1924 год. Наследница

– Уверен! Все должно быть сделано по закону.

В следующее мгновение он быстро шагнул к стоящему бандиту, затем неожиданно и резко рубанул его ребром ладони по шее. Громила на секунду замер, потом закатил глаза и, как бревно, грохнулся на землю. Удар у бывшего следователя был явно отработан, причем на практике.

– Ого! Как вы умеете! – восхитился я.

– Знаете ли, я не только за столом сидел да бумажки перекладывал, – в его голосе чувствовалось ехидство. – Мне и на задержаниях приходилось часто бывать, а там всякое случалось.

– Я понял. Вот только сдавать вам этих уродов придется самому. Надеюсь, тут вам ничего объяснять не надо? – и я спрятал браунинг в карман.

– Не надо. Встретимся завтра у галереи, в одиннадцать.

– Караул!! – в следующее мгновение я уже орал во весь голос. – Милиция!! Грабят!!

Почти сразу в ответ где-то в начале аллеи раздалась трель милицейского свистка. Я подмигнул ошарашенному моей мальчишеской выходкой Зворыкину, а затем быстрым шагом пошел в противоположную сторону от той, где раздавались свистки. Свернув с аллеи, вышел на шумную, оживленную улицу и почти сразу затерялся в толпе. Правда, при этом чисто автоматически какое-то время покружил по городу, проверяясь.

На следующий день, после плотного завтрака в трактире, купил у мальчишки-разносчика газету «Вечерняя Москва», где в колонке криминальных новостей нашел статью о странном происшествии на бульваре. По словам репортера, который разговаривал с непосредственными свидетелями (наглое вранье!), двое матерых уголовников решили ограбить граждан приличного вида, которые отдыхали, сидя на скамейке. Вот только бандитам не повезло, так как один из двух людей оказался Зворыкиным Петром Сергеевичем, бывшим царским следователем. Далее было написано, что в свое время он проникся светлой идеей мирового коммунизма и перешел на сторону революционного пролетариата, а теперь работает юристом в советском учреждении. Именно он, не побоявшись, скрутил бандитов и передал их в руки сотрудников рабоче-крестьянской милиции. Далее репортер писал о сознательности и гражданском долге, о том, что люди не должны прятаться по углам, а давать жесткий отпор уголовной швали.

«Даже здесь, в криминальной колонке, нет никакой конкретики, зато политики накрутили – будь здоров».

Выкинув газету в урну, я отправился на встречу.

Встретились мы со Зворыкиным и Власовым у картинной галереи. У меня даже сомнений не было, что после вчерашних событий Власов придет вместе со своим старым другом. Если у Владимира был цветущий вид довольного жизнью человека, то Петр Сергеевич, судя по сердитому выражению лица, даже не скрывал того, что был зол на весь мир.

– Здравствуйте, господа. Как все прошло, Петр Сергеевич?

– Да это просто безобразие! – бывший следователь расстроенно махнул рукой. – Эта их народная милиция – просто насмешка какая-то над законом!

– Расскажите. Мне же интересно, как участнику событий, чем все закончилось.

– Не надо было слушать Петра, а расстрелять их там же, на месте! – неожиданно и резко высказался на эту тему Власов. – Мы таких сволочей без всяких разговоров к стенке ставили.

«Недавно совсем скучный был, а тут смотри, ожил. Интересно, где и кого он там к стенке ставил?»

– Владимир, думай, когда говоришь, – и Зворыкин бросил настороженный взгляд по сторонам.

– Что я такого сказал? Да тебе ли не знать, что у нас в России каждый пятый человек ставил кого-то к стенке. Так что не надо мне рот затыкать, Петр.

Зворыкин резко махнул рукой, этот жест явно говорил, что горбатого только могила исправит, потом повернулся ко мне и сказал:

– Хочу искренне поблагодарить вас, Александр! Вы спасли мне жизнь. Теперь я ваш должник и всегда это буду помнить.

– Давайте оставим это, Петр Сергеевич! Вы лучше расскажите, что там у вас было с милицией.

– Что там может быть! Привели нас всех в отделение, а там сидит молодой деревенский лапоть, изображая с умным видом дежурного следователя. Выслушав меня с деревянным лицом, он вместо того, чтобы задавать вопросы по делу, спросил меня: служил ли я в царской охранке? Я ему объяснил, что чист перед советской властью, что был следователем по уголовным делам и боролся с преступностью. И что бы вы думали? Он мне не поверил! Он заявил, что я «бывший», а значит, классовый враг, который пытается запутать следы, а гражданин Чернов, пусть и преступник, но близкий пролетариату по духу человек, так как мучился в тюрьмах еще при царе. Причем этот никчемный дурак нагло заявил, что раз я его сажал во времена гнилого царизма, то это говорит о том, что у меня к гражданину Чернову личная неприязнь, и я его оговариваю. Меня просто оторопь взяла, а эта сволочь Черный прямо закатывается от хохота. Представляете этот спектакль, господа?! Тогда я заявил, что хочу переговорить с его начальством, а он мне в ответ пригрозил тюрьмой. В общем, я все же добился своего: пришел мужчина в возрасте и представился старшим оперуполномоченным Варенцовым. Мне пришлось снова объяснять суть того, что произошло, и рассказать ему, что собой представляет бандит и убийца Сашка Черный. Стоило тому услышать, кого взяли, как этот пролетарский милиционер сразу схватился за телефон, а еще спустя пару минут в кабинет влетели оперативники и забрали Черного с подельником. Затем Варенцов меня с полчаса расспрашивал о прежних делах Черного, а потом сам поделился недавними «подвигами» бандита. Как оказалось, на счету у Черного только за последние три недели два налета с трупами, два из которых – сторож и милиционер. Знаете, что самое обидное во всей этой дурацкой комедии, так это то, что меня как бы признали своим и даже пару раз назвали товарищем.

– Да кто он этот Черный? – нетерпеливо поинтересовался я тем, что меня заботило больше всего.

– Первейшая сволочь, грабитель и убийца. Александр Андреевич Чернов-Бельский. Потомственный дворянин из хорошей семьи. Впервые убил человека в девятнадцать лет. Тогда Сашка проигрался в карты и вместо того, чтобы отдать долг, зарезал этого человека. За ним еще в мое время было два срока и семь трупов, и я просто думать боюсь, что эта тварь натворила за все эти годы, полные беззакония. Вот второго бандита мне никогда раньше видеть не доводилось, хотя, скорее всего, он уже проходил по делам. Кличка Лом. Как мне сказал товарищ Варенцов, им недолго жить осталось. Как только в милиции окончательно убедятся, что это те самые бандиты, их сразу к стенке поставят. Вот и вся история.

– Так это же хорошо?

– Просто отлично, – сразу повеселел Зворыкин. – Теперь я хочу сказать вам, Александр, что вы меня несказанно удивили. Я вас совсем по-другому представлял. Сначала как шустрого и наглого дельца, всплывшего на мутной волне. После того, как вы предложили нам… дело, то я заподозрил вас в связи с криминальным миром, а сейчас даже не знаю, что о вас думать. Вы настолько ловко сыграли роль труса, что даже я в тот момент вам поверил, а вы, оказывается, играли с ними, как кот с мышами, готовый их убить в любой момент, хотя никогда их до этого не видели. Такое хладнокровие я редко у кого видел. Отсюда можно сделать вывод: хотя вы очень молоды, но при этом очень опасны.

– Скажу вам так, Петр Сергеевич: A la guerre comme ? la guerre, messieurs.

– Знаете французский? – удивился Власов. – На войне как на войне. А знаете, господа, благодаря этой фразе мне только что в голову пришла мысль, что все мы так и не вышли из состояния войны. Скрываемся, прячемся, ждем удара в спину. Казалось бы, живешь на родине, а чувство такое, что ты здесь чужой. Ты как, Петр?

– Я русский человек и, надеюсь, всегда им останусь. У меня есть только одна родина – Россия. Здесь я родился, здесь и умру. При этом врать не буду, душа у меня, как у любого честного человека, болит за все то, что сейчас делается в стране. Все, что было с такими большими трудами создано, большевики развалили и разграбили. Сейчас, правда, они в ум приходить стали, специалистов на работу приглашать, торговлю наладили, промышленность поднимать стали. Вот только надолго ли? Ладно, наши переживания Александру не интересны, – Зворыкин снова повернул голову ко мне. – А французский язык у вас и правда хорош, только немного не так ставите фразы. И последнее. Помните, вы всегда можете на меня рассчитывать, Александр!

– Даже если мы пойдем грабить прохожих в темную подворотню?

Приятели весело рассмеялись. Было похоже, что они приняли меня в свою компанию.

– Вот и отлично, господа. Значит, у нас с вами остаются прежние отношения и договоренности, – я достал из кармана пачку денег и протянул Зворыкину. – Это вам для Николеньки.

Глава 4

Над массивным столом с резными ножками висел большой портрет Ленина. Впрочем, в этом кабинете вся мебель была большая и массивная. Кресло хозяина кабинета, большой кожаный диван, тяжелые стулья, массивная медная чернильница с львами. В его понимании все это должно было говорить о солидности и значимости его, как человека, занимающего ответственную должность, а вот пепельница, сделанная из гильзы артиллерийского снаряда, наоборот, должна была подчеркнуть пролетарское происхождение, показать его как выходца из народа, который на фронтах гражданской войны боролся за народное счастье.

Затянувшись в последний раз, начальник секретно-оперативного отдела затушил папиросу в пепельнице, после чего бросил недовольный взгляд на своего заместителя. Был конец рабочего дня, он чертовски устал, к тому же он не вызывал его, а значит, Семен Давиденко пришел к нему с каким-то делом.

«Надеюсь, это не очередной донос…» – недовольно подумал начальник.

– Товарищ начальник…

Хозяин кабинета барственно махнул рукой, дескать, не выделывайся, а говори как есть.

– Клим Маркович, сегодня мною были получены довольно интересные сведения. В Москве, прямо сейчас, находится наследница одного очень богатого человека. Судя по тем сведениям, что я успел получить, купцы Заварзины до революции входили в список самых богатых людей. Один из них, Николай Васильевич Заварзин, постоянно жил за границей и, судя по некоторым сведениям, за последние годы сумел составить себе приличный капитал. Если сам Николай Заварзин все это время жил там, то его сын принял наши идеи и остался в России. Женился, появился ребенок. Девочка. Потом они с женой умерли от испанки, а ребенок каким-то образом выжил. Как его нашли, тоже неясно, но суть не в этом. Эта девочка сейчас здесь в Москве, и ее дед, Николай Заварзин, чтобы вернуть себе внучку, согласен выложить за нее большие деньги.

– Откуда сведения?

– Есть у меня один полячишка в их посольстве. Полгода тому назад я его крепко посадил на крючок. Любитель малолеток испугался скандала и подписал бумагу о сотрудничестве. Это он мне о девчонке рассказал.

– И зачем ты мне все это рассказываешь, Давиденко? – лениво поинтересовался хозяин кабинета, хотя уже прекрасно знал, о чем дальше пойдет речь. Просто у него была такая манера вести беседу. Всю инициативу разговора он предпочитал отдавать сотруднику, заставляя его строить и развивать планы, но при этом, даже при одобрении начальника, вся вина, если что-то шло не так, ложилась на этого инициативного сотрудника. Сам предложил, сам провалил, а раз так – получи заслуженное наказание. Давиденко прекрасно знал о такой манере разговора своего начальника, поэтому продолжил излагать свой план.

– Поляки оформили официальные документы на девчонку и готовы вывезти ее за границу, причем не просто так, а за хорошие деньги. Нам, собственно, и делать ничего не надо, только взять у них девчонку, а затем вернуть старому буржую.

– А твой агент, он с какого боку к этому делу причастен?

– Так это он занимался для нее оформлением документов.

– Она сейчас живет при посольстве?

– Нет. Мой агент сказал, что для нее сняли квартиру, – и, предваряя вопрос своего начальника, добавил: – Никаких проблем с польским представительством у нас не будет. Возвращением внучки занимаются совсем другие люди. Думаю, что это агенты польской разведки.

– Даже так? Хм. Думаю, если пшеки подрядились на эту работу, то сумма, действительно, должна быть приличной.

Давиденко понял, что его начальник уже начал склоняться к задуманной им операции, поэтому решил подтолкнуть его к быстрейшему принятию решения.