Адский огонь

– Кофейку нам, Наталья, сооруди. Ты, как, – обратился он к журналисту, – чёрный или со сливками?

– С ними, – переходя на игривый Витькин лад, ответил Альберт и решительно поднялся с удобного кресла. Рука у Витьки была, как всегда, крепче стали. Студентом он подрабатывал медбратом в самой крутой Питерской психушке, где всех санитаров, работавших с буйными, специально подкачивали и даже подкармливали анаболиками. Там Витька и накачался как Шварценеггер. Вот и сейчас первое, что бросилось в глаза Альберту, был тренажёр на становую силу и бицепсы. Рядом с начальственным столом покоились неизменные десятикилограммовые гантели, возле стены – огромная чёрная гиря, а над столом – портрет Достоевского, которому Витька в своей дипломной работе поставил точный диагноз: «Здоров!». Альберт пытался с ним на этот счёт спорить, но безуспешно.

– Значит, опять на мокруху едешь, журналюга? – Спросил заговорщицки психиатр.

– Пока только на пожарища, – почему-то поосторожничал Альберт.

– Так я тебе и поверил, – не поверил Витька. – А «хвоста» к тебе тогда зачем приставили. Пожарища… Поджоги скажи, ёлы-палы! И когда тебе это всё надоест? Женился бы поскорее, может, хоть баба тебя уймёт. Опять же, дети пойдут. По себе знаю: это как-то осаживает, успокаивает. У меня конина хорошая в сейфе, да тебе в дорогу. Жаль. Так редко стали видеться. Слушай, давай, как приедешь, ко мне в деревню махнём на твоём новом «Лэнд Ровере»? Картошечку пороем, конинку мою раздавим, мерёжи в заливе поставим. У меня, брат, такая коптилка дивная появилась, килограммов на пять!

– Да, мы столько и не наловим? – С сомнением проговорил Альберт.

– Да брось ты! Я в прошлый уик-энд целый пуд из сетки вынул! Лещ, щука и даже судачок небольшой попался. И накоптил, и нажарил, и уху два дня всей семьёй хавали (у Витьки было двое близнецов-пятилеток).

– Когда он ещё выдастся этот уик-энд? – Тяжело вздохнул Альберт. – Не люблю незаконченных дел. Недели через две – не раньше.

– Замётано, Алик! – С энтузиазмом согласился Витька и тут же перевёл разговор в плоскость ЧС:

– Слушай, а давай сейчас этих наблюдателей накроем? Выедем им навстречу, остановим, скрутим, а в случае чего – ко мне на нары! Санитаров я предупрежу. Вдуем им аминазина по шприцу, и езжай ты себе спокойненько. До завтра они не очухаются. А потом я им дурочку прокручу и выкину их на хрен за ворота. Делов – то!

– Спасибо, Вить, но купоросить их стрёмно. Вдруг это губернаторские парни? Новый губер у нас какой-то мутный, то ли из ФСБ, то ли из ГРУ. Нет, не стоит оно того. Я и так оторвусь. А там, знаешь, глушь, безлюдье, каждого человечка, не то что машину, за версту слышно. Нет, они мне не страшны. Просто надоели, блин, висят на хвосте как «мессершмидты».

– Ну ладно, тебе видней, – сказал, томно напрягая мускулы Витька. – Слушай, а давай я тебе коньяк-то с собой положу, а через пару дней у меня другой появится, и я так думаю, что не одна бутылка. На это Альберт совершенно не нашёлся чем возразить. И тут же пузатая бутылка тёмного стекла перекочевала из зелёного сейфа во внутренний карман Альбертовой куртки.

– Ну, знаешь, тогда и ты прими от меня скромный презент. И с этими словами он надписал другу свою только что вышедшую книгу рассказов «Забытые Богом…». На этом и расстались до очень скорого свидания. Эх, знал бы Альберт, сколь тернист и опасен этот их путь к встрече!

Глава десятая. Уха в районной гостинице

Заиграево забрезжило на пригорке уже ближе к сумеркам. Альберт однажды накрепко запомнил, что райцентр стоит ровно на ребре гряды, которая проходит по северу области на сотни километров и теряется где-то в таёжных гущах востока Европы. На хвост ему, слава Богу, больше никто не сел или он попросту этого не заметил. Во всяком случае, нервы его дремали, а желания, наоборот, стали напоминать о себе всё настойчивей. Ему, например, прежде всего, захотелось принять тёплый душ и выпить рюмку-другую водки. На этот приятный случай он прихватил с собой баночку солёных валуёв собственного изготовления и шмат венгерского шпига. Да и чайку крепкого не помешало бы, а то испил он в дороге какого-то фальшивого кофе – так что уже часа три его крепко мутило и если бы не увлечённость дорогой, то верно он бы сходил до кустов освободить желудок от этих придорожных помоев. «Если Проектор в номере, то приглашу и его, – размышлял Альберт. – А если устрелял куда-нибудь, то обойдусь и один. Пожалуй, одному даже лучше. Телек посмотрю или почитаю, а то и попишу. Стих интересный в дороге привязался, про старушку эту, которую мы в горах кормили. Странная она такая, живёт всё время одна, а одиночества в ней ни на грош. Помнится, когда я её спросил об этом, она даже удивилась: „Какое может быть с Богом одиночество? Ты разве не видишь, что он здесь совсем рядом, вон над той скалой за облаком, видишь?“. И, кажется, Альберт даже уловил какие-то характерные серебряные очертания. Впрочем, на высоте более трёх километров могло и пригрезиться. И как она там всё время живёт в разреженном воздухе? Вроде, русская, на стенах иконы, но на столе – Коран. Иногда крестится на угол, но про Шамиля говорит, как про своего сына. Впрочем, и их нынешний президент когда-то воевал с нами. Эх, Ельцин, Ельцин, что ты натворил, горький пьяница! Сколько правильных пацанов из-за твоей глупой спеси полегло и с той, и с другой стороны! И песня эта, которую мне пленные чеченцы пели, всё вертится в башке: „Шамиль ведёт отряд!“. И в Донецке иные из них сейчас за русских воюют. Да, и Ельцин двояк. Демократичней его не было, нет и не будет. И журналистам уже не жить так, как при нём. Увы, всё в этом мире переменчиво и зыбко!» – Уже вслух досадливо охнул Альберт и ловко подрулил к гостинице. Здесь на вахте он узнал, что Семён недавно вернулся от какого-то местного милицейского чина и попросил его пока не тревожить. Видно, сидит что-то обдумывает. Получив ключи от номера и поднявшись на второй этаж, Альберт хищно втянул голодными ноздрями излюбленный им запах свежей ухи. Однако, подумал он, не иначе кто-то готовит прямо в номере. Интересно, из чего? Вроде, речной рыбой тянет, причём, недавно выловленной. Раз так, то и мы что-нибудь спроворим в скороварке. Альберт и в самом деле взял в командировку миниатюрную немецкую скороварку, которую ему подарили в мэрии, после того, как он хитро воспел велопробег в соседнюю область, в котором участвовал сам стопятидесятикиллограммовый городской глава.

В номере было вполне уютно. Правда, телевизор стоял старого образца, а на шторах имелся видимый глазу налёт пыли, но в остальном всё вполне соответствовало статусу гостиничного полу-люкса районного городка. Шкаф, тумбочка, антресоли и кровать тёмной полировки, на стене целых две экспозиции: на одной – красивая осенняя опушка в духе Левитана, а на другой – лесная же река в духе Шишкина. Был тут и штекер под Интернет, и двойная розетка, и приятный коврик на ламинатном полу. Подушек – целых две, а от идеально выглаженного белья пахло дорогим порошком и даже каким-то консервативным ароматизатором, что Альберта поразило особенно, потому что его прежние обонятельные опыты на периферии ограничивались либо душераздирающим амбре цветочного одеколона, либо антимолью, а то и вообще каким-нибудь суровым клопомором типа «Корбофоса» или «Дустина». Альберт разобрал сумку и разложил её содержимое по полкам шкафа и ванной комнаты, а ветровку и выходные брюки пристроил на плечики. Обычно он ограничивался в командировках джинсами, но на сей раз почему-то захватил и отглаженные шерстяные штаны, хоть и погода стояла почти летняя. Вспомнив про запах рыбы, он вышел в коридор, где вскоре нашёл дверь в номер Проектора. Приложив нос к косяку, тут же понял, что уха сварена именно за этой дверью. В следующее мгновение он уже барабанил в эту дверь костяшками пальцев, а когда в проёме появился несколько заспанный Семён, протянул ему руку и сказал:

– Да, ты никак с удачной рыбалки, дружище?

– Пожалуйста, проходи Альберт. Я тут уху поставил, но по ходу задремал. Не привык я к здешним дозам да ещё первача. И голова трещит, и желудок хоть узлом завязывай! – Вид у капитана был, и в самом деле, жалковатый.

– Мы это дело сейчас исправим, – подбадривающе похлопывая пересмякшего Семёна по спине, решительным голосом сказал куда более опытный в этих делах Альберт. – Ты вот что. Пока разливай уху, а я сейчас принесу снадобья от твоей хвори. Буквально через пару минут он вернулся в Семёнов номер с запотевшей плоской бутылочкой и плошкой плавающих в сметане груздей. Семён в это время как раз закончил с ухой и раскладывал сочные жёлтые пласты домашней булки.

– Ну, вот и славненько! – Аккуратно разливая разбавленный ректификат по гостиничным стаканам, с чувством сказал Альберт. – Как говаривал мудрый Воланд, имеющий в таком деле тысячелетний опыт, «надо лечить подобное подобным»! Будем, Семён. За успех нашего с тобой безнадёжного дела! Оба невольно крякнули и, проглотив по груздю, принялись сосредоточенно хлебать густую, засыпанную сверху зеленью уху. Через несколько минут лицо Семёна несколько разгладилось, а недавняя гримаса страдания уступила место рассеянной улыбке и с трудом скрываемому желанию чем-то поделиться.

– Ну, давай, не тяни! – Подбодрил его журналист. Считай, что это твоё первое интервью на Гриве.

– А ты здесь уже брал их, интервью эти? – Полюбопытствовал капитан у разливавшего остатки Альберта.

– Было дело, хотя, знаешь, интервью – это не моё. В молодости – ещё куда ни шло, а с опытом хочется писать что-то посерьёзней. Нет, я использую элементы интервью в своих расследованиях, очерках, в аналитике и прочем. Но в чистом виде мне этот жанр не интересен. Считай, что наша с тобой беседа – это начало крупного материала о криминальной Гриве. Анонимность я гарантирую стопроцентно, если ты, конечно, сам не захочешь стать героем повествования…

– Нет, героем не хочу, а ссылаться на меня – валяй. Я не боюсь! – Обречённо махнул рукой Семён. – Тем более, сам знаешь, если кому-то очень захочется, тот наверняка узнает. Это нетрудно. В управлении нашем трудятся сотни, а потому на каждый роток…

– Не накинешь платок, – завершил журналист капитанскую сентенцию. – Так-то оно так, но самому лучше не выпячиваться, не лезть на рожон. Ты человек служивый, тебя послало начальство и, как говорится, ничего личного. Пойми ты, Сёма, твоя контора… как бы это помягче сказать, чтоб не обидеть?

– Несколько прогнила – хочешь сказать? – Попытался быть невозмутимым капитан полиции.

– В том-то, брат, и дело, что не несколько, а очень даже. А про прокуратуру, которая тут уже побывала, и говорить нечего. Про ФСБ не знаю, у них несколько иная специфика, но они всегда стараются держаться над схваткой, замараться, блин, брезгуют. – Альберт кивнул на налитый до половины стакан. – Давай ещё по маленькой – и к делу! Доев упругие ароматные груздки и дохлебав остывшую, но от этого не менее вкусную уху, коллеги принялись за чай с лимоном и домашним кексом, попутно тыча пальцами в подробную карту Гривы, которую каким-то хитрым образом полицейскому удалось уже раздобыть в Заиграеве.

Глава одиннадцатая. Итак, что мы имеем?

Спросил Альберт у окончательно пришедшего в себя капитана после размышлений над картой, только что обретшей на своей однородной поверхности несколько ярких кружочков.

– На сегодня мы имеем, по крайней мере, четыре деревни, в коих заживо, (может, и не все, правда, заживо) сгорели в своих домах хозяйки вместе с курами и иной домашней живностью. – Попытался подвести итог Проектор. – Три деревеньки у нас и одна в соседней области. Впрочем, тоже на Гриве.

– Не совсем так, Семён, – вежливо возразил Альберт. – Доказательств у меня пока нет, поскольку прокурорские следаки куда-то спешили и совершенно не обследовали окрестные подлески. Но, сдаётся мне, что ни куры, ни кролики (у самой молодой они имелись) в огне не погибли, а были съедены где-то неподалёку. Понимаешь, дружище, возгорания происходили не в один день, а в течение недели, а, может, и дольше. В течение девяти дней, я полагаю. Всё это время поджигатели, а они там наверняка были, чем-то питались. Думаю, что как раз этой изловленной на подворьях живностью. Иначе, скажи на милость, чего ради они на этих старух напали? Пенсии, имущество, скотинка, какая ни есть. Не станут деревенские громилы, если они, повторяю, там были, бессмысленно сжигать доступное для них мясо. На то, чтобы убить и ощипать куру, у умелого мужика уйдёт едва ли больше десяти – пятнадцати минут. И всё: бери и жарь два кило мяса! Не сложнее и с кроликом. Его легонько бьют палкой по носу – и он готов…

– А что нам это даёт: сгорели кролики – не сгорели, съели кур – не съели? – С искренним недоумением спросил криминальный полицейский.

– Ну, во-первых, если увидим, что их съели, то, стало быть, налицо поджог. – Стал приводить свои доводы редактор отдела расследований. Во-вторых, костей должно быть довольно много, и они соответственно чётко обозначат нам границы стоянки, а, может быть, и наблюдательного пункта этих возможных поджигателей. А на стоянке всегда можно найти ещё что-нибудь интересное, прямо или косвенно указывающее на персоны преступников. В-третьих, на костях наверняка остались пальчики. Кстати, ты захватил тальк для их снятия?

– Захватил, – угрюмо отвечал Семён. – Только много времени прошло. Думаю, что дождями всё на хрен смыло.

– Не факт, – возразил журналист. – Кости в жире, а он плохо смывается. Разве что под давлением. Ладно, будем на месте – посмотрим. Вот, я тебе три пункта обозначил, а есть ещё четвёртый и пятый…

– Ну, убедил, убедил, Альберт. – Сдался капитан, впрочем, добавив при этом, что опытный начальник местного УГРо майор Веткин считает, что на деревни напали не местные, а гастролёры и, вполне возможно, что и не деревенские, а по наколке из Города. Что-то конкретное искали и все эти курицы им наверняка были по фигу.

– Конечно искали. Так обычно и ведут расследование к его полному завершению. Наверное, колчаковский клад или золото партии. Я не Юлиан Семёнов, и меня все эти мифологемы нисколько не интересуют. – Резко отрубил Альберт. – Я тебе, капитан, как профессиональный филолог и историк говорю, что мифы – это очень серьёзный пласт нашей культуры и вообще мировоззрения, но сыск и криминалистика лежат в совершенно иной плоскости. И они, друг ты мой, если ты настоящий, честный сыскарь, в работе твоей не должны пересекаться. Никогда! Вот если из библиотечного хранилища тиснут какие-нибудь первоисточники с мифологическим содержанием – тогда другое дело, а иначе и блажить нечего. Но с Веткиным ты меня познакомь обязательно. Что он там ещё интересного говорил? – Альберт выжидательно замолчал и сделал заинтересованное лицо.

– Знаешь, Альберт, это, наверное, к делу не относится, но больше всего меня поразили его рассказы про здешний пруд и лесные озёра. – Лицо Семёна пошло розовыми пятнами, очевидными признаками сильного душевного волнения.

– Не относится, говоришь? Как знать, как знать. Слушай, капитан, а тебе, я полагаю, надо срочно менять профессию. Пока ещё не поздно. – На губах Альберта играла поощряющая улыбка. Ему очень нравились увлекающиеся люди, с которыми он, как правило, по жизни был на одной стороне баррикады.

– Надо сперва до полкана дослужиться, чтобы пенсии побольше платили, а потом можно и на вольные хлеба… хотя бы эту самую Гриву изучать. Так вот, здешний пруд, оказывается, и не пруд вовсе, а древнее озеро, о котором ещё в средневековых летописях упоминали. И вообще оно, по мнению Веткина, вулканического происхождения. Глубокое, дьявол, до тридцати метров, а может, и глубже. А озёра, что тут в лесах, неподалёку, те вообще бездонные, и рыба в них какая-то особая: сомы как угри, с небольшими головами, а щуки – те вообще как свиньи, короткие и тупорылые. То ли вода в них особая, то ли излучение какое со дна сифонит. Тут один курган бульдозером задели, так там сразу шесть грунтовых пластов вылезло, в том числе и с вулканическим пеплом. Веткин говорит, что Гриву эту без столичных учёных нам ни в жисть не понять.

– Вот, смотри по карте. – Ткнул пальцем в сторону стола Альберт. – Видишь, от Гробовщины в аккурат до одного из твоих бездонных озёр чуть больше версты будет. В нём хоть купаются?

– Нет. Вода там ледяная. Холоднее, чем в Байкале. И ни тебе бухт, ни заливов, сразу обрыв и глубина. – Отрицательно завертел головой Семён. А ещё Веткин говорил, что местный прокурор Тремайло ждёт скорого назначения в Город…

– Вот, блин, карьеристы проклятые! – Воскликнул расстроено Альберт. – Нигде от них покою нет, даже в этой глуши. И знаешь, никакой пользы делу от их карьеризма, только портят всё своей трусостью и пофигизмом. Везде их, конечно, хватает, но в силовых структурах – явный перебор. Что, не так, Семён?

– Ну, вот Веткин, вроде, не из них. Ещё я на озере познакомился с отцом Серафимом, с заместителем главы по социалке Соколовской, с директором Дома культуры Ягодкиной, с лесничим Корытовым, с местным авторитетом, мастером по боксу Ильёй Покрасом и с некоторыми иными добрыми людьми.

– А с прокурором познакомиться не догадался? – С надеждой спросил Альберт.

– Да, не было его на озере. Не ходит он туда. Видно, опасается этого общения перед своим повышением, – почти виноватым голосом отвечал Семён.

– А что, рыбы здесь, видно, много, раз у тебя, приезжего горожанина, такая уха? – Заинтересовался прихвативший из Города снасти Альберт.

– Да, не то чтобы много… клевало так себе, не шибко – не валко. Мы с Веткиным выдернули по паре окуньков да трёх плотвичек на двоих, а тут вдруг у Корытова сомяра клюнул, да какой! Всем гуртом его тащили целых полчаса! Никогда бы не подумал, что в здешней луже, возле которой я, кстати, по приезде дерьмом измазался, могут водиться такие монстры. Представляешь, топором его убивали?! Без малого на два пуда потянул. Ну, Корытову, понятное дело, столько одному не съесть. Он и давай всем отрезать. Вот и мне пара килограммов перепала, мякоти.

– То-то я смотрю, пахнет рыбой, а на вид больше на курятину смахивает! – Подивился вчерашнему улову Альберт. – Ладно, ты меня заинтриговал. Сходим и мы за своим сомом. Вот в тайге пошоркаемся и сходим…

Глава двенадцатая. Кто прав: прокурор или пожарный?