогов медленно прошли вдоль коридора и добрались, наконец, до клеенчатого дивана, стоявшего у самого окна. Диван был старый и продавленный. Какой-то ошалевший от боли или от дури больной изрезал его ножом, и из дыр торчала серая вата.

– Присаживайтесь, – Касьянин на правах хозяина показал на диван. Хотя прогулка по коридору была недолгой, но он устал и опустился на диван с облегчением. Следователь сел рядом, положил на колени свою папочку, раскрыл ее, вынул бланк протокола.

– Начнем? – повернулся он к Касьянину.

– Начнем, – тот пожал плечами. – Хотя, собственно, и начинать-то не знаю с чего…

– Данные ваши я уже записал. В общих чертах знаю, что произошло, поэтому поговорим о том, чего не могли сказать мне другие люди.

– Поговорим.

– Что случилось, Илья Николаевич?

Касьянин помолчал, легонько раскачиваясь из стороны в сторону, вздохнул обреченно, подождал, пока больной на костылях зайдет в ближайшую палату и закроет за собой дверь.

– Значит, так… Это произошло недели две назад, дату вы знаете?

– Знаю. Семнадцатого.

– Да, наверное. Двенадцатый час ночи, я прогуливаю собаку, кокер-спаниель… Яшкой зовут.

– Вы были один?

– Вначале мы были с другом, потом он отлучился искать свою собаку, а я остался с Яшкой. Вдруг из темноты выскакивает какая-то тварь…

– Порода?

– Не заметил. Большая собака, темная, может быть, даже черная… И на Яшку. Вцепилась ему в холку, тот визжит, я собаку оттолкнул ногой.

– Или ударили?

– Или ударил… Не помню. Но злости у меня не было, моя цель была простой – отогнать собаку от Яшки.

– Удалось?

– Сначала удалось, собака убежала. Потом из темноты снова на Яшку… Как я понял, хозяин ее натравливал.

– Вы это слышали?

– Да.

– Дальше, – Анфилогов что-то быстро писал в бланке протокола.

– Я опять ее поддал, уже посильнее. Тогда выходит из темноты амбал. И, не говоря ни слова, бьет меня по морде. Потом еще. Я упал, он принялся обрабатывать меня ногами, причем, подонок, все время старался по лицу, по голове… Вначале я прикрывался руками, потом потерял сознание.

– И долго были без сознания?

– По моим прикидкам… около часа. Может быть, около двух.

– Когда очнулись, рядом никого не было?

– Яшка был. С переломанной лапой. Этот тип ему лапу перебил, а его собака ухо надорвала.

– Вы видели этого человека? Можете его узнать?

– Конечно, нет. Ни его собаку, ни его самого узнать не могу. Я уже здесь пытался хоть что-нибудь вспомнить… Нет, ничего. Совершенно. Могу только сказать, что он выше меня, плотнее, моложе…