С нами Бог

Игумен Митрофан – высокий стройный полковой священник нёс Божью службу в пехотном полку двенадцать лет, до этого был епархиальным священником. По велению сердца пришёл в православное военное ведомство и попросил, чтобы его направили в полк. Просьба была выполнена.

Сан игумена священник Митрофан получил на третьем месяце войны после вручения ему ордена святого Владимира 4-й степени с мечами.

В решительную минуты боя, когда был убит командир батальона, с крестом в поднятой руке он воодушевил солдат продолжать сражение. Рискуя жизнью, повел за собой нижние чины, был ранен, но остался жив. После лечения возвратился в свой полк.

Сегодня, проповедью в честь Рождества Христова игумен Митрофан благословлял солдат и офицеров, отправлявшихся на передовые позиции для замены находящихся там подразделений полка.

Информация.

12 июня 1890 года Высочайше утверждено «Положение об управлении церквами и духовенством военного и морского ведомств». Учреждалось звание протопресвитера военного и морского духовенства, в ведении которого находились все церкви полков, крепостей, военных госпиталей и учебных заведений. Власть над военным духовенством была сосредоточена в лице одного человека. По закону протопресвитер военного и морского духовенства, как и епархиальные архиереи, назначался Святейшим Синодом, после чего утверждался в должности Императором. Протопресвитер стал единственным духовным лицом, свободно перемещавшимся по всей территории Российской Империи. Главными помощниками протопресвитера Положением были определены дивизионные благочинные (для посредства между высшей военной духовной властью и подчинённым ей духовенством). На благочинных возлагалась обязанность наблюдения за подведомственными им церквами и духовенством.

В начале ХIХ столетия сложилась довольно четкая иерархия военного духовенства в Русской армии. Возглавлял его Протопресвитер военного и морского духовенства, за ним следовали Главные священники военных округов, затем Главные священники армий, и дивизионные, бригадные, гарнизонные благочинные. Завершали иерархию полковые, госпитальные и тюремные священники. Полковые священники приравнивались к офицерам в звании капитана. Чину поручика соответствовал диакон, а псаломщик – подпрапорщику.

2-й пехотный батальон, в котором служил прапорщик Пучков – командир 2 взвода 1 роты, сменил находящийся на передовой позиции 2-й батальон соседнего полка в вечерних сумерках. Утром 26 декабря со стороны немецких позиций донёслось:

– Руський сльюшай. Выхадьи! Рука жять друга бьюдьем. Водка, коньяк пьить! Плясьять бьюдбем! Мюзик кароший ест! Прьяник Христос…

Солдаты 2-го батальона поняли, немцы на ломанном русском языке предлагали провести братание в честь праздника – Рождества Христова.

Офицеры батальона посовещались и ответили.

– Выходи один солдат ваш, один наш выйдет. Потом два ваших и два с нашей стороны. Снова ваши – пятеро и пять наших выйдут. Потом выходи офицер и наш офицер выйдет. Так и поступили, а когда на немецкой стороне заиграл граммофон, пошло братание и пляска, из русских окопов выбежали безоружные солдаты и пошло веселье.

В какой-то момент, никто даже и не поняли когда, нейтральная полоса полностью очистилась от немцев, и в гуще русских солдат разорвался артиллерийский снаряд, прилетевший с немецкой стороны, затем из немецких окопов застрочил пулемёт.

Тела погибших русских воинов и убитого осколком в сердце прапорщика Пучкова вынесли с нейтральной полосы поздней ночью, в это время шёл мокрый снег с дождём.

Спустя неделю без вести пропал прапорщик Баньков – командир полкового разведвзвода. Пошёл в разведку и не вернулся.

Побег из плена.

Прапорщик Баньков бежал из плена в августе 1916 года. Бежал из городка Растенбург, что в Восточной Пруссии. Находиться в плену и осознавать, что война для него закончилась, что где-то за его жизнь платят своими жизнями другие русские люди, – это он не мог себе позволить. Да, в том немецком городке, где он содержался в относительной безопасности с другими пленными русскими офицерами, были более-менее сносные условия – казарменное, но тёплое жильё, двухразовое питание, свобода перемещения, не принуждение к физическому труду. Да, спокойная жизнь без дум о завтрашнем дне, но всё это было не его, и он бежал. Бежал не один, а с зауряд-прапорщиком, принятым немцами младшим офицером за одну звёздочку на его погоне, донским казаком Хлыщенко Панасом Тарасовичем.

К побегу подготовились тщательно, – запаслись сухарями и консервами, картой и компасом, раздобыли даже револьверы.

Из Растенбурга вышли в пасмурную, но не дождливую ночь. Пробираться решили озёрами к городку Лётцен, что тоже в Восточной Пруссии и далее к польским городам Сувалки и Августов по берегам болот. По юго-восточной окраине города Августов протекала река Бебжа, но в летнее время, как они предполагали, она могла быть маловодна и не представлять особой трудности при переправе. Далее, опять-таки по территории занятой немцами, идти ночной переправой через Неман к Гродно. Далее на город Мосты, от него вдоль наезженной дорогой на Молодечно, отдыхая в лесу и далее к Минску. Весь путь пролегал по захваченной немцами территории. Путь опасный и трудный, но молодая кровь Максима и Панаса кипела, требовала от каждого действий на поле боя, а не отсиживаться в плену, ожидая освобождения.

Первая ночь шла относительно спокойно, если не читать, что на исходе её зауряд-прапорщик полностью промок, – провалился по пояс в болото. Остановились лишь на десять минут, чтобы отжать одежду, благо было лето, и продолжили путь к городу Лётцен. Но на этом неудачи казака не закончились.

К полному рассвету прошли более 30-ти километров, определили по карте, и вошли в перешеек между озёрами Даргин – с севера и Снярвы – с юга. Впереди был город Лётцен. Решили остановиться на отдых, укрывшись в лощине, заросшей густым кустарником и низкорослыми деревьями. Костёр не разводили, не только ввиду близости оживлённых дорог и немецких населённых пунктов, что естественно, но и в связи с отсутствием спичек. Позавтракали одной банкой мясных консервов и одним сухарём на двоих, запили водой из фляжки.

После короткого и очень бедного завтрака Максим вынул из кармана карту и, разложив её на траве, стал что-то высчитывать.

– По прямой 400 вёрст, – проговорил прапорщик, высчитав по карте полное расстояние от Растенбурга до Минска, – но настраиваться надо… – с минуту подумал, – как минимум вёрст на семьсот.

– Понятно, не каждая прямая короче объездной, тем более во время войны… Не беда, как-нибудь осилим с Божьей помощью, – ответил Панас и с наслаждением развалился на прогреваемой солнцем земле.

Спали по очереди, – по два часа. Когда стемнело, отправились в путь.

Подошли к западной окраине Лётцена. Здесь Баньков решил зайти в ближайший дом, наполнить фляжку чистой водой и купить спички. Панас отговаривал:

– Опасно, немецкая территория. Мы для них, даже для детей и стариков, – враги. Обойдёмся как-нибудь без спичек, не сыро, лето, найдём родник, наберём воду, а продуктами разживёмся на польской земле.

– Оставайся здесь, – за изгородью. Я пойду один, – подойдя к добротному дому крытому черепицей, – проговорил Максим и сделал шаг вперёд.

– Ну, уж нет! Вместе идём, вместе и подойдём, – ответил Хлыщенко, улыбнувшись составившейся рифме.

На лёгкий стук в дверь послышались шаги и спокойный приятный женский голос

– Bist du, Friedrich? (Ты, Фридрих?), – спросила, женщина.

– Nein, Frau. Brauchen Sie Ihre Hilfe. (Нет, фрау. Нужна ваша помощь), – ответил Максим.

Открылась дверь. В тусклом свете идущим из-за спины, стояла высокая молодая женщина-немка, чем-то неуловимо знакомым и родным похожая на мать Максима.

Пахнуло домашним очагом.

– Frau, wir brauchen Ihre Hilfe. Geben Sie, bitte, Wasser und Streichh?lzer. (Фрау, нам нужна ваша помощь. Дайте, пожалуйста, воды и спичек), – прямо глядя в глаза немке, проговорил Баньков.

– Eine Minute! (Одну минуту!), – ответила женщина и, повернувшись налево, вошла в какую-то комнату зашторенную плотной портьерой.

Через некоторое время за шторой раздались шорохи, и минуты через две перед «гостями» показалась улыбающаяся немка.

– Bitte! (Пожалуйста!), – сказала она, протягивая Банькову коробок спичек и большую стеклянную кружку, доверху наполненную водой.

Взяв спички и перелив воду во фляжку, Максим поблагодарил женщину и подал ей деньги.

– Nein, nein! (Нет, нет!), – отстраняясь как от прокажённого, ответила немка. – Nein!

– Danke, Frau! (Спасибо, фрау!), – ответил Максим, поклонился женщине и, повернувшись к ней спиной, пошёл в ночь. Следом за ним следовал Хлыщенко.

Неожиданно тихую ночь разорвал резкий звук выстрела.

Обернувшись, мужчины увидели поспешно закрывающуюся дверь и поняли, что стреляла немка.

– Вот бестия, – подумал Максим и, прокричав, – бежим! – устремился в сторону озёр.

Удивительно, но погони не было. Либо преследователи пошли в другую сторону, либо не поняли, откуда был произведён выстрел, поэтому были безучастны к нему. Но вероятнее всего, никто из жителей этого населённого пункта не хотел умирать, мало ли что могло произойти в ночи.

– Может быть, это набег русских казаков, – подумали они, мысленно проговорив, – всё выясним утром, а ночью не следует лезть, куда не следует. Не к чему зря рисковать своей жизнью. Пусть этим занимаются власти.

Немка же побоялась выйти из своего дома. Забившись в угол комнаты за спинкой кровати, она ждала ударов в дверь и звона стёкол окон. Она была уверенна, что русские обязательно ворвутся в её дом, схватят её и зарежут своими большими ножами, а потом повесить на дереве. Послать за помощью было некого, муж Фридрих отлучился по семейным делам к своим сёстрам, жившим в этом же городе, только на восточной его окраине, а сын, который мог быть хорошим помощником, месяц назад погиб на восточном русском фронте. Так и сидела немка до утра, проклиная всех русских и войну «затеянную ими».

Добежав до перешейка меж озёр, мужчины прислушались, ни единого постороннего звука, – лёгкий ветер ласкал листья деревьев и в ветвях их глухо перешёптывались какие-то ночные птицы. Полная луна, застыв на глади озёр, тянула по ней свою серебряную ленту и светом, ниспадающим из небесной бездны, освещала жирные луга, поляны и путь, по которому шли два путника, пережившие несколько тревожных минут в ожидании погони.

Шли вдоль западного берега озера Снярдвы, обошли его и направились по новому маршруту – к прусскому городу Лык, оттуда решили идти не на Сувалки, как предполагали первоначально, а через болота на Августов, – путь сложный, более протяжённый, но менее опасный. Случай в немецком доме на окраине Лётцена заставил их быть более осторожными.

Выйдя на трассу Лётцен – Лык, пошли уверенно, так как знали, что немцы боятся ночи и не передвигаются в тёмное время суток. С рассветом сошли с дороги, и пошли просёлками параллельно трассы. Шли с короткими остановками до небольшого озера, что на северной окраине населённого пункта Лык. За ночь прошли около 50 вёрст, устали и решили остановиться на отдых до полудня, затем лесом идти до болот у Августова – уездного города на территории Польши, входящей в состав российской империи.