Пять лет рядом с президентом

Встреча продлилась минут тридцать, не больше. Я обратил внимание на одну особенность Бориса Николаевича. Он начал разговор, задал мне несколько вопросов, а потом неожиданно замолчал и напряженно посмотрел прямо в глаза. Я глаз не отвел и спокойно ответил, по существу. Было заметно, что он после этого внутренне расслабился, и разговор спокойно продолжился. На протяжении нашего многолетнего знакомства было три таких эпизода. Не исключаю, что это был его психологический метод добиться правдивой информации, который он применял в беседах со многими людьми.

Я увидел, что на левой руке у него не хватало двух пальцев. Как я потом узнал, в детстве он с друзьями пытался разобрать гранату, и она взорвалась. Это доставляло ему определенные неудобства: Борис Николаевич постоянно помнил об этом и старался скрыть увечье, либо сжимая руку в кулак, либо поворачиваясь к фотокорреспондентам правым боком. Пресс-служба президента также в основном размещала его фото в определенном ракурсе или по пояс, с учетом этой особенности. Усилия были не безуспешными, поскольку большинство людей как в России, так и за рубежом об этом даже не догадывались.

После встречи я возвращался воодушевленный и полный сил. Ельцин сразу произвел на меня большое впечатление, и первая встреча оказалась не последней. Я еще не мог точно сформулировать, в чем были преимущества Бориса Николаевича, по сравнению с Горбачёвым, но от него веяло удивительной силой и оптимизмом, в нем чувствовалась какая-то мощная пружина с огромной энергетикой, готовой передать свой заряд окружающим.

Я не навязывался Ельцину, он сам пригласил меня в свою молодую формирующуюся команду, и для меня это было очень важно. В моих действиях не было никакой корысти – Ельцин был дружно гонимым коммунистами оппозиционером, без власти, без каких-либо административных или финансовых возможностей. Сформировавшаяся впоследствии на I Съезде народных депутатов Межрегиональная депутатская группа (МДГ), одним из лидеров которой стал Ельцин, имела тогда чуть более 10 % голосов.

Примерно через 30 лет после нашей первой встречи с будущим президентом мой французский знакомый Лай Камара однажды спросил:

– Почему вы не воспользовались случаем и не схватили за хвост жар-птицу? Почему не попросили у Ельцина какую-нибудь маленькую монополию? Их в России огромное множество!

Действительно, почему? Ведь на протяжении многих лет у меня состоялись десятки официальных и приватных встреч с Борисом Николаевичем Ельциным, но ни разу я не попросил у него ничего для себя лично, что являлось залогом наших длительных и сбалансированных отношений. Вопрос Камара застал меня врасплох, я не смог ответить ни ему, ни, самое главное, самому себе. Скорее всего, так тому и надо было случиться, значит, так было правильно, справедливо и достойно… Мне и сегодня почти не о чем жалеть.

…Итак, после напряженной избирательной кампании, будучи одним из 13 кандидатов, я опередил конкурентов в первом туре и окончательно победил во втором. Постепенно я стал узнавать семью Бориса Николаевича. Он мог не беспокоиться о своих тылах: стержень семейных отношений Наина Иосифовна и две дочери Лена и Таня – очень разные, но замечательные по-своему, молодые и приятные женщины.

Наина Иосифовна представляла собой образец женской мудрости, скромности, беззаветного служения семье и мужу. Уникальная женщина. Характер у Бориса Николаевича был всегда не сахар, ох какой непростой. Всё это надо было выдержать, сгладить и не выносить сор из избы, не давать повода для сплетен. Несмотря на наличие большого числа друзей, сторонников и поклонников, только жена и дочери были его настоящей опорой.

Наина Иосифовна навсегда сохранила свой удачный фирменный элегантный стиль – костюм, состоящий из юбки и жакета. Иногда, когда Ельцин после парламентских баталий приглашал двух-трех своих сторонников домой пообедать и обсудить дела, я имел возможность своими глазами увидеть, как она умело вела домашнее хозяйство: всё было довольно скромно, непритязательно, но удобно и со вкусом.

Театр кончился – началась политика

После институтской женитьбы времени на театры у меня практически не оставалось: много работал, продолжал учиться в аспирантуре, родилась дочь. Однако после окончания учебы и развода в 1987 году такое время появилось, и я с удовольствием вновь окунулся в жизнь театральной Москвы.

Покупать билеты заранее было рискованно, приоритетом по-прежнему оставалась работа, поэтому, когда появлялась пауза, я экспромтом подъезжал в любой театр за полчаса до начала спектакля и покупал билеты в кассе или с рук. Почти всегда удавалось.

Правда, иногда приходилось пользоваться знакомством, чтобы получить контрамарку. В санатории Минеральных Вод я познакомился с застенчивой женщиной, представившейся Юлией. Оказалось, что она искусствовед и работает заведующей литературным отделом в недопонятом мною Театре им. Ермоловой. Она оставила свой телефон и как-то помогла попасть на спектакль. Позже я узнал, что судьба свела меня с внучкой (и одновременно приемной дочерью) Никиты Хрущева.

Однажды, как обычно, я приехал в «Современник» на Чистых прудах в надежде купить билет на спектакль – кажется, это был «Пигмалион». В кассе билетов не было, и я надеялся купить их с рук. Желающих было много, конкуренция была большая, и я никак не мог заполучить заветный билет.

Наконец, какой-то мужчина после первого звонка, очевидно не дождавшись своей дамы, поднял руку с билетами – решил продать оба. К нему бросились несколько человек, но первыми были я и какая-то девушка. Так мы с ней случайно оказались в одном ряду на соседних креслах. Девушка была очень даже ничего, и в перерыве я, как полагается джентльмену, пригласил ее в буфет.

После спектакля я отвез на своих «Жигулях» даму домой, что было очень ей кстати, так как стоял сильный мороз, а жила она очень далеко. В знак благодарности за такую любезность она пообещала мне контрамарку на хороший спектакль, но уже в другой театр.

«Опять контрамарки, – подумал я, вспомнив Театр им. Ермоловой, – какой же сюрприз ждет меня на этот раз? Кто она? Администратор или кассир?»

В назначенное время, за час до начала спектакля мы встретились перед кассами театра, и моя новая знакомая передала мне обещанную контрамарку на очень хорошее место в центре зрительного зала.

– Я так понимаю, что вы будете рядом, – спросил я.

– Конечно…

Рядом не оказалось свободного места, я энергично крутил головой, но так никого и не обнаружил. Она ведь где-то здесь, встретимся в перерыве, подумал я.

Начался спектакль, и одна из юных актрис на сцене показалась мне немного знакомой; роль была не заглавной, но, благодаря актрисе, довольно заметной. Вот это сюрприз! Она действительно была рядом. Это был мой «администратор». Как она все-таки ловко меня разыграла!

Мы стали дружить, я ходил на ее спектакли, выхватывал из толпы поклонников после спектакля и увозил. Благодаря моей новой знакомой я лучше узнал артистов – с одной стороны – и разочаровался в них – с другой, поняв, что мы обманываем себя, невольно приписывая им те качества и свойства, которых у них зачастую нет.

В последний раз я был в московском театре через несколько лет, это было 9 апреля 1989 года. Я хорошо запомнил эту дату потому, что в этот день состоялся второй тур голосования на выборах в народные депутаты СССР, а вечером подсчитывали голоса и я не находил себе места. Среди 13 кандидатов я набрал больше всего голосов в первом туре, но мои оппоненты объединились между собой в пользу победителя № 2, и исход второго тура был совсем не очевиден.

Единственное, что тогда могло заставить меня забыть обо всех проблемах и неприятностях, – это хороший спектакль. Я уже смотрел в Театре им. Моссовета «Царскую охоту» по пьесе Леонида Зорина, и она мне очень понравилась. И несмотря на то, что до сих пор я придерживаюсь принципа два раза не смотреть одни и те же фильмы или спектакли, решил не рисковать и опять пойти на эту замечательную постановку Романа Виктюка.

И я не пожалел – Леонид Марков, игравший Алексея Орлова, заставил меня позабыть об изнурительных выборах народных депутатов СССР. Он буквально как удав обволакивал свою жертву, бедную Маргариту Терехову, изображавшую несмышленую и наивную самозванку. Зал шмыгал носами и хлопал в ладоши. В спектакле было также много скрытых политических выпадов и намеков против советских властей. По-моему, эта пьеса заслуженно продержалась на сцене лет двадцать.

«Охота» закончилась очень поздно, к тому времени стали известны предварительные результаты второго тура: я победил. Но почему после этого я больше не бывал в московских театрах – ума не приложу… Но так сложилось.

По месту новой работы

Большинство вновь избранных народных депутатов СССР по различным причинам часто, даже несмотря на высокую профессиональную квалификацию, были относительно косноязычны. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в общественные лидеры сразу вырвались многие из тех, в профессию которых входило использование риторики, профессорско-преподавательский персонал (Гавриил Попов, Юрий Афанасьев, Анатолий Собчак, Геннадий Бурбулис, Григорий Фильшин и др.). Мне в этом смысле повезло: опыт участия в телепрограммах приучил меня к публичности и необходимости четко излагать свои мысли.

После победы на выборах я был избран председателем подкомиссии по налоговой политике, набрал команду экспертов и с головой окунулся в законодательную работу. Кроме того, я создал депутатскую группу «Реформа», в которую вошли депутаты – профессиональные экономисты, сторонники реформ. Мы проводили независимую экспертизу предлагаемых правительством законопроектов на предмет либерализации экономики, уменьшения налогового бремени на участников хозяйственной деятельности, а также выдвигали свои предложения.

Но вот под нашим давлением правительство, наконец, представило в парламент проект закона о налоговой реформе, который оказался очень формальным и неудачным, закона, который мог на корню зарубить все попытки перехода к рыночной экономике. Поскольку поправками его улучшить было невозможно, а наработок у нас было достаточно, мы подготовили, и я, как уже упоминал, передал лично Горбачёву альтернативный законопроект, который нашел серьезную поддержку в экономическом сообществе.

Однако Валентин Павлов, тогдашний министр финансов СССР, а с января 1991 года премьер-министр СССР, хотя в личных беседах и поддерживал наш альтернативный законопроект, сказал, что линия и политика КПСС совсем другие.

Депутатская деятельность предполагала регулярную работу в округах, выступления на различных форумах, собраниях, встречи с избирателями. Для приема населения округа была открыта общественная приемная, в которой раз в неделю до девяти часов вечера я с помощниками выслушивал жалобы и просьбы тех, кто голосовал за и против моей кандидатуры на выборах. Практически прием продолжался до одиннадцати часов вечера, так как в коридоре, как в поликлинике, сидело много не записанных на прием людей – живая очередь.

Все говорили, что голосовали «за», но на лбу ведь не написано, и я относился к этим признаниям скептически. По результатам встреч мы проверяли информацию, готовили депутатские запросы, просьбы и требования.

Обращения к депутату были самые самые разнообразные и неожиданные. Тут и бездействие милиции, с одной стороны, и жестокость – с другой, и пьянство одного из членов семьи, и нечеловеческие жилищные условия. Часто жаловались на вымогательство взяток чиновниками и на жену (мужа), а также на ненавистные партийные органы, которые блокируют выезд за рубеж, и многое, многое другое. Вот два характерных примера.

Однажды с коллективным письмом ко мне обратились жители дома на Хорошевском шоссе с просьбой выселить каких-то нахальных молодых людей, которые арендовали первый этаж и вели себя вызывающе, шумели, хлопали дверьми, в общем – жизни от них не было.

Я уже запланировал выехать на место, как накануне поездки мне позвонил главный редактор «Московских новостей», одной из самых популярных в то время газет, Егор Яковлев с просьбой помочь его сыну, который впервые в СССР организовал негосударственное независимое издательство. Якобы какая-то шпана пытается его вытеснить из законно арендуемого помещения, стекла бьют и всё такое. Я сравнил два адреса и понял, что речь идет об одном и том же конфликте.

Оказалось, что сын Яковлева Владимир по совету первого советского миллионера Артема Тарасова основал газету «Коммерсантъ», которая арендовала первый этаж жилого дома. Впервые в жилом доме на первом этаже поселились не тихие пенсионеры, а какая-то шумная молодежная организация. Вот и началась война.

С точки зрения тогдашнего законодательства сдавать в аренду помещение в жилом доме под производственную деятельность было нельзя, да и редакция не могла спокойно работать под таким прессингом.

Договорились, что «Коммерсантъ» будет искать для аренды другое, нежилое помещение, и молодежь не будет особенно шуметь, а мои избиратели отнесутся с пониманием к независимой журналистике и обещают потерпеть еще шесть месяцев. Редакция куда-то переехала, и дела у них пошли в гору.

Были и совсем курьезные случаи, например, когда возбужденный молодой мужчина, который пришел на прием без записи и документов, очень просил меня угомонить свою любвеобильную жену. Получив вежливый отказ, он выхватил из-за пазухи маленький туристический топорик, пытаясь на меня наброситься. К счастью, с первого удара он до меня не дотянулся.

Хорошо, что я, во избежание обвинений в получении взяток, вел приемы в присутствии двух свидетелей: штатного помощника и местного волонтера, а потому втроем нам удалось скрутить дебошира и вызвать милицию.

Выяснив его адрес и взяв слово, что он разведется с женой (уходя – уходи) и начнет новую жизнь (тогда все будут живы и здоровы), я попросил милицию отпустить моего расстроенного избирателя, не составлять протокол и не заводить никаких уголовных дел. Так и сделали.

Ельцинские университеты

Попытаемся объективно осмыслить, в каком общественно-политическом состоянии находился политик новой революционной волны Борис Николаевич Ельцин на момент выборов народных депутатов СССР в 1989 году.

С одной стороны, это лишь один из 2250 разношерстных народных депутатов, с другой – могучий, дерзкий политик с удивительной харизмой и большим потенциалом, но при этом обладающий несколькими немаловажными но.

Во-первых, Борис Ельцин – это, прежде всего, коммунист-бунтарь, высокопоставленный партийный функционер, вступивший в конфликт с руководством КПСС по вопросам партийного и хозяйственного строительства. До определенного момента он не представлял себя вне КПСС, после конфликта с Горбачёвым и отставки со всех партийных постов настойчиво обращался в ЦК с просьбой о партийной реабилитации (о борьбе за многопартийность и демократию речь тогда вообще еще не шла). Хотя надо признать, что все мы вышли из того агонизирующего, быстро загнивающего коммунистического прошлого, и большинство были именно в таком полурасхристанном состоянии.

Во-вторых, он – хоть и крещеный, но, по сути, атеист, за плечами – скандальный снос дома Ипатьева в 1977 году, в котором большевики расстреляли царскую семью, – в общем, религию особенно не жаловал. При этом надо честно признаться, что тогда почти все мы еще не знали дороги к храму.

В-третьих, Борис Николаевич был человеком в силу ряда причин не представляющим себе, что такое настоящие рыночные отношения, и не сделавший свой однозначный выбор в их пользу. Ельцин в 1989 году оставался сторонником более справедливого социалистического распределения материальных благ, особенно не задумываясь, как эти блага можно эффективно создавать.