Проверка золотом

– Я-то зачем? Ты что, хватку потерял, не справляешься? – меня, честно говоря, заява Найденова несколько взбесила. – Ты, Захар, другим мне казался.

– Та нэ лякайся. То ж все порешали, тебе тильки поприсутствовать. – Абсолютно русский Захар Найденов родился в Кобыляках Полтавской области и жил там до школы. В моменты волнения какие-то украинские слова вырывались из него и смешивались с родным языком. По этому признаку и определяли душевное состояние Захара.

В жеребячьем зале, как его тут же окрестили мужики, все оказалось просто. Идти в поход на прокладку зимника пожелали почти все. Правда, Захар сначала лажанулся, решив из числа желающих набрать отряд самостоятельно. Народ зашумел и потребовал жеребьевки, причем в присутствии председателя артели. Когда я с Захаром вошел в прокуренную комнату, – воспользовавшись отсутствием председателя люди тут же начали дымить, – то на столе уже лежала шапка с трубочками бумажек в ней. Жеребьевка прошла быстро и весело. Больше всех веселился бульдозерист Григорий Гончар по прозвищу Гоша: «Ну, вы даете, ну, красавцы. Классную жеребьевку провели!». Он даже с притопом и прихлопом прошелся в каком-то чудном танце по комнате.

До меня дошло: бульдозерист не попал в число походников.

– Гоша, у тебя что, пустая бумажка? – я похлопал по плечу Найденова.

– Дошло до начальника. Я всегда говорил, что он умный. Не зря предложил позвать его на жеребьевку.

Захар смутился, потер то место, по которому я хлопал, прокашлялся и пробурчал:

– А сам сказать не мог, что вне конкурса едешь?

– А я никак не еду, я просто при «Сталинце». Берете бульдозер – еду я, не нужен бульдозер – ладно, я остаюсь дома. Так что ребята, поедете вы без трактора.

– Сейчас пережеребимся, еть-колотить, – меня забавляла ситуация. – Захар попал в список?

– Попал, попал, он вне конкурса прошел, без жеребьевки – раздались голоса мужиков.

– Слава тебе, Господи, есть среди вас умные. А Салахетдин? Или решили, что повара из своей девятки выберете. Кто варить-то умеет?

– Виктор Сергеевич, они меня забыли, но я бумажку нужную вытащил. Еду я, – по комнате прошел неразборчивый гул голосов.

– Лады, – я почувствовал себя в своей стихии, видимо, начальник во мне давно уже дремал. – Гоша, отвернись от них. Остальные построились в шеренгу.

Когда неровная шеренга из девяти старателей выстроилась за спиной у Гоши, я распорядился:

– Захар и Салахетдин, выйдите из строя. А ты, Гоша, назови цифру от одного до семи.

– Шесть! – с азартом рявкнул Гоша.

– Шестой слева остается дома. – я повернулся к двери и пошел.

Через пару шагов приостановился и объявил: «Через полчаса вся группа собирается у меня».

Хлопоты перед отъездом

Завтракал я и без того плотно, а в день отъезда вообще блажь накатила. Я впервые участвовал в прокладке зимника и не представлял себе, с чем придется столкнуться, а в рассказах бывалых чего только не наслушаешься. Решил для начала усилить утренний рацион. Взял с полки брикет с надписью «Каша гречневая», привычно залил крупу кипятком, оттер от солидола банку с говяжьей тушенкой, заправил кашу. Пока варево готовилось, я толстыми пластинами нарезал сало, обжарил на сковороде вместе с ломтиками хлеба и вбил туда три яйца. Когда каша сварилась, я уже был сытым, но бросить дело на полдороге мне не позволял характер. Каша с тушенкой пошла в желудок поверх яичницы, но на четвертой ложке возникли сложности, и я начал себя уговаривать: «Ну, Витя, ну еще кусочек, ну съешь, будь ласка», «Да отстань ты, пень трухлявый, я на первом уже сижу». От души посмеявшись над старой хохмой, я запил еду кружкой чая, а остатки каши, там еды было еще на троих мужиков, выложил в литровую банку и засунул в рюкзак. Индивидуально еду никто не брал, так как все закупил Салахетдин по единогласно утвержденному походниками списку, но не выбрасывать же готовую пищу.

Телу стало тепло и приятно, я задавил желание прилечь и взять в руки книжку. Тут недавно на черном рынке за тройную цену купил «Живые и мертвые» Симонова и с большим интересом читал ее. Встряхнувшись, как собака, я сделал несколько гимнастических упражнений и начал одеваться. Для начала подошел к окну, полюбовался на причудливый ледяной узор на стекле, подышал на него и протер дырочку в том месте, где висел термометр. Посмотрел, и глазам не поверил. Тогда протер глаза и посмотрел еще раз: красный столбик спирта на термометре четко подпирал черточку рядом с цифрой 50. В конце февраля температура так низко еще не опускалась, но из-за этой «мелочи» откладывать поход никто не будет.

Натягивая на себя женские рейтузы, я ехидно ухмыльнулся: «Видели бы сейчас родичи, во что настоящий мужчина наряжается! Только не знают они, что с этими женскими подштанниками никакие кальсоны не сравнятся. Одно неудобство: гульфика не хватает». Я обратил на них внимание в предбаннике городской бани в Магадане, где все до единого мужики натягивали их на себя под брюки, и решил обзавестись такими же. Неожиданно возникла проблема: рейтузы продавались в отделе женского белья среди белых лифчиков, блеклых расцветок трусов – трикотажных и с начесом, а также кучей всякого другого барахла, названия которого я, честно говоря, не знал. Заставить меня зайти в этот отдел не могла никакая сила. Пришлось просить женатого друга.

Тельняшка, фланелевая «ковбойка» и свитер украсили верхнюю половину тела. На ноги надел великолепные унты из собачьего меха. Лучше них обуви на Севере не существовало, поэтому достать их было практически невозможно. Друзья помогли купить за двойную цену. Те, кому унты не достались, носили валенки на толстенной войлочной подошве. Вокруг шеи обмотал шерстяной шарф, закрыв нижнюю половину лица до самых глаз. Аккуратно надел кроличью шапку с опущенными ушами и залез в полушубок из овчины, крытой сверху тканью. Затянул ремень на поясе, накинул на плечи рюкзак, захватил меховые рукавицы и шагнул за порог квартиры. Мой первый шаг к будущему прииску был сделан.

Походники стартовали

Подходя к месту сбора я не сразу понял, что происходит. Но то, что увидел, было страшно. Два «Урала» из трех горели. Стряхнув оцепенение, я включил аллюр «рысь», и пытался прокричать единственный мучавший меня вопрос: «Почему не тушите?». Крик на таком морозе не получался. К тому же, добежав, я понял, что сбил дыхание, и начал хватать всех за руки и хрипеть: «Огнетушители! Где огнетушители?!». Мужики расхохотались, а старший из водителей подошел ко мне и, пряча смеющиеся глаза, сказал: «Успокойтесь, Виктор Сергеевич. Это мы машины к выезду готовим, – и пояснил, – При такой температуре резина становится хрупкой, ехать нельзя. Вот мы ее обливаем бензином и поджигаем, греем ее. С виду вроде страшно, а на самом деле безопасно, если с умом. Вон, Юрка под машиной лежит, паяльной лампой картер отогревает. Масло в нем твердым стало. Не волнуйтесь, Виктор Сергеевич, еще полчаса, и тронемся».

Успокоился я не сразу. Вид горящих покрышек не способствовал душевному равновесию. Хорошо, что не надо было суетиться и что-то организовывать. Захар знал дело и спокойно, деловито, проверял готовность группы к выходу на прокладку трассы. Механик по образованию и по должности в артели, он с пристрастием допросил водителей и Гошу об осмотре техники. Пересчитал бочки с топливом и выборочно заглянул в некоторые. Проверил провизию. Его внимание привлекли десятка 2 жестяных коробок со льдом болотного цвета:

– Ты что, Салахетдин, казахскую кухню будешь нам внедрять? Так ты один казах, а остальные русскую пищу едят.

– Если бы ты не дружил с председателем, Захар, я бы сказал, что ты дурак.

– Ты, ты… – задохнулся Захар.

– Да кто я – знаю. А вот ты не знаешь, так не говори. Суточные щи – настоящая еда русских ямщиков. Рассказываю, чтоб ты не считал казахов глупыми. Зимой перед дорогой ямщикам жены готовили заправку. Тушили квашеную капусту с луком, кореньями, иногда с говядиной, а чаще с грибами. Потом раскладывали в горшочки порции на один раз съесть и выносили на мороз. А утром ставили горшочки в сани. Ямщик приезжал в ям. Что такое ям, слышал? – Захар в растерянности кивнул головой. – Так вот в яме он брал кружку кипятка и заливал в горшок. Получались шикарные щи без всяких хлопот.

– Любопытно… А почему все-таки суточные?

– А он их раз в сутки готовил и ел всегда свежими.

– А тебе эту историю ворона на хвосте принесла? – я не утерпел и встрял в разговор.

– Нет, Виктор Сергеевич, – смутился Салахетдин, – Шурик Неверов посоветовал. Он же и про ямщиков рассказал.

Раздался дружный хохот, а Захар завершил осмотр пищевых запасов фразой: «Ну, если Шурик, тогда вопросов не имею».

Отправлялись в путь четырьмя машинами: три «Урала», груженые приисковым оборудованием, КРаЗ, груженый бочками с бензином и соляркой для самого себя и тракторов. К нему же на жесткой сцепке взяли на буксир бытовку на полозьях, в которой будут ехать члены команды, не поместившиеся в кабины, и два трактора. Первую сотню километров наметили проехать по руслу Колымы. Снег на льду реки был плотным, хорошо слежавшимся, прихваченным к тому же морозом, прокладка будет легкой. А потом надо уходить вправо и дальше идти по бездорожью между сопками. Вот тогда бульдозеры с волокушами включатся на полную силу.

Наконец, Захар прокричал: «По машинам!». Ко мне подошел тот самый пожилой водитель, который рассказывал о способе разогрева шин: «Виктор Сергеевич, я иду первым, Вы садитесь со мной в кабину. Я понимаю, что старший Захар, но Вы все равно главнее, Вам и ехать в головной машине. Меня Авдеичем кличут».

– А почему не трактора идут впереди?

– Они само собой, – улыбнулся Авдеич на замечание начальника. – Просто я забыл прибавить, что иду первым после тракторов.

– Ну, прозвучало, прямо, как первый после Бога, – не удержался я от комментария.

Устроившись в кабине, первым делом осмотрелся:

– Авдеич, а почему мы людей в будке везем? Ведь в кабинах по три сиденья.

– А вот посажу сюда третьего, тогда поймешь, то есть поймете. Трое в тулупах – это тесно, рулить неудобно. Ну, ладно, благослови, Господи, поехали».

– Поехали, Авдеич. Кстати, если тебе удобно на ты ко мне обращаться, то я ничего против не имею.

– Буду иметь в виду. Оно когда как получается, – Авдеич включил вторую передачу, отпустил сцепление, и «Урал», размеренно затарахтев мотором, плавно тронулся с места.

Движение по застывшей Колыме трудностей не представляло и первые сутки шли ровно. Впереди уступом с осточертевшим ревом двигались трактора. К каждому из них была прицеплена волокуша из круглого леса, связанного в плоты. Эти «плоты» сдвигали снег в стороны и уплотняли получавшуюся дорогу – зимник. Ширина ее позволяла разъехаться двум грузовикам. Извилистая река сильно удлиняла путь, но сокращала время достижения цели.

Быт наладился довольно быстро: сказывался опыт комбинатских водителей. Особенно мне понравились завтраки. Для экономии времени с утра открывали банки с болгарским компотом из абрикосов или персиков из расчета одна банка на двоих. Плоды съедались, сироп выпивался. Хотелось добавки, хотя практика показала, что сытости до обеда хватало, так как физических нагрузок не было. Авдеич, заметив, с каким сожалением я передал ему полупустую банку, рассказал: «Представляешь, Виктор Сергеич, я несколько лет мечтал съесть в одиночку банку компота, но никак не получалось. Открою, поставлю перед собой, а тут то жинка, то пацаны мои, то сосед зайдет. Ну, и присоединяются, значится. Злился я, но вида не казал, я по натуре не жмот. И вот довелось остаться одному. Открываю банку, съедаю половину и чувствую, что больше в меня не лезет: наелся! Так что не горюй, банка на двоих – это нормально». Обед и ужин готовили сообща, но верховодил здесь Салахетдин, как наиболее опытный в кухонных делах. У казахов мужики хорошо готовят.

На трассе

На четвертые сутки пути меня охватила тянущая душу безысходность. Вспомнились читанные-перечитанные рассказы Джека Лондона, его реалистичные описания белого безмолвия. Невозможно передать словами состояние человека, который сидит в тесной кабине десять часов в тулупе, унтах и тупо смотрит на ползущие по снежной целине трактора. Через четыре часа начинается боль в коленях, хочется немедленно выпрямить ноги. Еще через пару часов к коленям подключается спина. К концу дня мышечная боль переходит в головную, которая из без того раскалывается от натужного рева тракторных моторов.