Личное. Далекое. О предках. Мои истории

Личное. Далекое. О предках. Мои истории
Виктор Юрьевич Кукушкин

Воспоминания о том, что отошло, о чём уже можно и хочется вспомнить. Документальные эссе о личном.

О предках

22 июня 1941 года. Дед, наверное, работает на тракторе в поле, бабушка – с детьми, или на огороде. Дед сначала был учителем, потом, стало модно, пересел на трактор. Бабушку вместе с семьей в 1929, в год «великого перелома» раскулачили и сослали на рудники Урала в район Перми. Восемнадцатилетней она таскала тележки, она потом об этом рассказывала. Дед вступил в комсомол, стал активистом и добился того, чтобы бабушку, его освободи невесту из ссылки и вернуть обратно. Было им тогда обоим по девятнадцать. Правда дом семье бабушки не вернули. В доме сделали школу, туда потом ходили их дети.

22 июня 1941 бабушке с дедушкой уже по тридцать, у них четверо детей, все мальчики, младший – мой папа, ему годик. Не зря говорят, перед войной рождаются в основном мальчики. Началась война.

Дед Кукушкин Никандр Григорьевич, пройдя небольшую переподготовку с трактора на танк, попал подо Ржев в печально известную 33 армию, в Вяземский котел, говорят, одна из страшных битв той войны, оттуда первая медаль деда «За оборону Москвы».

Второй дед Строганов Леонид Филиппович до войны живет в Риге, скорее всего, один из руководителей старообрядческой общины (по материалам съезда старообрядцев Латвии конца 20-х годов сидел в президиуме). Когда в Ригу вошли немцы уехал в заволжские леса в деревню Богоявление, там в 29 марта 1945 года и родилась моя мама Нина. Деревня Богоявление – упоминание о ней появились раньше уездного города Семёнов, где 13 ноября 1964 года родился я.

Такие разные судьбы. Дедушка Никандр прошел всю войну с 1941 по 1945. и вернулся домой с Победой! Второй дед вернулся в Ригу, от его рижской семьи маме с бабушкой приходили письма – мы рады, что у нас есть русская сестра, приезжайте в Латвию, нам все вернули, мы вам подарим дом. Бабушка Анна эти письма изорвала, возможно, была обида, не знаю.

Говорят, во время той войны солдаты по статистике погибали через несколько дней, младший комсостав – через несколько недель, старшие командиры – через несколько месяцев. Дед был призван рядовым в первые дни войны, прошел от Москвы до Берлина, под командованием Жукова брал Берлин («справа танк, слева танк, а мой танк самый первый в Берлин зашел», – так дедушка Ликаша говорил подвыпивши, успокоившись со своей гармошкой). Когда дедушка Никандр сержантом вернулся с войны они с бабушкой родили и воспитали еще шестеро детей, теперь больше рождались девочки. Всего у них родилось десять детей Александр, Николай, Виктор, Юрий (мой папа), Тоня, Нина, Галя, Зоя, Василий, Владимир. Рождались через год. Но во время войны была пауза, потом после войны родилась сразу двойня. (Одна из них, тетя Тоня, сейчас живет в Москве, другая, тетя Нина, на Украине, в Краматорске).

Подвыпив, дед часто под гармошку пел матерные частушки, а еще рассказывал про войну – справа танк, слева танк, а мой танк самым первым в Берлин зашел! Позже, когда я гулял по Берлину, приехав на кинофестиваль, думал – где-то здесь весной 45-го гулял и мой дед!

У бабушки Клавы, папиной мамы, девичья фамилия Бабушкина. Вслед за ней из пермской ссылки в Семенов вернулся её брат дедушка Костя. Родители их так и остались похороненными где-то там на Урале. А бабушку Нюру, младшую сестру бабушки Клавы не повезли после раскулачивания на Урал, была слишком мала, боялись – погибнет. Её приютила одна из семей деревни Хахалы. Позже бабушка Нюра вышла замуж за мальчика из той же семьи, что её приютила – Евлампия. Я заезжал с отцом к ним в гости. Красивые, добрые лица. Чистая светлая изба, герань на окнах. Вышитые подушки на кровати, заботливо уложенные одна на другую. Своими руками сотканные половики, занавески на окнах, вязанные крючком. Мясной суп из соленого мяса с картошкой, томленный в чугунке в русской печи. Резное крыльцо, резные наличники, крашенные синим. Валенки, сохнущие на досках забора вместе с трехлитровыми банками и кринками. Детей у них не было. Все что я запомнил тогда. Кстати, что касается деревни Хахалы, по легенде названа она в честь одного разбойника из отряда Стеньки Разина, Хахаля, так его звали. Говорят, он доплывал с Волги до этой деревни на Керженце, чтобы спрятать награбленное. И что где-то в том лесу в болоте до сих пор хранится клад Стеньки Разина.

А нынче почудилось: конь, бездорожье,

бревенчатый дом на реку,

И нет ничего, и не сыщешь дороже

такому, как я, – дураку… – это стихи поэта Бориса Корнилова. По мнению писателя Захара Прилепина «бревенчатый дом на реку» – это дом в деревне Хахалы. Туда, в эту деревню, ходил поэт пешком из Семенова в начале двадцатых годов прошлого века навстречу со своей первой любовью. Тогда, там же в Хахалах, жила моя бабушка Клавдия. Она была моложе девушки Бориса Тани Степениной на три года. Не исключено, что знала её, ведь в деревне все знают друг друга. Может даже встречалась и с будущим автором «Песни о встречном», ставшей спустя десятилетие гимном страны. Конечно же, встречалась. Лето, наверняка, вся деревенская молодёжь проводила на берегу Керженца. Наверняка, видя Бориса с Таней на речке, бабушка не могла и думать, думать, что Борис вскоре первым поэтом большой страны и будет расстрелян, а бабушка переживет своего ровесника более чем на шесть десятилетий и заглянет в двадцать первый век.

В деревне Хахалы до сих пор есть дом, тоже «бревенчатый дом на реку», откуда выслали семью Бабушкиных, до недавних пор в нем была школа и общежитие при школе для соседних деревень. Некоторые дети бабушки, мои тети и дяди, учились в этой школе. Каково было бабушке видеть свой бывший родительский дом, когда она возила детей из соседней деревни в эту школу. Хотя, наверное, благодарила бога за то, что выжила и вернулась. А могилка хозяина дома прадеда Матвея где-то далеко на Урале.

Вернувшись с Урала, бабушка на некоторое время поселилась у своей тетки Августы в Семенове, когда они с дедом Никандром поженились, переехала с мужем в соседнюю Хахалам деревню Заскочиху (в доме прапрадеда на 11 комнат, с иконами и библиотекой), где и родился мой отец. Рядом в соседней деревне Лыково ещё один дом отца дедушки Григория Чечулина. Несколько слов о нем.

Вообще-то по линии папы у меня два прадеда, а у папы по его отцу два деда, два отца у дедушки Никандра. Как такое случилось? У одного прадеда по папиной линии Николая Васильевича Кукушкина не было детей. Он был лесопромышленником, жил в деревнях Лыково и Заскочиха. Слышал про него такую историю. Когда у крестьянина в деревне умерла лошадь, а лошади считались кормилицами семей, прадед купил ему лошадь. Сказал, деньги возвращать не надо, но зимой поработаешь у меня на вырубке на своей лошади. Так вот у Николая Васильевича не было детей. В соседях была многодетная семья Яшиных. 10 детей. Николай Кукушкин взял у них дочку Онисью, и воспитало как свою дочь. Воспитал и подыскал мужа, выдал замуж за такого же лесопромышленника, как и он. Как говорят, у одного знакомого тоже лесопромышленника из Сибири сосватал Онисье на Керженец сына в мужья. И поставил им одно условие, когда родится первенец, отдать на воспитание ему в дом, чтобы тот получил его фамилию и наследство. Родился мой дед Никандр. У того все братья родные остались Чечулины, а он стал Кукушкин. Я долго не мог понять потом почему так, потом рассказали.

Потом грянула революция. У прадеда была большая библиотека, множество икон, жаль, ничего не сохранилось. Ну, о дедушке Ликаше я уже рассказывал.

Чечуля по Далю – большой ломоть хлеба или пирога. Прозвище давали крупным здоровым людям. В некоторых говорах наоборот такое прозвище давали изнеженным детям. Фамилия распространена по стране. Архитектор Чечулин, например, был главным архитектором Москвы, автором некоторых станций метро, соавтором сталинских высоток.

Лыково деревня знатная, на высоком берегу Керженца. Отсюда предки отца сплавляли лес к устью Керженца, к Макарьевскому монастырю, где проходила самая крупная ярмарка в России. Карман России – так ее еще называли. Еще по поводу деревни Лыково – корреспондент «Комсомольской правды» Песков нашел семью кержаков старообрядцев Лыковых в дальней Сибири. Об этом в советское время много писали. Писали, что они сознательно ушли от цивилизации, и что они из этой деревни, что стоит на Керженце в Семеновском районе Нижегородской области.

Во время войны в семье отца случилась трагедия, страшная трагедия для всей семьи. Когда бабушка ушла в поле за коровой (а корова была кормилицей для четверых детей), один сын, Витя, умер от осложнения аппендицита. Его все очень любили, для всех это была страшная трагедия. Папе тогда было всего два года. Бабушка долго потом не могла сообщить мужу на фронт о случившемся. Когда старший сын дядя Саша вырос и завел семью первенца он назвал Виктор. И тот тоже умер. Кто-то, не в семье, деревенские, сказали, что это какое-то проклятие и в нашей семье больше никого так называть нельзя. Могилка его с маленьким крестиком на кладбище в Лыково на высоком берегу Керженца. Папа не послушался и тоже назвал меня Виктором. После Виктором, похоже, не назван никто.

Мне не было еще года. Родители жили в подвале, своего жилья у них еще не было, маме девятнадцать, папе двадцать четыре. В подвале сыро. И вот как-то отец зашел видит, я почернел и задыхаюсь. Молодой папа схватил меня и побежал в больницу за помощью к врачам. Врач Архангельский сказал «у вас мужик растет, надо спасать, в операционную»… Резали много… гланды, полипы… спасли. Но я ничего не помню, мне было меньше года. Помню потом уже старше ходил к врачам, всё продолжали вырезать.

После этого меня отвезли к бабушке Анне по маминой линии в деревню Богоявление, где и прошло моё детство. Да была в СССР деревня с таким названием – Богоявление. На реке Керженец, что за Волгой, она и сейчас есть. Когда ее хотели переименовать, жители встали на защиту. Правда, церковь превратили в кинозал, потому село и стало деревней. Вместо алтаря повесили экран и там показывали фильмы, большое советское кино. Я до школы ходил в этот клуб и смотрел почти все фильмы. Деревня Богоявление – странное сочетание слов.

Когда стал себя осознавать, со стороны деревенских до меня доносилось, «латыш», это, стало быть, моя кличка. Так в три года я узнал про кличку. Латышский, латинский – это какие-то общие синонимы, проносилось у меня в голове. Латынь – что-то несуществующее. Не понимал, почему меня так называют, ни у кого не спрашивал и даже не хотел. Посчитал, что эта загадка идет из прошлого, еще до моего рождения. Мир ведь существовал и ранее, да и настоящее было еще чуть видно, даже не было воспоминаний.

Там я стал узнавать родственников по маминой линии. Бабушка Анна Сулоева, она меня воспитывала первые семь лет, ее сестра бабушка Лёса, братья дедушка Роман и дедушка Саша.

Дедушка Роман Сулоев, старший брат бабушки Анны, в юности, говорили, был активистом новой власти, раскулачивал чуть ли не будущих родственников из далёких деревень, отбирал зерно и скот. Я видел деда Романа в деревне Богоявлении всего раз. В старой с покосившимся никогда не крашенном крыльцом избе, что стояла рядом с церковью. Раз он был старшим ребёнком, наверное, изба досталась от родителей. Суровый бородатый сухощавый старик, рядом такая же суровая жена. Мама вошла вместе со мной в избу, поставила меня перед собой, показывая деду Роману нового родственника. Не помню, чтоб нас пригласили в дом. Везде сурово и аскетично, я бы сказал, очень бедно. Детей у него не было. Когда он умер, узнали, что он очень богат. Что-то и нам досталось на память. Мне радиола, где я проигрывал пластинки и слушал радио «Свобода», что вещало из Америки на Советский Союз, это радио тогда глушили и потому интересно было слушать.

Дедушка Саша Сулоев, младший брат дедушки Романа, жил в соседнем доме и не походил на брата, можно даже сказать, был его противоположность. Бабушка у семьи дедушки Саши брала для меня молоко. Когда я стал старше, сам часто ходил к ним за молоком. Дедушка Саша, сидя у печки, всегда курил самокрутку. Приглашал меня сесть рядом, крутил мне пустую самокрутку. Помню, когда хоронили их старшую сестру бабушку Лёсу из соседней деревни Елисеево, видел сына дяди Саши. Тот тоже приехал тетку хоронить. Он приехал на статусной тогда «Волге» с водителем. Лицо такое же открытое. Сказал, директором работает на заводе в Горьком.

Я уже рассказывал про этимологию фамилии Чечулин, что носили мои предки. Теперь про фамилию Сулоев. В деревне Богоявление «сулоем» называли кисельный раствор. Такой сладкий рядом с дрожащим киселем. Я его очень любил. А вот что написано в Интернете: «Сулоем называли человека, охочего до сулоя, гущееда. Это прозвище особенно было популярно в Новгороде. Однако сулоем также называли и водоворот, спорное, встречное, течение. Следовательно, прозвище Сулой мог получить человек бурного нрава, либо тот, кто жил на стремнине. Одно из первых упоминаний прозвища относится к началу XVII века: в «Ономастиконе» С.Б. Веселовского записан Сулой Богдан, крестьянин, 1606 г., Нижний Новгород». Кстати, примерно к этому времени «к 1619 году относится известие о «богоявленском селище» в верховьях Керженца, на месте, должно быть, нынешнего села Богоявление, километрах в 30 от Светлояра» (В.Л. Комарович «Китежская легенда» 1937г)

О своем втором деде я не знал ничего и только во время последней встречи с мамой она мне рассказала, будто предчувствовала.

Мамин отец, Строганов Леонид Филиппович, в отличие от папиного отца, не воевал, так как на начало той войны был гражданином другого государства, жил в Латвии, в Риге. С началом войны, то ли с приходом советских войск, то ли после вторжения фашистов по точно неизвестной для меня причине он оставил всё и уехал в Керженские леса за Волгу. Скорее всего, уехал на родину предков, здесь испокон веков наши предки прятались от гонений властей, от других опасностей внешнего мира. Здесь он познакомился с моей бабушкой, уже не Сулоевой, а Корытиной, но мужа своего она уже потеряла. Тот погиб во время сплавки леса. У бабушки уже был сын, который потом тоже погиб, ныряя в Керженце, сломал позвоночник. Тут у Леонида и Анны 29 марта 1945 года родилась дочь Нина, моя мама.

После войны дед вернулся обратно. Потом его семья писала, мы рады, что у нас есть русская сестра, приезжайте, нам все вернули, мы вам подарим дом. Но мы, заключила мама, письма изорвали. Адрес, откуда шли письма, она запомнила. Такие тогда были нормы приличия. Может, еще жив твой дед, может, найдешь его? И она мне протянула бумажку, где рукой мамы было написано «Строганов Леонид Филиппович. Латвийская ССР, город Огре». Это пригород Риги, ни дома, ни улицы, к сожалению. И тут я понял, почему в детстве в деревне, где я воспитывался у бабушки, меня называли «латыш». И ещё до меня вдруг дошло, – мама моя жила без отца. Она никогда не жаловалась, никогда никого не винила, всегда стремилась отдать последнее.

Это была моя последняя встреча с мамой, через три месяца у нее случился инсульт, прямо перед 61 днем рождения. Она ждала меня в гости на день рождения, пошла на рынок, но так с рынка и не вернулась.

Про фамилию Строганов. Покопавшись в интернете, увидел, что родословная идет аж от богатыря Добрыни Никитича из Пскова. У фамилии много ветвей, это и графские рода. Самая богатая русская семья, была спонсорами царя, на деньги Строгановых говорят, была завоевана Сибирь. Самый красивый дворец в Санкт-Петербурге – Строгановский дворец. Строгановы – это и известное русское блюдо бефстроганов и строгановская школа иконописи. Что касается Нижнего, моей родины, там стоит очень красивая Строгановская церковь, построенная у Волги, недалеко от Нижегородского Кремля, такой Нижегородский храм Василия Блаженного. Один из красивейших православных храмов. Изначально строился как домовая церковь купца Григория Строганова. В поисках своих латвийских родственников обнаружил, что во времена Петра Первого Григорий Строганов был генерал-губернатором Риги, Минска и Москвы. Может, от этой ветви и мой дед? Хотя так, конечно, родственников найти сложно, чаще всего бывают однофамильцы или очень дальние колена. Чтобы точно определить родство используют генетическую экспертизу. Я пока не нашел близких родственников своего родного деда, Строганова Леонида Филипповича, попытки оказались неудачными. В одной из книг конца двадцатых годов прошлого века увидел упоминание о нём. Речь шла про съезд старообрядческий русской общины Латвии, он сидел в президиуме съезда.

А фамилия у мамы замечательная! Славная русская фамилия, одна из многих русских фамилий. Хотя, когда пришло время получать маме паспорт, бабушка Анна, недолго думая, вопреки свидетельству о рождении записала маму случайной фамилией со звучащим смыслом – Смирнова. Так и была мама несколько лет с этой фамилией, пока не получила фамилию папы – Кукушкина. Тоже фамилия в некотором смысле по воспитателям. Но не зря в народе говорят – родители те, кто воспитал.

Дедушка Кукушкин Никандр Григорьевич ушёл от нас в феврале 1984-го. Мне тогда было девятнадцать, служил в армии срочную службу, на черноморском побережье Кавказа.

Вот нашел письмо записку бабушки Клавы, которую она мне прислала, когда меня отправляли в армию. Она отправляла деда на войну, тут другое, но не могла не написать.

«Здравствуйте мои дорогие Юра, Нина, Витя и Надя. Низко, низко кланяюсь. Всем по низкому поклону, а дорогому нашему сыночку милому и до свидания, и до свидания, целую крепко милый сынок, и до свидания Витя. Еще раз до свидания. Придется ли еще встретиться Витенька. Писала бабушка. Хочу пожелать хорошего здоровья, послужить благополучно и вернуться домой. До свидания».

Деда не стало, отец прислал телеграмму. Но пограничников в то время в отпуск домой не отпускали. Только в исключительным случае – на похороны родителей. Похороны деда не считались исключительным случаем. Не помню, кто выступил инициатором, но начальник Новороссийского погранотряда полковник Цибулин дал мне два дня отпуска. Начальник политотдела по каким-то там установленным правилам мог от себя тоже в случае крайней необходимости дать два дня. И полковник Белов тоже это сделал, дал мне два дня. Майор (жаль, фамилию не запомнил), в отделе кадров оформлявший мне поездку, посчитал время на дорогу и добавил еще два положенных дня и еще расстегнул свой кошелек и, дав пятьдесят рублей, посоветовал лететь на самолете. Каждому солдату срочнику (кроме пограничников) в то время выпадал отпуск, кажется, на десять дней, я насобирал шесть.

На похороны я опоздал. Но с бабушкой в тот жуткий мороз на могилку деда сходил. Так дед, не желая того, отправил меня в отпуск из пограничных войск. А я в очередной раз убедился, сколько вокруг хороших людей, готовых в трудную минуту прийти на помощь.

Перебирая воспоминания, еще раз увидел, какие имена были у моих предков. Минодора и Лира. Бабушку деда звали Федосья, маму – Онисья. Тетю бабушки Клавы, у которой она некоторое время жила после пермской ссылки – Августа. Были у родственников и такие имена – Евлампий, Филипп, Лёса, Роман и много других, уже и не вспомнишь. 19-20 век, заволжские леса, глубинка России.