С нами Бог

От автора.

Растенбург (прусск. Rastenburg) – город Восточной Пруссии, в настоящее время город Кентшин (Ketrzyn) – Польша.

Лётцен (прусск. L?tzen) – город Восточной Пруссии, в настоящее время город Гижицко (Gizycko) – Польша.

Лык (прусск. Luks) – город Восточной Пруссии, в настоящее время город Элк (Elk) – Польша.

Сувалки (Suwalki) – губернский город на территории Польши, входящей в состав Российской империи.

Августов (Augustоw) – уездный город на территории Польши, входящей в состав Российской империи.

Августовский лес встретил беглецов кристально чистым воздухом, пением птиц, ароматом трав и цветов. Всюду – на полянах, у деревьев, на пнях и рядом с ними росли грибы, а ягодные кустики стлались по лесу ковром. Максим, не разбирающийся в дарах природы, чуть было не съел красивую сочную красную ягоду, которую Панас, лишь только увидел у него в руке, тотчас выбил резким ударом. Максим опешил, а Панас, глядя в глаза Банькова, спокойно проговорил:

– Никак жизнь надоела, Максим Петрович? Ягода это ядовита, с десяток съешь, упадёшь и больше не встанешь. Давай-ка мы лучше с тобой грибочков посбираем, поджарим их на костерке, вот и пища нам добрая будет.

Собирал грибы Панас, он же их и жарил на костре. К лесной жизни Баньков был не приспособлен. На десерт поели ягоды, опять же собранные донским казаком, которые Панас уложил горками на чистой тряпице разостланной на травяном импровизированном столе.

– Царский стол, Панас. С тобой, друг, не пропадёшь.

– Ясно дело, Максим Петрович, деревенские мы. Нам всё лесное хозяйство ведомо, что можно в пищу, а что для лечения употреблять. Без этого никак нельзя.

Отдохнули, сменяя друг друга, и тронулись в путь. К вечерней заре случайно набрели на лесную избушку. Постучали в неё с особой предосторожностью, – держа наготове оружие.

На стук вышел пожилой мужчина, спокойно оглядел потревоживших его покой людей, и, не обращая внимания на наставленные на него револьверы, проговорил:

– Что панам требуется?

– Помоги, отец, из плена бежим, из самой Пруссии, – ответил Баньков.

– Один я, никого кроме меня в доме нет, – давая понять русским, что можно убрать оружие.

– Извини, отец, – проговорил Максим, пряча револьвер за полу кителя. – Было… вот так же постучались, а потом нас чуть было не убили.

– Время такое… не спокойное, только у меня вам нечего опасаться. Проходите, паны, в дом. До утра можете отдыхать спокойно, да… и после тоже. Обходят мой дом стороной и немцы и свои.

– Что так? – спросил Хлыщенко.

– За ведьмака принимают.

– Не похож ты на него, пан. Ни усов, ни бороды на лице нет, и волосы коротко острижены, – улыбнулся Максим.

Поляк собрал на стол, познакомились.

Пан Зденек сказал:

– Сколько помню себя, всё в этом доме живу. Жена есть – Агнешка и дочь – Божена… в город с утра ушли… у жены сестра там родная… не оставляем в беде друг друга. Мы им даров лесных и с огорода, они муку, соль, сахар… вот так и живём. А сами-то куда сейчас направляетесь.

– К своим… Куда же нам ещё, пан Зденек?

– Далеко же вам по этим временам идти… вёрст пятьсот, а то и все шестьсот… фронт далеко на восток откатился. Немцы, будь они прокляты, верх над вашими берут. Сказывали, что уже близко к городу Минску подобрались.

– Ну-у-у, Минска им не видать, как своих ушей. Временно это, возможно линию фронта выравнивают, чтобы, значит, в окружение не угодить. Нет… не сдюжить немцам с нами, будь спокоен, пан Зденек, скоро погонят немцев наши войска.

– Да, я спокоен, только всё ж таки скорее бы немца прогнали, житья от них нет. Сюда… в избу мою не суются, болото кругом… удивляюсь, как это вы прошли его? а в городе беда… грабят.

Хозяйка с дочерью пришли в полдень следующего дня. Максим и Панас были удивлены. Агнешка – молодая, красивая стройная женщина явно не подходила по возрасту седому старику Зденеку, которому Максим дал лет девяносто, а Божена тем более не могла быть его дочерью, на вид ей было не более десяти лет.

Увидев удивлённый взгляд русского офицера, Зденек почесал за ухом, помял подбородок, вероятно, прокручивал в голове какую-то мысль, потом спокойно проговорил:

– К вечеру выйдем, укажу дорогу через болото. Как раз и стемнеет. По темну безопаснее будет пройти Августов, проведу вас окраиной, а там дорогой до Гродно вёрст сто… молодые… осилите.

– Выпроваживает, значит, есть, что скрывать, – подумал Максим. – Ну, да, Бог с ним! И на том спасибо.

Рассвет встретили на дороге. Ничто не указывало на резкий поворот событий в опасную для них сторону.

Спокойное течение времени оборвалось неожиданным появлением трёх велосипедистов – немецких солдат, выкатившихся из-за поворота дороги скрытого густой рощей.

– Halt! – крикнул Максим.

От неожиданности все три велосипедиста упали со своего колёсного транспорта. Обезоружили их быстро, связали, допросили в лесной чаще.

Немцы ехали в город Августов на недельный отдых, предоставленный им за какие-то подвиги. Оставлять их в живых было опасно, но и убить не на поле боя Максим не мог. Вопрос решился просто. С криком: «Ich will keine Qualen erleben!» (Не хочу испытывать мучений!), – один из немцев выхватил из-за голенища сапога нож и буквально в одну секунду вонзил его в сердца своих товарищей, затем убил себя.

Переодевшись в немецкую военную форму, Максим и Панас покатили по дороге к Гродно. В гродненском лесу налетели на засаду русского кавалерийского разведывательного разъезда. И быть бы беде, ели бы не казак, узнавший в Панасе своего однополчанина.

Так славно закончились приключения двух русских беглецов из немецкого плена.

В штабе армии прапорщик Баньков показал на карте расположение немецких войск, что видел на своём пути из Растенбурга до дня встречи с казаками, был награждён орденом святого Станислава 3-й степени, получил очередное воинское звание подпоручик и был представлен к отпуску на две недели.

В свою часть Максим прибыл в сентябре 1916 года. Там уже знали, что без вести пропавший подпоручик Баньков жив. Из первого выпуска ускоренных офицерских курсов он обнял только Сокурова, остальные его друзья и товарищи к тому времени уже сложили голову за Веру, Царя и Отечество.

Броневики.

– Ваше благородие, радость-то нынче какая. Ах, какая мощь! Какая силища-то! – восторженно восклицали солдаты роты подпоручика Сокурова, осматривая издалека, – близко не подпускали, – бронированные машины, прибывшие в полк на усиление.

На следующий день отряд боевых машин показал всю свою мощь. Командиру отряда штабс-капитану Кубасову было приказано прорвать оборону противника в районе города Лодзь, где было замечено скопление крупных сил противника. В образовавшуюся брешь командование дивизии планировало пустить ударную группу, расширить прорыв и этим самым дать возможность бригаде, а затем и дивизии пойти в наступление.

Бронированные автомобили, вооружённые пулемётами и пушками, войдя в непосредственное соприкосновение с противником, с ходу прорвали первую линию опорного пункт обороны батальона противника, уничтожили его живую силу и, не останавливаясь, продолжили движение вперёд.

Пулемётным огнём и картечью, отряд боевых машин рассеял силы противника в глубине обороны германского полка, но при этом и сам потерял две машины, в одной из которых находился командир отряда.

Раненый в голову штабс-капитан Кубасов покинул свою повреждённую машину, пересел во время боя в другой автомобиль, сменил в нём раненого наводчика орудия и продолжил лично расстреливать врага и руководить боем.

В разрыв в немецкой обороне стремительно вошёл Муромский полк. Расширяя его, он дал возможность отряду штабс-капитана выйти из боя; дальнейшее продвижение боевых машин вглубь обороны противника вело к их уничтожению артиллерией врага.

В этом бою рота подпоручика Сокурова проявила чудеса храбрости, уничтожила бетонированную немецкую огневую точку, создав условия для продвижения полка на всю глубину обороны немецкого полка, но дальнейшее продвижение муромчан и дивизии в целом было остановлено сильным артиллерийским огнём противника.

Отряд штабс-капитана был сохранён, но наступление 6-й дивизии захлебнулось. Прорыв в глубину обороны немецкой дивизии не удался.