Ратибор. Капель первого круга

Я задержался на очередной развилке, когда за моей спиной, послышалось мурчание Питина: «Мяу, пити!». После чего, его холодный носишко, коснулся моей щёки и раздалось вновь, его настойчивое требование: «Тай пити!». На что в ответ, я раздражённо ответил: «Потерпи немного, вода закончилась! Всем пить и есть хочется, а потому на подходе ко граду полян, где присмотрим ручей, привал устроим». И поглядев на Глаю, сокрушённо добавил: «Правда неведомо мне, пустят нас во град, для розыска деда Микулы али нет? Ну а ежели не дозволят войти, поди укажут стезю, куды нам брести дальше?!».

Последнюю неделю, Хорс небесный палит нещадно и после полудня, нагревает землю так, что припекает ноги. «Какая утомительная торна! – обречённо смахивая пот с лица, пробормотал я. – Две недели петляет, по насыщенным влагой, душным лесам и вдоль болотных топей с едким гнусом, а конца не видать!».

Когда мы, сошли с чайки на берег и пошли безлюдными тропами, направляясь к Полянским родовичам на северо-запад, я начал рассуждать вслух. Поскольку своим голосом, решил будоражить живу, хворобно замолчавшей Глаи, в надежде на её выздоровление. Посему вышагивая впереди и поглядывая на спутников, я игриво вопрошал: «Други мои, что вы думаете о чудесах бога Семаргла, ваятеля собачьих душ?! Наделил ли он, нашего щенка, как своего соименника, созидательным духом агнии?! Мне вот думается, что наделил и хотя шерстистый недоросль, человеческого языка не ведает, зато невзгоды отпугивает, да звонко гавкает!».

Правда сегодня, в послеполуденный зной, щенок понуро семенил позади Глаи и тяжело дышал, вывалив из пасти, свой длинный язык. При том, что за две недели пути, цвет его запылённой, шелковисто-чёрной шёрстки стал буро-серым, а белое пятно на груди, стало совсем неприметным. Но вопреки усталости, когда Семаргл поглядывал на меня, его хвост начинал бойко вилять! Воочию, в сердце полугодовалого щенка, пламенеет искра крылатого бога, в свете которой, он не замечает тягот дальней стези и полуголодного существования.

Полным себялюбцем, непохожим на Семаргла, становился привередливый Питин. Который почему-то решил, что я обязан его кормить, поить и нести ответственность за дождь, жару и шальную искру от бивуачного костра, которая однажды, вздумала упасть на его ухоженную шёрстку! При этом, котёнку не нравилось много ходить, а потому он научился взбираться, на наши спины и ездить верхом! Поначалу я не понимал, как щенок возит, когтистого друга на своей холке?! Но потом догадался, что густая шерсть, защищает его. Вот почему я, не желая страдать от когтей Питина и ходить поцарапанным, благоразумно нашил кожаные подушки, на лямки своего заплечного короба.

Пережив бегство по прибрежному морю, котёнок подрос, поумнел и начал говорить! Так что теперь, завладев моим вниманием, Питин мог внятно потребовать… Например воды, потешно растягивая губы и выговаривая: «Пити, пи-и-ти!». Или как сейчас, настаивая на сытной трапезе, справно мурча: «Мяушать! Мяушать! Мяу-у-шать!». Вот почему я, принялся его увещевать: «Конечно, я бы давно накормил тебя, привередливый чистюля, до сих пор не знающий, что такое дорожная пыль! Только нам, вблизи поселений родовичей Вепря, как непрошенным гостям, охотиться нельзя! Ведь за несоблюдение стародавнего устоя, могут и наказать!». Досадно и горько, но каким образом, моя четырёхлетняя племянница Заряна, научила Питина словесно мурчать, теперь не узнать. Поёлику на третий день, после ранения в Таре, её жива покинула Явь…

После гибели племянницы, нас начала привечать богиня Морана, правда отрешилась и подалась прочь, находясь в извечном поиске, неминущих душ. Избежав незавидной участи, мои шерстистые други воспряли, а месяца вэйлетъ, хэйлетъ и первая неделя, сороковника тайлетъ, канули в лету. Безвозвратно отдалив счастливые времена прошлого, от злополучного настоящего и неведомого грядущего. Правда в моей памяти как прежде, звучит смех, родной матушки Милавы и рокочущий голос, отца Казимира. Как трепетное, бодрящее воспоминание, о беззаботной жизни в отчем доме. Несмотря на произошедшую трагедию, моё сердце бунтовало, не принимая гибели Западно-Тартарских Рысичей и семьи. Хотя разумом я понимал, что души жители Тары погребены в ар, а их Бессмертные живы, вознеслись в Небесный вырий!

Минуло три сороковника, как прабабка увидела гибель детей, внуков и ненаглядной праправнучки Заряны. После чего, она горестно замкнулась в себе, а её угнетённая атма, начала искать избавления, скитаясь у границ Мира яви. Когда сие происходило, душа прабабушки неподвижно замирала, бездумно глядя в дальнюю даль. Конечно, мне было понятно, что Глая начинает сходить с ума, но я не представлял, как можно её вернуть, к нормальной жизни?! Несмотря на свалившиеся несчастья, я держался достойно, потому что был поглощён, текущими заботами. Сперва выставлял парус и правил лодкой, а затем торил торну и готовил еду.

В начале морского бегства, прабабка подробно поведала, по каким звёздным и береговым приметам, мне следует выбирать кратчайший путь. Вот почему, за неделю северо-западных ветров, мы весьма споро, обогнули Малую Тартарию и не заходя в Корсунь, поплыли дальше, вдоль Сарматских земель. Во время прибрежного хода, слившись воедино с тяжёлым правилом, я вспоминал подробности последней беседы с дедушкой Мирославом, в кремле поселковой Тары и сделал важные выводы.

Я знал, что накануне горьких событий, дед получил донесение о предстоящем, разбойничьем нападении и послал меня с предостережением, по теремам центральной улицы. После чего поселяне, затаились с оружием в руках, тревожно ожидая утра, да наперекор незавидной участи, готовые сражаться. Поёлику все понимали, что так скоро, затребованной подмоги из раздираемой сословными противоречиями Ла-Копы, не прибудет.

Ведь на Западных рубежах, нашей многострадальной Родины, начиная от павшего Царьграда, мятежного Киева, вплоть до оступившейся Московии, порядка давно нет! Где свыше четырёх десятков лет, не затихают кровавые междоусобицы, развязанные продажными князьями. Которые возомнили себя Пупами земли, но по своей порочной сути, показали себя сребролюбивыми предателями, Исконно-Народоправных и Вольных, Славских Народов!

Таким образом, бессовестные наместники Тартарии, отринувшие Родную и Поконную Веру Предков, ввергли Рода потомков Славяно-Арийской Расы в кровавые руки, служителей религии Пекельного мира! Подобострастно склонив, свои затуманенные головы, перед Орденами Западных Ромеев и Византийских чернцев, дабы лицемерно погубить, последний Державный оплот Славян в Зарепейской Тартарии!

Нынче минуло три лета, как чернцы Тамтархи, начали с ненавистью счислять, свои упущенные выгоды, возникшие в результате беспошлинной торговли, купцов Тартарии с Константинополем, в обход разворованной, городской казны. Их раздражал богатый доход, который исправно поступал из посольской Тары, для нужд Великой Тартарии, минуя порожние закрома Тамтархи и карманы местной знати.

Из-за чего, вопреки договорам о взаимопомощи между Великой Тартарией и Византией, чернцы Тамтархи задумали извести, жителей ненавистной Тары. Вот почему они, придерживаясь коварного плана, с помощью денежных подачек в гибельный рост, сперва прикормили, а затем разорили, простодырого черкесского князя Гагика. Которого закабалив и вынудив принять христианство, они с обещанием списать долги, подбили на безнаказанное разорение, посольской Тары!

Засим, некогда порядочный князь, верноподданный Колхидского царства, собрал безнравственное отребье и вероломно напал на наше поселение! Убивая безвинных людей, подбадривая наёмников и алчно набивая, свою бездонную мошну. Не понимая того, что Ромейские чернцы ничего и никогда, не дают даром! Посему, по возвращении домой, новоявленного раба Бога воинств, а ныне бесполезного и досадно болтливого Гагика, заслуженно причастили ядовитым вином, лишив награбленного добра. Посмертно приложив пальцем, к дарственным бумагам, ввергающим в Бесправное холопство, его осиротевший народ!

Во время плавания, мы успешно повторили часть стародавнего похода Глаи в Сколотском войске и доплыли до приморского города Тира, часовни которого видны на восточном берегу реки Днестр, впадающей в море. По сей реке, хорошо известной киммерийским и галльским племенам, минуя скифские и валахские степи, мы поднялись до непроходимых, верхних порогов. Где пришлось сойти на берег и передать чайку в безвозмездное пользование, гуцульским родовичам. Которые в благодарность за прибыток, пожаловали трёхнедельный запас снеди.

Далее, на протяжении двух недель, мы шли вдоль Сарматских гор, двигаясь на север-запад, приближаясь к поселениям, Полянских родовичей. Поскольку бывая в Таре, иные купцы сказывали, что побратим моего прадеда, живёт в тамошнем Вепреграде. На помощь которого, терзаясь в неведении, я очень надеялся, а потому часто приговаривал: «Бог Спех, помоги найти деда Микулу и новое пристанище!».

В пути, я был поглощён текущими заботами и жил мечтой, надеясь обрести новый дом. Поэтому верил в то, что Полянские родовичи, обязательно спасут мою прабабку от умопомешательства и помогут нам обустроиться, на новом месте. Вот почему, под моим бдительным началом, наша ватага целеустремлённо приближалась к цели, а к концу третей недели, дремучая торна закончилась и мы ступили на людные дороги. Вдоль которых Славские поселения встречались чаще, а встречные ходоки говаривали, что в одном поприще от сих мест, начинаются земли полян из рода Вепря.

Ранним утром, наскоро позавтракав отваром из травяных кореньев, грибов и ржаной лепёшкой, мы вышли из лесной чащи, на долгожданный тракт, коий уходил в даль, растворяясь в сизой дымке. После полудня, завидев маковки часовен заветного Вепреграда, я начал присматривать место для бивуака. Где нам, было бы сподручно наскоро перекусить, обмыться и привести одёжи, в надлежащий порядок. Вскоре мне приглянулась небольшая роща, углубившись в которую, я заметил студёный ключ.

Приблизившись к бьющему из под земли источнику, я с поклоном молвил: «Берегиня-ключница, прими добрые пожелания, во славу Навьего царства! Позволь нам, утолить жажду и омыть разгорячённые души». После чего, я зачерпнул ключевой водицы в берёзовый туес. Напоил Глаю, да приложился сам, а про запас, набрал штоф воды в кожаный куль. Немного отдохнув в тени деревьев, я привычно сбил с нашей одёжи, дорожную пыль и усадил Глаю поудобней, на сломанной сухостоине. Нарвал для заедки, свежего щавеля и не высекая огня, наскоро разделил между нами, одну из девяти последних, Гуцульских лепёшек. После трапезы, мне пришлось основательно потрудится. Расчесать Глаины волосы и отмыть грязного щенка, а как награду за труды, надеть чистые одежды.

Правда несмотря на приложенные усилия и чистую перемену платья, дальний исход оставил на нас, свой явный отпечаток, в виде исхудавших, осунувшихся лиц и заштопанных прорех, в потрёпанной одежде. Прощаясь с живительным, тихо журчащим ключом, я сделал подношение Берегине и бросил в ручей, несколько семечек подсолнуха, завалявшихся в кармане. Которые с весёлым плёсом, ниже по течению, она радушно приняла.

Вспоминая подробности, недавнего перехода, начиная от Гуцульских владений, до сих мест, следует заметить, что ватага грязного мальчика, идущего впереди бабки с черношёрстными спутниками, сама по себе, никого не привлекала… Правда в глазах проезжавших попутчиков, возчиков и спешных гонцов, глазевших на Глаю, я неизменно замечал, безотчётный страх! Ведь её облик, был необычен и складывался из седых волос, выбивающихся из-под траурного плата, тёмного лица и болезного взгляда, неподвижных глаз. Посему, ежели недобрая молва, опережала наше появление в весях и погостах, то вместо радушного странноприимства, нас прогоняли, чурая в открытую.

Вот почему ни в одном, окольном Татарском городке, где рассоренным жителям, навязали обряд Византийской религии, проповедующей выгоды государственности и самостийного жития, мне не удалось добиться ночлега. Не в последнюю очередь, из-за того, что тамошние двери и ворота домов, были заперты на железные щеколды и неприступные замки! Вопреки нелюдимости которых, продолжавшие жить извечным, державным укладом, прочие Славские родовичи, расспрашивали меня и вникали в истинные причины, наших лишений. Засим приглашали на постой, правда не дальше поскотины. В такие вечера, я искренне радовался крыше над головой и благодарил хозяев за ночной покой, приходя в неописуемый восторг, от дарованной краюхи хлеба или крынки молока!

Иногда случалось так, что злые люди грозились нас стрелить, правда тетиву, никто не спустил. Поэтому перед закатом, мы часто сходили с дороги и ночевали в чистом поле, боясь торговых обозов с лихоимной охраной. «Боги и прародители, уберегите нас от мерзких лап, разбойного люда, в чьих помыслах порок и желание наживы! – часто вопрошал я. – Избавьте от тех, кто выискивает беззащитных детей и юных девушек, чтобы накинуть ошейник неволи и продать в Агарянское рабство!».

Съестные припасы, какие изначально были припрятаны в нашей лодке, впрочем как и новые, которые нам пожаловали Днестровские родовичи, мы почти проели. В полупустом кузове Глаи, остались только пожитки. Правда в моём коробе, ещё покоилось восемь ржаных лепёшек и немного соли. Железный котелок, огниво, да небольшой топорик и ценный нож из харалужной стали.

Весь скарб в моём заплечном кузове, от чужого взгляда, был заботливо прикрыт нехитрой одёжей. На которой хитрюга Питин, приспособился отдыхать, приподнимая крышку и влезая внутрь. Ещё при нас, была пара берестяных туесов, для сбора ягод и деревянные ложки, а на левом плече, я нёс малый роговой лук и тул с двумя десятками охотничьих стрел. Правда у пяти из них, были стальные наконечники, годные для боя.

Глава 5. Велесовы псы

Мы приблизились к вратам Вепреграда, когда Хорс небесный правил колесницу на закат и возле Западных врат, припекал беспечных караульных. Кои ещё в поутрось, поснимали жаркие шеломы, да разомлев к обестне, поскидали несносные тигеля. Засим, поскладав бердыши в гурт и срамясь в исподних портах, они укрылись в тени, дожидаясь вечирней смены.

Двое сослуживцев, широкоплечий молодец и дебелый толстяк, сидели на завалинке, расположившись левее распахнутых врат, подле сруба надвратной башни. Тогда как третий караульный, коротал время справа от въезда, притулившись в томной полудрёме на чурбаке. Придерживая на коленях, короткую сулицу.

Растревоженные парубки, недовольно на нас зыркали и тихо переговаривались, а когда мы подошли ближе, то длинный с сулицей, негромко молвил: «Дивитесь други, кто к нам пожаловал! То ли хоробр при луке, то ли чадо неразумное, вместе с няньками?! Ты откель унот, путь держишь? Важного дела ищешь, али от оного лытаешь?».

Вопрошал он благодушно, насмехаясь от тягомотной скуки, да только ять, невзирая на усталость, панибратства не потерпел, а справедливо негодуя, начал браниться. Правда могутный молодец с льняными волосами, меня грубо пербил и пристрастно вызнавая, рассердил пуще прежнего. «Ишь, как встопорщился! – процедил он. – Поди запретное, таишь за пазухой, али неведомое зелье в коробах прячешь, кое в наш Поляно-Галльский град, ты за ради прибытка или людской погибели, внести задумал?!».

После сего оскорбительного высказывания, я гневно распахнул уста, но только выдал краткое: «Ой-ё-ёй!». Поскольку из-под крышки заплечного короба, взметнулась чёрная лапа и болезненно влепила, по моему уху! Приходя в себя, я оглушённо замер, а подрастающий Питин, таким молниеносным действом, предотвративший ругань, вылез из короба и расположившись на моём плече, начал умываться. Между делом, поглядывая на растерявшихся молодцев…

Толстый повеса опомнился первым и указав на Питина, наигранно выкрикнул: «Добры молодцы! Полюбуйтесь на сего Грозного пардуса, коий желая подрасти, важно мурчит и гордо пыжится, а по воле Волоса, прибавляет только в моргалках! Ха-ха-ха!». Недобро посмеявшись, он заговорщицки обратился к сидевшему подле тына, длинному сотоварищу: «Друг мой, любезный Мстиша, проверь-ка сего ершистого боя! Погляди-ка повнимательней, может в его заплечном коробе, меч-кладенец самого царя Гороха, вместе с Живой и Мёртвой водой легов, нечаянно запропастился?!».

После речённого непотребства, пузатый враль, подобострастно взглянул на видного молодца, ожидая разрешения на досмотр, а невозмутимый Питин, немедля запустил когти в моё плечо! Причём так глубоко, что от внезапной боли я вытянулся струной и позабыл о гадких насмешках, вместе со своей, кипящей обидой! Вот когда Мстиша, лениво поднялся и опираясь на древко сулицы, приблизился к нам.

Тройки частей, мне хватило для того, чтобы не подавая вида, перетерпеть боль и придя в себя, вежливо поинтересоваться: «Добры молодцы! Подскажите любезно, не в вашем ли граде, проживает Микула, по прозвищу Ратный кудесник?». Заслышав известное прозвище, старшой удивлённо вздёрнул брови и кивнув сотоварищам, казённо поинтересовался: «Пошто отрок, тебе потребен сей муж?».

Только ответить я не успел, поёлику Мстиша, заглянув под Глаин плат, вдруг отпрянул и потрясая сулицей, испуганно заголосил: «Чур меня огради! Ведь она, совсем чёрмная!!! Изыди вон, вражья душа!». После чего, обрюзглый пузан, враз насупился и начал вторить дружку: «Гони их в шею, старшой Гордыня! Итак видать, что больные они!».

Поглаживая аккуратную, коротко остриженную бороду и недовольно хмурясь, старшой задумчиво поинтересовался: «Твоя бабка шо, изводя поганых гнид, свой светлый лик, вместе с перстами и власами, берёзовым дёгтем намазала? Али потемнела зело, поёлику заражена проказой, али чёрмной падучей, а может мораниной болезнью?!». Правда в следующий миг, приняв важное решение и прерывая мой ответ, непререкаемым жестом открытой ладони, Гордыня строго изрёк: «Ведь сих подробностей, мы не ведаем! Так что времени на просьбы и тщетные уговоры, вы не теряйте, а ступайте к Светлой роще, там помогут!».

– Внимай отрок! После трёхдневного пути на восток, когда выйдешь на тракт и завидишь макушки, многоярусного града Лиственя, возводимого пришлыми Рысичами, поглядывай направо, дабы не пропустить широкой гатчины… Стоя пред которой, да взирая на юг, тебе должно разглядеть за лесами, на высоком холме, одинокой терем с высокой башней.

– Запомни вестовые приметы и ступай по сей шири, покуда она не исчезнет в полесье, но ты не останавливайся, а идти дальше на юг, придерживаясь оной башни и через пол дня ходьбы, выйдешь на скрытый в лесах, Велесов скит. Именно в нём, живут умудрённые травники, врачеватели и волхвы, которые во славу Скотьего Бога, лечат хворобы атмы и душевные болезни…

– Недалече оттуда, на пол пути к Перуновой поляне, в тереме с той самой, видимой издалека башней, должен жить некий старец, коего Ратным кудесником кличут. Мне сие знамо, поскольку наши старожилы о нём, часто судачат. Вот только он ли именем Микула, который тебе нужен, Азъ не ведаю!

Могутный старшой, закончил отповедь и пригладив усы, вперился в меня, выжидательным взглядом. Я опомнился, перехватил коварного Питина на руки и рассказал о злонамеренно разграбленной и сожжённой Таре. Затем поведал о том, что некогда моя прабабка Глая, приехала в Тартарские края из далёкой, Айфиопской стороны, в которой Хорс небесный, палит землю нещадно. Из-за чего тамошние людины, весьма темны от рождения, не ведают снега и взирают на случайных Тартар, как на издревле известных побратимов.

В конце своей были, я начал глаголить об уехавшем из прибрежной Тмутаракани, бере Микуле, которого в народе прозвали Ратным кудесником. Вот когда, проявив к безучастной Глае, заслуженный интерес, Гордыня порывисто встал и начал её разглядывать, а недоверчивый Мстиша, навёл на нас, остриё поднятой сулицы.

Уложившись в девять частей, я закончил быль и хотел испросить ночлега, но предугадав суть, моих сокровенных чаяний, Гордыня молвил: «Ты пойми меня правильно, отрок! Азъ не имею права, пропустить вас во град, пока не будет разрешения волхвов. Пущай наперёд, они твою прабабку осмотрят, ведь она явно нездорова!». Затем подкрутив усы и как бы, извиняясь за свою непреклонность, он мягче добавил: «Ежели сие сподобите и не передумаете, вот тогда приходите!».

Так что мне, потянув Глаю за руку, пришлось с благодарным поклоном, уходить восвояси. Впрочем, я покидал владения полян, вепсов и галлов, осевших здесь во время древнего исхода Славян на запад, не абы как, а целенаправленно двигаясь на ярилин восход, доверившись сказанному Гордыней. Ведь действительно, после смерти Заряны, разум возвращался к прабабке всего пару раз, а остальное время, она безропотно следовала за мной, молчаливо трапезничая на привалах и выполняя простые, насущные требования.

Тем не менее Глая, продолжала путь с высоко поднятой головой, ступая по Тартарской земле с невиданной в Поляно-Галльских и Рысьих каганатах, Офирской статью и лёгкостью. Только после пережитой беды, на её лице остались горестные морщины, а душа исхудала так, что стала походить на иссушённый кий. Вдобавок к огорчающим меня, проявлениям тихого помешательства, она начала замирать, вперившись в даль. Благо, что когда это происходило, рыскающий по округе Семаргл, начинал тревожно лаять, привлекая моё внимание.

После двухдневного перехода по дремучей стезе, мы вышли на широкий тракт, вдоль которого виднелись поселения с лоскутами полей. На которых зрела кормилица рожь, домотканая конопля, сытный ячмень и целебный овёс. При сём растущем изобилии, выгоны для скота, подле многих усадеб, как принято у Тартарских поселян, были рачительно огорожены плетнями.

Повсеместно трудились мирные людины, одетые в привычные рубища и незатейливые вышиванки, напоминающие Тмутараканьские. Вот только на выбритых головах, я разглядел лишь один клок, свисающих волос. «Перуновы Рысичи! – вслух подытожил я. – Кровные братья Центральноазиатских Тартар, а значит мои родовичи, внуки нашего первопредка – Снежного барса!».

Проснувшись в сваоръ, на третий день после встречи с караульными Вепреграда, я вдруг радостно почувствовал, что мою живу покидает, угнетающий страх! Который во время скитаний, держал мои душевные луки в тягостном напряжении. Более того, после увиденного накануне, кипучего бытия Рысьих родовичей, моя вера в будущее начала возрождаться, при незримом участии, вольных ветров Сварги, выдувающих пепел из далёких погостов Тары и моего сердца.

Шагая на восток по Галльскому тракту, разделяющему подножие многоярусного града Лиственя, я видел как за придорожными полями в перелесках, чубаки дружно валят и зачищают деревья, пригодные для строительства. Глазел на то, как стащив выворотни, крупную поросль и рублёные ветки в дровяные кучи, их недоросли бегут к гружёным возам. Подбирают вожжи и радостно влезая на верха, везут во град, плотно уложенный и обвязанный, бесценный аршинный и локтевой, прямоствольный кругляк.

Заслышав выкрики, я взглянул на деляны слева, на которых шестёркой лошадей, мужики корчевали белесые пни, издали похожие на большие, допотопные грибы. В свой черёд, заприметив нас, корчёвщики решили передохнуть и выжидательно остановились, обметая травой, взмыленных лошадей и поправляя упряжь. Вот когда, пытливо взглянув в неподвижные глаза Глаи, я твёрдо решил, повременить с заходом в многообещающий рысий град, так что мы свернули направо и по натоптанной торне, пошли на юг. Когда лесные объятья, скрыли нас от любопытных глаз, я выдохнул с облегчением, поёлику с недавних пор, предпочитал ходить неприметно.