Белый лебедь

Намекая, мол, вот, случается,
И три Золушки, в драп одетые,
От автобуса к избам чалятся.
Накупили нарядов – поровну:
Жемчуга всё, оборки-кружевца…
И чернеют на крышах бороны.
И два аиста в небе кружатся.

«Синим утром в лесу пьет кукушка росу…»

Синим утром в лесу пьет кукушка росу.
Пьет росинки с листа. Пьет с любого куста…

Влажен каждый листок, что ни лист, то глоток…
А когда за холмами забрезжит восток,

Встрепенется кукушка, замрет на суку
И отчаянно тихо уронит «ку-ку».

И на этот сигнал, что плывет, невесом,
Отзовутся кукушки соседних лесов.

Поплывут эти звуки, звеня и маня…
И годами кукушки окружат меня!

Я не стану считать в этой утренней мгле,
Сколько весен еще проживу на земле.

Буду жить и служить. Поживу, послужу.
А земля надоест – сам ей «хватит» скажу.

«Люблю мгновение, когда…»

Люблю мгновение, когда
Цветок весенний так набухнет,
Что грянет гром, и с громом рухнет
С небес отвесная вода.

И я пойму – она оттуда,
Откуда и свершится чудо,
Которое мы ждем-пождем,
Душа к которому стремится,
Какое и должно явиться
Однажды с громом и дождем.

«Сказал – вернусь…»

Сказал – вернусь.
Потом добавил: – Нет…
Не ждите, мол,
И с тем Его не стало…
Писавшее перо не записало.
Слыхавший с Ним ушел…

Две тыщи лет
Прошло с тех пор. Ни весточки, ни духа.
Но храм воздвигнут и свеча горит,
И с Ним любой, кто хочет, говорит,
Напрасно напрягая глаз и ухо.

«Травы мягкие, как скатерть…»

Травы мягкие, как скатерть.
Чад костра. Ослиный дых.
На поляне Божья Матерь
Делит хлеб на четверых…