Хроника одного солнечного цикла. Записки провинциала, или Сказание обо мне, любимом

Вспоминаю приезды Антона Вячеславовича, Славкиного отца, к нам в общежитие и его рассказы о войне. Особенно запомнились повествование о том, как партизаны три дня прятались в кукурузном поле, спасаясь от карателей СС, и тот замечательнейший самогон, настоянный на кедровых орешках, который Славкины родители привозили из Сибири.

Володя Серов также оказался из семьи военных. Его отец, полковник советской армии, также участник Второй Мировой Войны, прошел славный путь боевого офицера и в конце своей службы оказался в прекрасном украинском городе Житомире, где и остался жить после выхода в отставку. Любопытно, что, когда «нэзалэжная держава» праздновала один из юбилеев Победы, всем ветеранам войны было присвоено очередное воинское звание. Так что превратился советский полковник в украинского генерал-майора.

Отлично устроившись, мы так зажили втроем в комнате 514 – я, Рохелио и Слава. Дни наши были полны трудов и свершений, ну, а вечером, часиков этак девять – десять, в нашу комнату набивалась куча народа. Начинался так называемый «семинар». Обсуждались любые, самые экзотические вопросы. Рассказывались невероятные, но необычайно правдивые истории из жизни. Как правило, эти посиделки продолжались до глубокой ночи.

Ну, например, Рохелио рассказывал о своих посещениях публичных домов в Гаване. Это происходило давно, во времена диктатуры негодяя Баттисты, до того, когда славный вождь Фидель принес свободу гордому и свободолюбивому народу Кубы. Рохелио лишь очень жалел о том, что был тогда еще очень юн и застенчив и ему так и не удалость полностью пасть жертвой греха.

Русский паренек Коля просвещал нас о нравах аборигенов металлургического завода Верхней Салды. Весьма любопытны также повествования Славы о жизни его многочисленных сербских родственников в разных странах мира. И так далее и тому подобное. Темы возникали спонтанно, каждый день новые и очень интересные, а наши беседы продолжались до полного изнеможения присутствующих.

Вообще, мы в нашей компании классно проводили время. Посещались различные музеи, выставки, театры и прочие культурные мероприятия. Запомнилась поездка на «богомолье» – лавру Загорска, нынешнего Сергиева Посада, которая плавно перетекло в банкет в привокзальном ресторане.

Мы взяли абонементы в школу поэзии, там проходила череда выступлений поэтов, известных и не очень. Запомнились вечера Евтушенко и Вознесенского. Еще, почему-то Василия Аксенова, который тогда еще только собирался уехать за границу. Об этом он «по – секрету» сообщил битком набитому зрительному залу на тысячу мест. Вел все эти мероприятия весьма забавный деятель тех времен – поэт Петя Вегин.

А еще помню, как мы пришли в дом культуры МИСиС на лекцию о пришельцах, внеземных цивилизациях и летающих тарелках. Читала ее научная дама из московского планетария. В самый кульминационный момент, когда зал притих и готовился уже приобщиться к страшным тайнам внеземного происхождения, с самой верхотуры, с балкона в партер, со страшным грохотом упал чей-то портфель «дипломат». То-то было хохоту.

После этого лекторшу засыпали записками с вопросами типа «Правда ли, что обитатели звездной системы Верхнего Сириуса готовятся к захвату Земли и готовы ли страны Варшавского договора к отражению этой угрозы?». В общем – наша жизнь была тогда очень даже веселая….

Далее следует рассказать про кубинскую колонию того времени в МИСиСе. Аспирантов среди них было, как я помню, немного. Если мне память не изменяет, то всего трое-четверо. Хорошие и в тоже время очень разные ребята.

Обладатель великолепного оперного голоса Рокки. Красивый, статный кубинец, распевавший оперные арии большую часть свободного времени. Это был готовый оперный певец! Что его занесло в МИСиС?! На кафедру теоретической физики?! Воистину, неисповедимы пути Господни!

Анхел – кубинец с итальянскими корнями, похожий на молодого Марчелло Мастрояни. Высокий, влюбчивый красавец, ранее уже учившийся в Москве и приехавший в Союз, в аспирантуру, во второй раз. Во время первого посещения у него возникла семья и родилась маленькая дочка. Он увез их на Кубу, но его жена не смогла жить в суровых условиях «Острова Свободы», развелась и вернулась в СССР. Приехав через несколько лет учиться в аспирантуре, Анхел довольно быстро вновь обзавелся смазливой русской подружкой, которая опять потащила его под венец. Видимо, такие истории просто обязаны повторяться.

Было много кубинских студентов. Они жили на других этажах, но постоянно приходили в гости к Рохелио. Из них запомнился некто ВиктОр. Этот парень – абсолютный негроид, черный, как голенище хромового сапога и внешне невероятно похожий на орангутанга, хотя и не без некоторого очарования. Добрейший, милейший и способнейший юноша. Он говорил по-русски даже правильнее нас, великороссов, носителей языка. Если закрыть глаза, то ты слышал чистейший, рафинированный, эталонный русский язык. Если глаза открыть, то на нем говорил, простите, совершенно черный африканский субъект.

Я специально поинтересовался у него, где он так хорошо научился говорить на языке Пушкина и Тургеньева. Оказалось, что еще два-три года назад Виктор не знал ни единого слова по-русски. И, вообще, он потомок черных рабов, все его предки были батраками на плантациях сахарного тростника. Виктор первый в семье получал высшее образование. Способностей он был необыкновенных. В институте учился на одни пятерки, при этом, не слишком утруждая себя обязательными занятиями.

Мой сосед Рохелио все время тосковал по теплу, чистому небу Кубы, могучему океану. Жить в московском промозглом климате южанину явно неуютно. Чтобы как-то загасить в себе эту чувство, он завел аквариум с яркими тропическими рыбками. Зимними вечерами смотрел на них, ухаживал за ними, кормил и даже разговаривал со своими любимицами.

Черти меня дернули на мелкую провокацию. В магазине Детский Мир купил маленького резинового игрушечного крокодильчика и посадил его в аквариум. Первым это заметил кто-то из кубинских студентов, еще о того как Рохелио вернулся из института.

Весть о прибавлении моментально распространилась по кубинской диаспоре. Очень скоро практически все кубинские студенты и аспиранты сидели в нашей комнате и с самым невинным видом ожидали возвращения хозяина аквариума.

Когда Рохелио появился в дверях, он сразу заподозрил что-то неладное. Начал о чем-то по-испански спрашивать присутствующих, но те с постными физиономиями отвечали односложно. Рохелио стал ходить по комнате взад и вперед, и вдруг его взгляд упал на аквариум. Увидев резиновую рептилию, он захохотал и закричал «Сocodrilo! Виктор!! Негодяй!!! Мaricоn!!!!», далее последовала целая серия предложений, состоявших из хорошего русского мата и отборных испанских ругательств. Ну, а кончилось это маленьким банкетом. А что делать, раз все уже вместе собрались?

С еще одним интересным субъектом свела меня судьба через кубинских друзей. Это был мексиканец Артуро. Вернее, индеец племени тараско из Мексики. Там, в одном из живописных уголков этой страны, посредине озера Паскуаро на острове Ханицио с незапамятных времен живет индейское племя, называющее себя пурепеча. Их всего-то в мире, этих пурепеч, несколько десятков тысяч. Так вот, Артуро – не рядовой пурепеча, а сын не то их главного шамана, не то вождя этого славного племени.

Артуро – добрый, милый, необычайно меланхоличный парень. Папенька-вождь очень хотел выучить своего сынка. После окончания университета в Мехико послал сынка в аспирантуру в город Лос-Анжелос. Очень скоро нашего друга оттуда выгнали за неуспешность. После чего Артуро пристроили в Киев, в аспирантуру института Паттона, где повторилась та же история.

Честолюбивый вождь племени пупереч, батюшка Артуро, решил не сдаваться. Поэтому несчастный мексиканец и оказался в Москве, в аспирантуре МИСиС. Тут уж его пофигистический характер проявил себя в полной мере.

Он не делал вообще НИ-ЧЕ-ГО! Ну, вообще, ничего не делал, и занимался этим профессионально, довольно долго и с большим удовольствием. Может быть, он по складу своего характера просто не способен ни к какой-либо работе, в принципе. Однако, сам по себе был честен, бесхитростен и правдив.

Когда через год, во время ежегодного отчета аспирантов на кафедре спросили «как его дела» – он честно сказал, что «очень плохо». На вопрос – «сколько часов в день он занимается?» – ответил, что «нисколько», и это была правда! Удивившись, вся кафедра в один голос спросила – «почему?». «Не хочу» – ответствовал молодой латиноамериканец. Скажи он, ну, не получается, не клеится, но я стараюсь и т. п. – кафедра бы собралась, написала бы ему диссертацию, не в первый же раз.

После такого разговора ничего не оставалось, как отчислить его и отправить обратно в Мексику. Но это случилось потом, несколько позже. А пока он прибился к кубинской колонии, весьма украшая ее своей экцентричностью.

Кубинцы звали его просто Пинчо и он охотно откликался на это имя. Я на первых порах даже думал, что так его и зовут. Только позже узнал, что это на кубинском сленге означает что-то вроде «козел, дурачок, рогоносец, лох». Наш Пинчо, по тем временам мог считаться весьма богатым человеком, так как папаша-вождь денег на его содержание особо не жалел. Кубинские друзья быстро объяснили ему, что главный русский обычай, это ставить на стол бутылку водки, когда приходят гости. Ну, а обычаи такой великой страны как СССР надо уважать…

После этого дверь в его комнату не закрывалась. Там почти постоянно пьянствовали малознакомые латинос. Мы, советские аспиранты, также, из солидарности, как могли, помогали им. Сам же Артуро, алкоголя употреблял мало, как правило, сидел в сторонке, наигрывал на какой-то экзотической дудочке пронзительно-тоскливые, щемящие мелодии или просто медитировал, глядя в пространство.

Среди приходящих в гости кубинских друзей особо выделялись те, кто прошел, как бы сейчас сказали, «горячие точки». Это Ангола, Мозамбик, Южная Африка, разные там страны Латинской Америки. Понятно, что их рассказы содержали достаточную долю фантазий и преувеличений, но даже с поправкой на это, нельзя было не проникнуться уважением к этим простым, добрым и очень мужественным парням.

Другая примечательная личность, достойная пера – вьетнамец Куинь. Это маленький сухонький человечек без возраста. Когда мы с ним познакомились, я думал, что это мой ровесник или человек немного старше. Вскоре выяснилось, что ему крепко за сорок и приехал он в Союз защищать докторскую диссертацию.

Вскоре выяснилось, что у Куиня очень даже героическая биография. В совсем юном возрасте, в пятидесятых годах, он участвовал в освободительной войне с французами. Далее, прошел через всю эпопею войны с американцами. Пехотинцем на Юге, артиллеристом на Севере, разведчиком-партизаном в самых разных странах Юго-Восточной Азии.

Меня всегда поражали невероятные способности Куиня. Он умел делать абсолютно все: великолепно готовил блюда восточной и европейской кухни, прекрасно столярничал, был отличным токарем, слесарем, хорошо играл на музыкальных инструментах, отменно сапожничал, легко чинил радиоаппаратуру, блестяще разбирался в научном оборудовании и во многих других вещах.

На старенькой ручной машинке «Зингер» Куинь обшивал почти всю вьетнамскую колонию. Причем мог шить любую одежду разнообразных фасонов, начиная от костюмов и кончая, джинсами и модными рубашками. Делал это быстро и качественно, просто загляденье. Я знаю только одно, что он делать не мог. Он абсолютно не переносил алкоголя. От самой минимальной дозы моментально отключался, а потом жутко страдал.

Примерно через полгода в нашей компании опять прибыло. В комнату к Володьке подселили финна. Звали его Эркки, лиценциат, то есть магистр, приехавший зарабатывать в СССР докторскую степень. Было ему в то время чуть за тридцать. Высокий, худощавый, белобрысый, рыжебородый, статный чухонец из Хельсинки, довольно быстро завоевал наши симпатии своим нордическим юмором, а также отличнейшей валютной водкой, которую регулярно таскал из магазинов «Березка».

Запомнилось, что когда он приезжал из дома, то всегда угощал очень вкусным домашним пирогом с ревенем, испеченным его матушкой. Эркки, как и полагалось северянину, был сдержан и немногословен. Но если его удавалось разговорить, то удивительнейшие жизненные истории сыпались как из «рога изобилия».

Оказалось, что, будучи выходцем из весьма обеспеченной буржуазной семьи, взгляды имел, очень даже левые. Сразу после окончания гимназии пошел трудиться, на жизнь и образование зарабатывал сам. Работал официантом, фотографом, чернорабочим и еще Бог знает кем. Отслужил год в финской армии. С большой гордостью называл себя младшим лейтенантом запаса.

Почему-то особо запомнились рассказы о том, как будучи студентом, он летом подрабатывал в Израиле, ухаживая в кибуце на свиноферме за некошерными хрюшками. Эркки с большой нежностью вспоминал то время. Как я тогда понял, те хрюндели не отнимали слишком много времени у двух десятков молодых европейских балбесов мужеского и женского пола. В свободное от сельскохозяйственных упражнений время, они покуривали травку и с громадным удовольствием предавались свободной любви.

Другой забавный эпизод. Для проведения своих научных изысканий Эркки требовался специальный катализатор – маленький кусочек платины, такая тонюсенькая проволочка, длиной сантиметра три – четыре. Он, как законопослушный европеец, заполнил заявку, отправил ее по инстанциям и стал ждать. Месяц, другой, третий… Ничего не происходит. Пошел к руководству, мол, все исследования стоят, что делать? Те и не знают, что делать. Объясняют – платина, это металл нормируемый, стратегический, на особом учете состоящий. Так что пока вопрос не решается и перспективы туманны…

Загрустил наш друг…. Слава Богу, были рядом добрые люди, посоветовали: возьми бутылку водки и зайди в соседнюю комнату к Кузьмичу, материально ответственному по кафедре. После того как Кузьмич принял первый стакан, лик его просветлел, и он сразу проникся сутью вопроса. С негодованием распахнул сейф, вынул какую-то катушку и со словами: «Как же мучают человека, сволочи! Будет чего надо, приходи еще!», отмотал опешившему иностранцу пару метров драгоценного продукта. Эркки потом еще долго не мог прийти в себя, резонируя вслух на тему, что мол, умом Россию не понять….

Другое достойнейшее приобретение нашей компании – доктор Камаль. Египтянин-копт, то есть христианин, что резко выделяло его на фоне остальных мусульманских сынов жаркой страны пирамид. Он прибыл в Союз на стажировку. Зачем она была ему нужна – мне до сих пор непонятно. Думаю, история его жизни содержала большое количество, и других неясностей, и недоговоренностей.

Умный, чрезвычайно эрудированный, получивший великолепное образование. Учился в Египте, Англии, СССР, Чехословакии, где и защитил кандидатскую диссертацию. Во время пребывания в Союзе, еще, будучи студентом, Камаль женился на Эльзе, немке Поволжья, очень милой и симпатичной женщине. Их дочка Ивет, во времена нашего общения – веселый и очень резвый подросток. Впоследствии, как я потом узнал, она окончила химфак МГУ и даже защитила кандидатскую диссертацию.

Камаль блестяще говорил по-русски. Его рассказы были для меня во многом открытием. Большинство того, что наши граждане узнали из мутных информационных потоков времен так называемой «гласности», стало мне известно из уст этого арабского друга. Как мне сейчас кажется, его появление в СССР в то время было обусловлено в основном не научными, а иными, скорее всего политическими причинами. У Камаля, видимо, имелись какие-то свои, сложные взаимоотношения с египетскими властями.

Тут необходимо немного погрузиться в историю. Ведь тогда была реальная война на Ближнем Востоке. Прошло совсем немного времени с того момента, когда в 1969 году израильские ВВС провели операцию «Хордос». Они разнесли в щепки египетскую ПВО, абсолютно беспомощную и недееспособную. После чего начали долбить ракетами центральные районы Египета и пригороды Каира. Разбомбили даже фетиш советско-египетской дружбы – металлургический комбинат в Хелуане. Тогда погибло около сотни человек.

Так как Египет в то время числился заклятым другом СССР, то требовалось что-то делать. В Египет ввели советские войска, что представлялось весьма и весьма серьезным актом. У всех на памяти еще был Карибский кризис. К отправке в Египет тогда подготовили более тридцати тысяч советских солдат и офицеров, по большей части из подразделений противовоздушной обороны.

Вы чувствуете масштаб деяний, это не всеобщая организационная импотенция России в 90-х! Очень быстро в районах Каира, Александрии, Асуана, в зоне Суэцкого канала развернули зенитно-ракетные дивизионы комплексов С-75 и С-125, а на военных аэродромах полки самолетов-перехватчиков МиГ-21.

К 1972 году в Египте находились около двадцати тысяч советских военных советников. Естественно, египетской администрации требовалось как-то взаимодействовать с русскоязычным воинством. В египетскую армию срочно призвали всех, кто хоть как-то мог изъясняться по-русски. Наш друг Камаль оказался в роли военного переводчика. Как можно было понять из его довольно туманных рассказов, у него тогда сложились самые теплые и дружественные взаимоотношения с советскими военными советниками и соответствующими спецслужбами.

После того, как Героя Советского Союза президента Египта Гамаль Абдель Насера сменил другой президент, Анвар Садат, у Египта начался флирт с Соединёнными Штатами. К тому же египетские войска оказались тогда уже достаточно натасканы нашими инструкторами и вполне могли более-менее управляться с военной техникой.

Держать значительное число наших военных, да еще с женами, в чужой стране естественно, не слишком разумно. Их стали постепенно выводить с Ближнего Востока, а, следовательно, не требовалось уже о столько квалифицированных «толмачей». Так наш друг снова оказался «на гражданке», на исходных позициях.

По ряду косвенных свидетельств могу судить, что у него к 1978 году имелось достаточно причин, чтобы спешно покинуть Египтяндию. К тому же, Камаль занимался политикой. Для функционера тамошней, просоветской запрещенной партии и его появление в СССР в то время и в такой ситуации, это вполне естественно.

На первых порах его поселили в общежитии в блок вместе с Володей Серовым, и финном Еркки. В отличии от молчаливого представителя народа Суоми, Камаль был очень разговорчив, если не сказать болтлив.

Что до меня, то я слушал его рассказы о египетских и не только египетских, но и мировых событиях, просто раскрыв рот. Это не удивительно, мне – провинциальному пареньку представлялось интересным услышать из первых уст повествования о другой жизни в других странах. Возможно, не все, что говорил наш ученый друг тогда, было абсолютно адекватно, но ведь любой рассказчик имеет право на некоторую долю художественного осмысления того, в чем лично принимал участие.

По доходившим потом отрывочным сведениям, после того как Камаль покинул СССР незадолго до Олимпиады 80-го года, он неожиданно оказался в Ливии, в вотчине полковника Каддафи. Там, якобы, преподавал в одном из тамошних университетов.