Морская служба как форма мужской жизни

Наступила тишина… Впрочем, слышалось нарастающее шипение. Это медленно, но уверенно закипал Сэм от нахлынувшей злости.

– Ну, всё! – угрожающе прошипел он, рисуя картины жестокой мести.

– Сэм, я так саданулся об руль! Мне так хреново! – заканючил тыловик, чувствуя свою вину и предвидя осложнения в своей жизни в ближайшее же время…

– Тебе хреново? – переспросил Волынский Сергея. Тот кивнул в ответ.

– Не-е-ет, тебе еще не хреново, тебе вот сейчас амбец будет! – клятвенно пообещал ему Сэм, вытягивая из-за сиденья увесистый дрын.

Хапужников рывком открыл дверь и резво выпрыгнул из кабины прямо в лес, и рванул влево от машины, полагая выиграть время, пока Волынский будет оббегать машину вокруг ее огромного носа.

Пока Сэм подбежал к распахнутой водительской двери, он лишь услышал треск сучьев и топот ног удирающего Хапужникова. Тот ломился сквозь лес как перепуганный кабан.

– Стой, гад! Стой, скотина! – орал он ему во след, швыряя на звуки комья земли и большие булыжники. Да куда там… Падающие рядом с ним камни только придавали тыловику прыти. Семен уже почти догнал балбеса, но тот, споткнувшись о вздыбившейся корень здоровенной березы.

– Лежачего не бьют! – жалобно завопил Хапужников. Сэм, не успев затормозить, пробежался прямо по тыловику. Другого пути не было, не на дерево же прыгать? Да, лежачих у нас не бьют, по ним просто ходят, о них вытирают ноги.

Волынский вылез на дорогу. Длинный кузов торчал из кювета, почти перегородив всё пространство от оврага до скалы. Да и кювет был здесь совсем не глубокий, так что шансы на вытаскивание «Смерти империализма» на дорогу были довольно неплохими.

Вообще-то машины на этой дороге были редкостью, и оставалось лишь ждать, что Волынского и Хапужникова хоть когда-то хватятся и найдут какую-то машину для их поисков.

И вдруг он услышал трудолюбивое завывание дизеля где-то уже совсем рядом. «КамАз»! – определил Семен по звуку и обрадовался, как высшему чуду!

Это действительно был «КамАз», пробирающейся по дороге на Рыбачий, где экспедиция какого-то института вела изыскательские работы по геологии или по геофизике, Сэм так и не понял. Да и – плевать! Главное, что это был новенький мощный тягач, полноприводный трехосный вездеход!

Кстати, «чудовище» так удачно увязло, что водитель грузовика и его пассажир были просто вынуждены помочь Сэму. Слева – скала, справа – овраг, а прямо на дороге бедное, несчастное чудовище, плачущее водой и каплями масла.

Кроме того, Сэм пообещал им и дорогу показать, и кое-какую техническую помощь оказать – на «КамАзе» что-то там сломалось и нуждалось в небольшом, но неотложном ремонте. А мастерская в Ефимовке была вполне приспособлена для таких работ.

Чертыхаясь и ругаясь, все-таки с третьего раза выдернули «Смерть империализму!» на дорогу, с рывка запустили двигатель да так и поехали колонной. Для пущей надежности и безопасности.

Через пару поворотов Сэм заметил Хапужникова, который испуганно выглядывал из-за дерева. Он молча сунул ему под нос перепачканный грязью и смазкой кулак. Тому и так было стыдно. Он бросил товарища и двинул пешим ходом домой, в Ефимовку, до которой осталось не так уж и много!

– Да, тыловик ты, и училище твое тыловское! И фамилия твоя подходящая к должности! Что с тебя взять, кроме анализа! И на запчасти тебя не пустишь – и печень и почки ты свои алкоголем пропитал, как чувствовал! Одно слово – тыловик. А тыл, это организация, презрительно повернутая к флоту задом! Корабль – лицо флота, а вы его э… прыщавая наоборот, да!

Сэм ворчал и отчитывал Хапужникова до самой Ефимовки. Тому сказать в ответ было нечего…

Волынский доложил встречавшему их Днепрову о деталях поездки. Тот опять хотел было устроить разгон Сэму за угнанную «Смерть империализму», да махнул рукой в сердцах, и ушел. Обернувшись, он приказал оформить поход зеленого монстра, как обкатку.

Капитан-лейтенант Волынский, верный своему слову, не смотря на усталость, занимался гостями, которым была нужна конкретная помощь, а позже гостеприимно разместил их на ночлег у себя в квартире.

Хапужников таинственно исчез, даже не поблагодарив. Да что с него взять – тыл, однако, да и только… как верно говорит наш командующий, это не лицо флота, это его наоборот!

А вокруг машины с девизом «Смерть империализму» и мрачной корявой эмблемой уже суетился Крошкин, с огорчением разглядывая новые повреждения, торчащие винты с потерянными уже гайками, любовно оглаживая остывающий двигатель и теплое железо под капотом. В сердцах он стукнул кулаком по капоту. Обидевшись, вывалилась фара. Парень чуть не заплакал от огорчения. Работу надо было делать заново, машину было жаль. И эти чувства не добавили ему любви к офицерам…

Дел предстояло много! И Крошкин начал с того, что соскреб с борта издевательскую надпись и закрасил ободранное место свежей зеленой краской. Пусть уж лучше снова будет «Зеленое чудовище»! – решил он. Капитан-лейтенант Волынский рассказывал ему как-то, что был такой рекордный гоночный автомобиль в шестидесятых годах, носившийся на бешенной скорости по какому-то высохшему соленому озеру в Штатах. А его машина, после сегодняшних-то подвигов, была вполне достойна этой легенды!

Увидеть «Созвездие» и – не умереть

Повесть минувших лет

Бардин отдыхал в санатории и откровенно скучал. Честно сказать, все было неплохо – лечение, питание, врачи внимательные. Опять же книги хорошие, и… возможность не включать телевизор. Пока процедуры – куда ни шло, а вот после… делать нечего, а бездарно убивать время он не любил.

В спортзале волейбол сразу как-то не задался, Николай даже расстроился – ни тебе уже прыжка, ни особой реакции и техники… Он и не думал, что дела уже так на самом деле хреновы… Потихоньку он отошел – чтобы старых товарищей не подводить. Так, нормативы группы «Здоровье» – посмеялся он сам над собой.

Эх, вот бы к братану на рыбалку бы, на дачу, на коренную Волгу… А рядом разные речки, затоны и протоки…

Катер, резинка-шлюпка… А тут тебе организованный отдых! С самых ранних курсантских времен Николай Сергеевич последовательно ненавидел две вещи – общепит и организованный отдых. И того, и другого хватало! Хотя бы обязательных санаториев после автономок, которых у него было больше, чем пальцев на руках…

А в санаторий его «сосватала» его боевая подруга. Врачи раскопали какие-то шумы в сердце, какие-то сбои и кривые на кардиограмме, сосуды и предложили в санаторий. От врачей-то он легко отбился – чай, не впервой, но те применили запрещенный прием – вызвали втихаря к себе его Людмилу и просветили. Много ли надо, чтобы перепугать стареющую женщину, сосредоточившуюся на том, чтобы замучить мужа своей заботой о верном, но безудержно стареющем супруге… Куды ж денешься?

Вот с ней-то Бардин успешно бороться уже не мог – она была его царевной, давным-давно и просто – единственной. Но ведь, блин, пока в этой жизни найдешь свою царевну, то перецелуешь столько жаб! Поэтому экспериментировать больше не хотелось, да и время не то… И было бы из-за чего устраивать Фермопилы! Приходилось терпеть.

Обреченно плюнул, разобрался со своими рабочими делами, справился с формальностями по путевке. А потом – собрал чемоданчик, купил билет на «Арктику» и поехал в один из городков в Подмосковья, где среди хвойных лесов прятался санаторий ВМФ.

Бардину когда-то приходилось и там бывать – после пары автономок. Тут можно было зимой хорошо побегать на лыжах, походить по тропинкам в лесу между вековых деревьев, на которых резвились белки и трудились дятлы в кардинальских шапочках, оглашая весь лес прерывистой барабанной дробью. Там был просто изумительно чистый воздух! Летом можно было рыбачить в зарыбленном пруду, покупаться, да и загар тут не хуже южного. А сейчас – ни зима, ни лето! И что делать? Записаться в библиотеку?

И он героически все это терпел – впору было рисовать палочки за каждые прошедшие сутки, или перечеркивать даты в календаре, как когда-то он делал, отмечая сутки автономки в своем блокноте-ежедневнике, среди деловых записок…

Однако, скоро он повстречал достойную компанию ровесников и бывших сослуживцев. Вместе ходили в бассейн. Резались в настольный теннис и волейбол. Вспомнили и забытый уже преферанс. Прямо скажем, все игроки были еще те, но навыки восстановили, правила вспомнили и играли «по маленькой».

Но главное – они сами собой, совершенно ненавязчиво, перешли к рассказам о своем прошлом. Это возвращало их в молодость. Психотерапевты говорят – это да еще просмотр старых альбомов и фотографий – хоть немного, но омолаживает! Пусть и внутренне, но…

Говорят, что один из рецептов неувядающей молодости состоит в том, чтобы хоть иногда возвращаться в свое прошлое – посещая малую родину, рассматривая выпускные альбомы, встречаясь с друзьями-товарищами. Нет, ну действительно, кто теперь сможет вас назвать детским, уменьшительно-ласкательным именем? Только близкие родственники да друзья-ровесники!

И потекли, сами собой, реки красноречия. Простого, бесхитростного…

А Бардин вспоминал далекое-далекое время. По теме и по случаю. И один раз рассказал вот что:

– Были мы еще второкурсниками, точнее – только-только ими стали, и бегали во всю прыть по коридорам училища, скользя по зеркально надраенному паркету цвета красного дерева. Запах свежей паркетной мастики висел везде!

И на одном из поворотов чуть-чуть не сшибли напрочь высокого стройного капитана 1 ранга с папкой в руках.

Мы прятали глаза и мямлили какие-то извинения, а он, в ответ, посоветовал нам, в другой раз, не очень быстро бегать без особого повода, Особенно с риском для жизни старших офицеров. Выходить надо заранее, не распыляя времени по мелочам – еще посоветовал он. Затем, вновь оглядел нас и, безнадежно махнув рукой, пошел куда-то по своим делам.

Только тут мы заметили золотую звезду Героя над нагрудным карманом щегольской, чуть удлиненной тужурки, даже с виду не такой как у наших преподавателей.

Чуть ниже звезды были три скромненькие планочки. А у наших преподавателей их было всегда много – штук по десять-двенадцать. По этому поводу мы перебросились парой фраз с другом Геной.

– Вот серость пожарная! – услышали мы удивленно-презрительную реплику. Причем, явно в свой адрес. Голос был знакомый.

И из-за моей спины вдруг вырос «пятак» Сырцов, отбывающий в нашей роте повинность в качестве ее старшины. Старшина он был хороший – требовательный, знающий и вездесущий. Кроме того – борец-классик, всяческий чемпион, уже замучивший нас, всю роту, спортом почти насмерть. Надо сказать, честный и порядочный, где-то снисходительный к курсантам. Многие ротные балбесы с его помощью пересдавали свои неудовлетворительные знания на «хорошо» и «отлично». У Сырцова был авторитет и среди преподавателей чуть ли не на всех кафедрах.

– Это планки орденов Ленина, Красной Звезды, медали «За Боевые Заслуги», серьезная и уважаемая правительственная награда, чтоб вы, детки, знали! Ни у кого из наших преподавателей таких просто нет! У них всякие юбилейные и «песочные» медали. (Мы с Генкой уже знали, что такое «песочные», то есть – ведомственные, за выслугу лет.).

А он специально носит планки только боевых орденов, которые есть только у него, у начальника училища и еще у кого-то. Некоторых это бесит прямо до пены изо рта, что, видимо, ему и нравится. Кстати, знаете, что орденские планки стали носить первыми на русском флоте, еще в апреле 1917 года? А в Советской армии – уже аж в 1943 году! Да откуда вам! Книжки читать надо, в библиотеки ходить, а не в «чай-хане» родительские денежки просиживать!

– А Герой у него за что? – хором спросили мы.