Каждый кадр талантливо доказывал: с приходом Гитлера у Германии наконец появились светлые перспективы – крепнет союз армии и народа, растет урожайность, улучшается жизнь людей… Военный оркестр исполнил до боли знакомую тему «Все выше, и выше, и выше…» – это был марш летчиков Геринга!
– Мы требуем от вас одного – правды, – обращаясь к журналистам, говорил Геббельс. – Правды о новой Германии!
Геббельс требовал правды, фюрер боролся за мир… По залу пробегали волны нервного смеха, относившегося уж точно не к Германии.
Потом зажегся свет. В зале стали различимы зрители – эссеист Рубинштейн, поэт Гандлевский, экономист Ясин…
– М-да… – сказал кто-то. – Сидят несколько десятков немолодых евреев и слушают Гитлера.
– А представляете, если бы случилось наоборот? – сказал другой.
Их технология
Березовский, говорят, был неприятно удивлен арестом Гусинского и даже заметил президенту России, слепленному его собственными руками: мол, это уже лишнее…
– Вы же сами просили на него наехать! – удивился президент.
– Да, но я не просил сажать, – возразил олигарх.
– У нас такая технология, – пожал плечами президент.
В одно слово
В день захвата НТВ около сорока журналистов написали заявления об уходе, но формулировка показалась отделу кадров чересчур эмоциональной…
Под этим предлогом увольняющихся начали поодиночке зазывать на энтэвэшный этаж. Пришедших отводили к начальству – и начинались душеспасительные беседы с материальной подкладкой.
В ряде случаев – помогло.
Но тихий, незамеченный на митингах Александр Шашков бумагу в отделе кадров переписал безупречно, и как просили – строго по форме: «Генеральному директору НТВ Йордану Б. А. от корреспондента службы информации Шашкова А. З.».
Чуть ниже – «Заявление».
И еще ниже – одно слово: «Увольте».
С молоком матери
А один молодой корреспондент НТВ, рванувший прочь от Гусинского при первых же звуках травли, оправдываясь перед будущими хозяевами за свою либеральную молодость, сформулировал так:
– Я – латентный государственник!
С молоком матери, стало быть.
Как только мама открыла финансирование…
Стечкин умер
После захвата НТВ мы, выгнанные оттуда, еще некоторое время работали по соседству с коллаборантами – и иногда, ко взаимной тоске, попадали с ними в одни лифты.
Деваться от общения было некуда.
И вот в набитый лифт, где уже стоял я, вошла Миткова. А мы не виделись несколько месяцев после тех немыслимых апрельских дней и ночей – и столько за это время случилось всего, столько тем для разговора…
Ну, и поговорили.
– Вот, Витя, – сказала Миткова, – какая беда. Харрисон умер.
Я кивнул, вздохнул. Лифт едет.
– И Стечкин, – сказала Таня.
Лифт доехал, и я вышел, прекратив наши совместные мучения.
Момент истины
Если не бог, то Фрейд шельму метит.
Журналист Евгений Ревенко, один из первых перебежчиков с НТВ, уже в ранге большого телевизионного начальника был допущен к Солженицыну.
Он пришел к корифею, сел в кадр, собрался с мыслями и спросил:
– Существует ли в России угроза свободы слова?
И Александр Исаевич честно ответил:
– Нет.
По месту работы
Однажды журналист Л., крупная «звезда» федерального агитпропа, пришел в московский клуб «Петрович» и нарезался там, по обыкновению, до зеленых ящериц. В каковом самочувствии перестал бороться с Соединенными Штатами Америки, а просто лег лицом на стол и отрубился, предоставив оставшимся в живых решать вопрос о транспортировке своего заспиртованного тела.
Проблема состояла в том, что никто из работников клуба и бывших там в эту пору посетителей не знал, где живет Л., – обычно его, вместе с его зелеными ящерицами, доставляли домой друзья… Но в тот злосчастный вечер Л. прошел дистанцию в глубоком одиночестве.
Пытались добиться адреса от самого, но куда там!
За подвальными окошками клуба уже занималось хмурое утро…
И кто-то из посетителей предложил наконец концептуальное:
– Везите его прямо в Кремль!
Народная поддержка
После того как команда НТВ перебралась на ТВ-6 и ТВ-6 ликвидировали, в поликлинике меня узнала женщина, работавшая в регистратуре. И негромко сообщила через окошечко:
– Мы по вам очень скучаем!
– Спасибо, – ответил я.