Летят журавли

Марк. Может быть, в его домашней аптечке есть – я посмотрю.

Чернов. Нет, если действительно неудобно – не нужно.

Марк. Ничего-ничего… (Уходит и возвращается с медикаментами в руках.) Вот все, что есть.

Чернов. Не густо.

Марк. Зачем вам так много?

Чернов. Вы скажите Федору Ивановичу, что это для меня. Надеюсь, не обидится. В сущности – пустяк. (Прячет медикаменты в портфель.) Вы сегодня будете у Антонины Николаевны?

Марк. Может быть.

Чернов. Извинитесь за меня, я занят, не могу прийти. Кстати, могу вам предложить эту коробку конфет. (Достает из своего большого портфеля коробку.) Сделайте именинный подарок. Антонина Николаевна будет рада. Не очень роскошно, но вы привяжите сверху какой-нибудь пустячок. Ну, хотя бы вот эту игрушку. (Показывает на белку, оставленную Вероникой на диване.) Получится неплохо, уверяю вас. Война – надо во всем проявлять фантазию.

Марк. Сколько?

Чернов. Ничего-ничего. Потом сочтемся. Пустяк. Я оставляю, да?

Марк. Хорошо, Николай Николаевич. Спа-сибо.

Чернов(одеваясь). Завтра хотели, чтобы вы выступали в госпитале – бесплатно, разумеется, – а я вас перебросил в другую бригаду. Кажется, недурно заработаете. Пригодится, верно?

Марк. Спасибо, Николай Николаевич.

Чернов(прощаясь с Марком). Откланяйтесь вашей супруге.

Марк. До свидания, Николай Николаевич.

Чернов уходит. Марк подошел к шкафу, вынул оттуда костюм, прошел за ширму переодеваться. Быстро входит Ирина.

Ирина. Дома есть кто?

Марк(кричит). Нельзя-нельзя, я переодеваюсь.

Ирина. Анна Михайловна, Анна Михайловна!

Входит Анна Михайловна.

Поздравьте меня! Просто отдышаться не могу!.. Сегодня делала сложнейшую полостную операцию – прошла исключительно удачно. Отец наблюдал, хвалил. Паренек совсем был готов, как они выражаются, «комиссоваться», то есть на тот свет отправиться, а я рискнула – конечно, с согласия отца. У нас нет чая?

Анна Михайловна. Я могу вам предложить кофе.

Ирина. Пожалуйста, пить хочется смертельно.

Анна Михайловна ушла.

Марк! Я сегодня совершила чудо! Воскрешение из мертвых.

Возвращается Анна Михайловна.

Понимаете, он умирал… (Идет за ширму, где переодевается Марк.) А теперь будет жить! Будет, будет!

Марк. Нельзя, я же тебе сказал!

Ирина. Что, я тебя не видела в подштанниках? (Подбегает к телефону.) Госпиталь?.. Это кто? Нянюшка, как состояние больного Сазонова из сорок пятой палаты? Это Бороздина говорит… На боли жалуется? Ничего, пусть потерпит голубчик… Есть просил?! (Вешает трубку.) Есть просил – великий праздник! У меня у самой аппетит разыгрался. (Жадно ест бутерброд.)

Входит Марк. Завязывает перед зеркалом галстук.

Да, чтобы понять все это, надо быть или врачом, или умирающим. Это – тридцать второй мой воскрешенный.

Марк. Ты бы делала зарубки, как бойцы на винтовках – убьют фашиста и зарубку делают. Так и ты, ну хотя бы на операционном столе.

Ирина. Ты меняешься, Марк, и не в лучшую сторону.

Марк. А я не понимаю, как это можно копаться в чьих-то потрохах, делать ампутацию, резекцию, а потом плясать от радости.

Анна Михайловна. Успех в любой профессии доставляет чувство удовлетворения и радости.

Марк. По-вашему, если гробовщик сделал отличный гроб – он потирает себе руки от удовольствия?

Анна Михайловна. Как это ни парадоксально, вероятно, да.

Марк. Тьфу!

Ирина. Тонкая натура, ты что прифрантился?

Марк. Концерт.

Ирина. Ври умнее, среды у тебя выходные.

Марк. Говорят тебе, концерт… шефский.

Ирина. Где это?

Марк. В клубе пищевиков.

Ирина(встает из-за стола). Спасибо, Анна Михайловна. Пойду запишу в свою тетрадочку.

Анна Михайловна. Не перегружайте себя, Ирина Федоровна. Я заметила, вы и по ночам пишете и пишете.

Марк. Действительно, что ты там, летописи, что ли, сочиняешь?

Ирина. Да. «Се повесть времянных лет»… (Ушла.)

Марк. Просидит она всю жизнь в девицах, помяните мое слово!

Анна Михайловна. Почему вы так решили?