О цветах, запретах и запертых дверях

– Уверен, ты в купальнике просто неотразима, – будто прочел мои мысли Глеб и сально подмигнул мне.

В его словах четко прозвучало приглашение раздеться и показать, что там под мешком, который я считаю байкой. Одновременно мне стало стыдно и неловко, лицо залилось краской. Я заметила малышей, выходящих из раздевалки в зону бассейна, и решила воспользоваться моментом, чтобы прервать этот диалог.

– Глеб, тебе, наверное, уже пора, – я показала ему через стекло на группу детей, которые уже начали дурачиться возле бассейна в отсутствие тренера.

– Блин, да, пора бежать, извини, но, надеюсь, мы продолжим наш разговор после занятия, – он улыбнулся, погладил меня по плечу и поспешил к детям.

От его прикосновения стало совсем не по себе. Продолжать этот разговор мне совершенно не хотелось. Стыд с каждой минутой рос все сильнее, будто я изменила мужу, чего никогда не делала и даже не собиралась. Но этот похотливый, раздевающий меня взгляд и сальная улыбка просто укладывали меня в постель с Глебом. Такие мысли захотелось срочно запить огромным латте и заесть огромным куском меренгового рулета. Когда я вышла из бассейна, на здании напротив заметила неоновую вывеску «Кофе». Могу поклясться, что никакой кофейни раньше там не было. Наверняка кофе там был минимум в три раза лучше, чем из автомата возле раздевалки. А если там еще и меренговый рулет будет – это просто победа. С меренговым рулетом у нас была особая история. Я ем его всегда, когда испытываю чувство вины или стыда. Не знаю, как это случилось, но началась эта порочная меренговая связь давно, поэтому сегодня это уже просто привычка. В надежде справиться с чувствами, которые так неожиданно нахлынули от разговора с Глебом, я направилась в кофейню.

Когда я зашла внутрь, захотелось воскликнуть «ого!» – я оказалась в самом странном месте, в котором когда-либо бывала. Свет был приглушен, и в полумраке едва можно было разглядеть тянущиеся вдоль стен высокие столы и барные стулья. Помещение было не больше пяти квадратных метров, думаю, там могло разместиться одновременно человек шесть от силы. Но удивили меня не скромные размеры, а стены, полностью увешанные разными предметами: картинами, блюдцами, часами, медалями, флагами. Там были телефоны-автоматы и даже маленькие швейные машинки. Я сразу поняла, что все это не покупалось специально для интерьера кофейни. Это коллекция всей жизни какого-то человека. Многие ее экспонаты подсказывали свою родину – клеймом, флагом или названием страны. Там были предметы со всего света – Германия, Алжир, Аляска, Марокко – этот человек или имел друзей по всему миру, или совершил кругосветку.

Я стояла как вкопанная и рассматривала экспонаты этого удивительного музея несколько минут, пока не поняла, что в кафе кроме меня никого нет. Стало как-то неуютно, будто я ворвалась в чей-то дом без приглашения. Уже более внимательно я стала рассматривать не только предметы, но и все помещение, и в самом далеком от входа углу увидела какое-то подобие барной стойки. Я ожидала увидеть там бармена или официанта, однако никого не было. Но помещение просто пропиталось ароматом кофе, и я утвердилась в мысли, что все же это кофейня, а не чье-то жилище. Причем запах стоял удивительный – помимо кофе в нем угадывались гвоздика, пряный перец, ваниль и шоколад, и еще миллион ароматов, сплетающихся в невероятный букет.

Подойдя ближе к барной стойке, я увидела на столе небольшую газовую плитку на одну конфорку и маленький звоночек, какие обычно ставят на стойках регистрации в гостиницах. Казалось совершенно неуместным воспользоваться звонком, как будто в его звоне вмиг растворилась бы вся эта магия. За стойкой пряталась еще одна дверь. Почерневшая от старости, деревянная, полностью покрытая тончайшей резьбой ручной работы – удивительный рисунок из листьев и цветов. Таких цветов я не видела никогда в жизни, даже на картинках. Очевидно, что это плод фантазии автора. Какое-то время я рассматривала узор, не в силах оторвать взгляд. Что-то в нем казалось манящим и почему-то очень знакомым.

Несколько мгновений я раздумывала, позвонить в звонок или нет, и все же решилась. Как только я нажала на него ладонью, раздался очень приятный звон. Не такой мерзкий и пронзительный, как можно услышать от таких звоночков в отелях, а нежный и глубокий, чуть слышный. К счастью, он не разрушил волшебство этого места – все осталось прежним: запахи, полумрак и общая чарующая атмосфера.

В тот же миг дверь за барной стойкой распахнулась, и передо мной оказался пожилой мужчина. С виду самый обычный старик: среднего роста, седые волосы, короткостриженая седая борода, глубокие морщины по всему лицу. Но наверняка он был такой же необычный, как и все вокруг. Выглядел он лет на восемьдесят, не меньше, но при этом хорошо сложен – подтянутое тело, идеальная осанка и пристальный глубокий взгляд. От него веяло такой энергией и силой, будто, несмотря на годы, он был олицетворением самой жизни. Лицо старика было суровым, без тени улыбки и радости от моего появления. Он посмотрел на меня несколько секунд, стоя в дверном проеме, и двинулся к барной стойке. За эти секунды я успела рассмотреть помещение, которое пряталось за дверью. Это была очень маленькая комната, не больше двух квадратов, где стояли кровать и шкаф, доверху забитый книгами. Ощущение, что я не в кофейню зашла, а ворвалась в дом этого старого джентльмена, только усиливалось. Но уходить не хотелось совсем. Это место показалось мне самым подходящим для того, чтобы подумать.

– Садитесь, – буркнул старик и зажег конфорку на плите.

Я ожидала, что он предложит мне меню, но мужчина сразу принялся варить кофе, не спрашивая, какой именно я хочу. Пришлось последовать указанию – покорно сесть и ждать, что произойдет дальше. Выбор он, очевидно, сделал за меня.

Это место разбудило мое обычно дремлющее любопытство. Хотелось посмотреть, как будет вариться кофе, поэтому я выбрала ближайший к барной стойке стул. И не прогадала: весь процесс был больше похож на театральное представление. Старик ловко поставил на плитку огромную медную чашу с песком. Пока тот грелся, он достал турку, засыпал кофе, плеснул чуть воды, помешал все и добавил еще воды. А потом начал доставать десятки маленьких баночек со специями: каплю отсюда, щепотку оттуда – он скорее варил какое-то зелье из сотен ингредиентов, а не кофе. Как только турка прогрелась, зал наполнился ароматом специй, и мой мозг растворился в них. Исчезли все мысли, все переживания, я уже и забыла про те странные чувства, которые пришла обдумать. Все, что я могла делать, – это следить за магией приготовления кофе и вдыхать ароматы специй. Мужчина делал все быстро и уже через минуту нес мне на красивом медном подносе кофе и что-то еще.

– Две минуты пусть постоит, потом помешайте и пейте, – сурово сказал он, поставил поднос на стол и быстро удалился в свою комнату, резко захлопнув резную дверь.

Сервис тут, конечно, не стремился к высоким оценкам: меню нет, посуда одноразовая, как расплатиться, непонятно, чек он не принес. Но это заведение точно создавалось и существует не ради сервиса и оценок. Почему-то показалось, что оно существует даже не ради кофе, хотя вы вряд ли найдете много кофеен, где варят кофе на песке. У этого магического места была какая-то пока неведомая, но большая цель, которую я ощущала всеми органами чувств.

Вместе с кофе старик принес мне медовик, который, конечно, я бы и не подумала заказывать. Никогда не любила это пирожное. Везде, где я его пробовала, оно было сухим и каким-то безвкусным, будто сахара насыпали между парой кусков батона и сплющили, чтобы походило на выпечку. Пока настаивался кофе, я решила все же попробовать пирожное, хоть и не ожидала от него чего-то особенного. Но с первым же укусом стало понятно, что это лучший медовик, который только можно вообразить, – нежный, мягкий, идеально пропитанный. Ни один меренговый рулет уже не сможет даже валяться рядом с ним, не то что стоять. Такая выпечка может быть только домашней, приготовленной с особой любовью. Она не рождается в руках кондитера-троечника, который пожалел ингредиенты, чтобы чуть прихватить себе домой. Но было совершенно невозможно подумать, что этот старик печет медовики сам, здесь, в этом крохотном помещении. Однако, с каждым откушенным куском я убеждалась: старик не просто печет сам эти чудные медовики, а делает это каждый день, ведь пирожное было потрясающе свежим! Оно никак не могло быть сделано вчера. Пока я наслаждалась пирожным, две минуты давно прошли. Строго по инструкции я размешала кофе и сделала глоток. В одну секунду все рецепторы взорвались от удовольствия, вызванного множеством вкусов. Не представляю, сколько и каких специй туда было добавлено, но вместе они создавали просто феерию ароматов и вкусов. Да, это был лучший кофе в моей жизни. И, несомненно, лучший десерт, который я когда-либо пробовала.

Я потеряла счет времени, разглядывая предметы на стенах и наслаждаясь кофе. По ощущениям, прошло минут тридцать. Кофе давно был выпит, а медовик уничтожен. Внутри стало тепло и спокойно, уходить совершенно не хотелось, но занятие дочки уж должно было заканчиваться. За то время, что я провела в кофейне, сюда больше никто не зашел, а старик не выходил из своей комнаты. Хотелось поблагодарить его за кофе и десерт, однако я сочла неуместным звонить в звоночек и тревожить его ради этого. Еще больше хотелось узнать, что это за место, историю этих предметов, но показалось просто невозможным лезть к незнакомому человеку с подобными расспросами. То, что мне не удалось бы это сделать, подтверждала запертая резная дверь. Очевидно, старик не хотел ни с кем говорить. Надо было рассчитаться, но, так как меню здесь не было, я не имела ни малейшего представления о сумме моего чека. Я оставила на столе купюру наверняка намного большего номинала, чем требовалось, и направилась к парковке.

Уже возле машины я взглянула на часы – до конца занятия Оли было еще десять минут. Мне совершенно не хотелось встречаться с Глебом, особенно с учетом того, что свое чувство вины и стыда за одну лишь мысль об измене мужу я так и не обдумала за кофе. Я села в машину и написала дочке, что подожду ее на парковке. Взгляд приковала неоновая вывеска кофейни – «Кофе». И все, просто «кофе», никакого броского и пафосного названия у этого странного заведения почему-то не было. Возможно, хозяин не хочет, чтобы его тревожили. Но зачем тогда вообще открывать кофейню? Это место было таким удивительным, что мне захотелось рассказать о нем всем. Казалось, здесь лечатся души лишь одной атмосферой и ароматом, не говоря уже о кофе и волшебных медовиках. У меня внутри было такое трепетное, тихое чувство, которое я бы назвала просто «хорошо». Обычно так чувствуешь себя во время качественного отдыха где-нибудь на море, и то день на третий-четвертый.

Я думала о том, как долго будет держаться эффект, когда в окно постучала дочь, испугав меня неожиданностью своего появления.

– Мама, а чего ты тут сидишь, а не внутри? – спросила она, забираясь на заднее сиденье.

– Захотелось подумать, малыш. Как прошло занятие?

– Мне понравилось! – она сияла от радости.

Оля обожала плавать с самого детства. Ее научил Гриша, когда мы первый раз поехали на море. Дочке тогда было всего два года, но она быстро уловила суть и уже через пару дней уверенно плавала, как маленькая рыбка. В три года мы записали ее в бассейн, отчего моя маленькая девочка была в полном восторге.

– Глеб Викторович передал тебе привет, – захихикала дочь.

Хорошо, что она еще слишком маленькая, чтобы в полной мере понимать, что взрослые мужчины вкладывают в фразу «передай маме привет». От этого «привета» мне снова стало не по себе. Я попыталась отогнать мысли о Глебе и погрузилась в свои воспоминания о кофейне. Мы неспешно ехали по узким улицам, дождь барабанил по лобовому стеклу, дочь всю дорогу делилась событиями своего дня. А мне было все так же хорошо, тепло и спокойно внутри, как когда я сидела в кофейне.

После ужина пришел друг Гриши – Коля. Он мне не очень нравился, но я никогда не акцентировала на этом внимание в разговорах с мужем. Я почти уверена, что Гриша тоже ничего хорошего не думал про мою взбалмошную подругу, но мне было абсолютно все равно, поэтому и я не говорила с ним о его друзьях. Мужчины ушли в зал смотреть футбол, а я осталась на кухне мыть посуду.

С этим у меня всегда было строго: ненавижу грязные тарелки в раковине, крошки и особенно лужицы на столе. Я маниакально протираю столешницу, как только там появляется хоть капля. Что уж тут поделать: это моя паранойя – люблю, когда на кухне чисто.

– Марина, подкинь пива, пожалуйста! – крикнул из зала муж, как только я закрыла кран.

Это была еще одна причина, по которой я не любила, когда к нам приходил Коля или другие друзья мужа: весь вечер, как обслуживающий персонал, я вынуждена носить им проклятое пиво. Однажды мы с мужем обсудили это. Нет, не ругались, просто спокойно обсудили. Но в некоторых вопросах Гриша имеет очень архаичные взгляды.

– Марина, ты хозяйка в этом доме, – сказал он мне тогда, – ухаживать за гостями – это нормально. Это признак гостеприимства.

Особо не поспоришь, но у меня немного иное представление о гостеприимстве. Не сумев тогда убедительно донести свою мысль, я смиренно ношу гостям пиво и не жалуюсь, как приличная, с точки зрения мужа, хозяйка дома. Я достала из холодильника первые попавшиеся под руку банки и пошла в зал.

– Спасибо, дорогая, – сказал Гриша и поцеловал меня в ладонь.

Это было так же неестественно для него, как для меня весь вечер носить пиво его друзьям. Но подобный жест для Гриши имел определенный смысл: так в его картине мира выглядела ролевая модель хорошего мужа. Вообще, модель неплохая и нормальная, но не в нашей семье. Так как у нас это было лишь напоказ перед друзьями в целях получения общественного одобрения.

Расположившись на кухне с чашкой ромашкового чая, я листала соцсети без особой заинтересованности. Бессмысленное занятие, которое воровало миллионы часов у всех людей на планете. Я часто корила себя за то, что так глупо растрачиваю время, которое и без того уходит не всегда понятно куда. Набравшись решимости, я отложила телефон и окинула взглядом свою полудепрессивную кухню – вокруг было чисто, на столешнице ни крошки, в раковине даже ложки грязной не было. Чтобы чем-то занять себя, раз уж я твердо решила использовать время более рационально, я вылила в раковину остатки чая и помыла чашку.

Телефон издал короткое «бздынь». Я надеялась, что это сообщение от Нади – уж слишком долго она не выходила на связь. Да, это было видеосообщение от подруги.

– Дорогая, привет! Извини, что не отвечала так долго, была занята! – я увидела Надю в белом махровом халате, длинные рыжие кудри растрепаны, в руке бокал шампанского. – За тебя, моя хорошая! – она сделала глоток, и только в этот момент я заметила, что она стоит на балконе, а на заднем фоне – я не поверила своим глазам! – где-то в километре виднелась Эйфелева башня. – Как тебе вид, шикарный, да?!

Надя светилась от счастья, она покружилась, чтобы я смогла рассмотреть то место, где она находилась. Это была очень изящная комната, обставленная с большим вкусом антикварной мебелью. Огромная кровать с изумрудным балдахином, старинное трюмо с резной деревянной рамой, изящный кофейный столик у окна с огромным пуфом такого же оттенка, как балдахин. В таких комнатах должны жить кинодивы или примы известных театров. Спальня была абсолютной мечтой любой женщины, внутренний мир которой имеет хотя бы минимальную степень утонченности. Такие спальни бывают только в Париже.

– Да, я в Париже! Милая, у тебя что-то срочное? Я завтра утром прилечу. Все расскажу за обедом. Целую и люблю тебя!

В кадре неожиданно появился мужчина и поцеловал Надю в щеку. Конечно, он был бесконечно красив, как и все вокруг этой идеальной женщины.

Видео закончилось. Я написала: «И я тебя люблю. Развлекайся там. До завтра, встретимся в 13:00, как обычно».

Неистово захотелось шампанского. От этой мысли стало не по себе, так как появляются подобные желания у меня примерно никогда. Кого я обманываю? Мне хотелось не только шампанского, мне хотелось всего, что я только что видела. Быть в Париже, пить шампанское на балконе, смеяться, целоваться и заниматься любовью. Всегда хотела жить такой жизнью, какой живет Надя. В субботу утром поехать в аэропорт с одним лишь паспортом в кармане, выбрать ближайший рейс до четырех часов перелета и полететь, куда заведет Вселенная. Пообедать в Милане или Венеции, поужинать в Париже, погулять по улицам старого города в Праге, остановиться в каком-нибудь шикарном отеле на ночь. На следующий день позавтракать в невероятно атмосферном кафе с видом на море или хотя бы огромное озеро. И в обед вылететь обратно домой. Надя так делала частенько, чем постоянно напоминала мне о жизни, о которой я мечтала, но не могла себе позволить. Все чаще мне казалось, что подруга живет мою жизнь, которую она каким-то необъяснимым образом украла у меня. А я живу чьей-то чужой, но тоже украденной жизнью.

– Мариша, подкинешь нам пива? – пленительная картинка разбилась вдребезги.

Я открыла холодильник и удивилась: там осталось всего три банки пива. То ли я не заметила, как пролетело время, и ребята опустошили запасы, то ли Гриша ошибся в расчетах при закупке. Хотелось побыть одной и подумать о жизни, которую я так отчаянно желала. Вручив Грише и его другу по банке пива, я зашла в детскую проверить детей. Они с увлечением играли в какую-то игру, можно было не волноваться – до отбоя еще два часа. Я быстро накинула пальто и, не предупредив мужа, вышла из дома.

Моросил прохладный осенний дождь, но я любила такую погоду, поэтому часто даже не брала с собой зонт. Я любила саму осень – серую, мокрую, с тяжелым дождевым небом без лучика солнца и густыми туманами. Какая-то далекая, давно забытая часть меня будто черпала из этого скудные капли вдохновения и энергии. Уже у входа в магазин я подумала о дальнейших событиях: возьму пиво, вернусь домой – и что дальше? Ничего, ничего приятного или хотя бы интересного не произойдет со мной ни сегодня, ни завтра, ни даже через месяц. «Не хочу!» – крикнула часть моего сознания. Я растерялась от неожиданности: подсознание говорило со мной нечасто. Хочу ли я дальше жить такую жизнь, какой живу сегодня? Как бы ни было тяжело, стыдно и больно признаться себе в этом – нет, не хочу! А чего я хочу? Этот вопрос я не задавала себя много лет, но в последние дни все чаще перед глазами мелькали картинки той жизни, которая была такой желанной. Я резко развернулась и пошла прочь от магазина, куда глаза глядят.

Чего я хочу? Когда мне было лет шестнадцать, я еще могла точно ответить на него. Я мечтала жить где-то далеко, может, в Южной Америке, обязательно там, где тепло круглый год и есть пляжи. Спать до обеда, обедать на берегу океана, кататься на сёрфе, гулять под луной и заниматься любовью на пляже – примерно так выглядела картинка идеальной жизни, когда я была молодой и глупой. Конечно, я не думала о том, как буду зарабатывать на жизнь и оплачивать счета. Я мечтала, и мне было хорошо наедине с моими мечтами. Но жизнь имела на меня другие планы.

Я поступила в экономический университет, на первом курсе познакомилась с Гришей, влюбилась. Казалось, что теперь жизнь должна быть серьезной, взрослой и обязательно практичной. После окончания университета мы с Гришей сразу поженились, а меньше чем через год я родила сыночка – Рому. А еще через два года – Олю. Вот и все. Мечты о беззаботном времяпрепровождении на берегу океана окончательно остались мечтами. Где-то в глубине души хранилась маленькая шкатулка, куда я спрятала свою маленькую бунтарку, мечтающую о жизни у моря, чтобы защитить ее от суровых взрослых будней.

В своих мыслях и воспоминаниях я дошла до небольшого сквера в нашем квартале и присела на скамейку. Захотелось открыть спрятанную давно шкатулку внутри сознания и посмотреть, как там моя маленькая мечтательница. Закрыв глаза, постаралась представить ее. Я ожидала увидеть там себя в шестнадцать – с розовыми волосами, в рваных джинсах и растянутой футболке. Но вместо девушки-подростка в глубине давно запертой шкатулки был кто-то другой: в полумраке спиной ко мне стояла девочка лет шести. Она смотрела на мольберт, находящийся перед ней, и крепко сжимала в маленьком кулачке кисть. Холст покрывали алые цветы причудливой формы. Вдруг девочка резко обернулась, возможно, почувствовав мое присутствие, и посмотрела мне прямо в глаза. Ее взгляд был пронзительным, тяжелым и наполненным одновременно злобой и глубочайшей грустью. Сердце заколотилось, по спине пробежала дрожь, я открыла глаза, и видение исчезло.

Несколько минут я ждала, пока пульс придет в норму, голова немного кружилась, в висках пульсировала кровь. Было тяжело отогнать мысли об этом взгляде – таком глубоком и как будто зовущем меня. Появилось стойкое ощущение, что я должна – нет! – обязана что-то сделать для этой девочки с кистью. Но у меня не было ни единой мысли, что именно. Я даже не представляла, кто эта девочка и почему она в моей шкатулке вместо шестнадцатилетней меня. Не стоило смотреть туда. Жила же как-то я без этого, закрыла шкатулку и правильно сделала. Но уже поздно сожалеть, в этом видении была какая-то загадка и, похоже, обязательство перед маленькой художницей, которое я должна выполнить.

Зазвонил телефон. Я совсем потеряла счет времени и не представляла, сколько просидела тут.

– Мариша, ну ты где потерялась? – в голосе Гриши я услышала нотки раздражения. – Ничего не сказала. За пивом, что ли, пошла, умница моя?