Оллвард. Разрушитель миров

– За мной, – прошептал он. Его голос был подобен увядавшему на морозе цветку.

Он не мог заставить себя смотреть, как еще один меч падает на землю, а вслед за ним – другой. Перед его глазами поплыли пятна и закружились черные точки, лишая его зрения. Запах крови и гнилостная вонь поглотили все остальное. «Нужно бежать», – подумал он, но его ноги словно превратились в водяные столбы.

– Давай же, – прошипел Эндри, заставляя себя сделать шаг назад. Он чувствовал, что его отец смотрит на него – и сэр Грандель тоже. Рыцари, павшие в бою. Рыцари, исполнившие свой долг и не предавшие свою честь. Рыцари, одним из которых Эндри уже никогда не станет. Он убрал меч в ножны и коснулся пальцами поводьев своей лошади.

Наур лежали на мраморных ступенях храма, распластав длинные изящные руки и ноги. Они были прекрасны даже после смерти. Маригон рыдала над телом Роуэнны, но все так же сражалась, не сбиваясь со смертоносного ритма. Она выла, размахивая волосами, похожая не на лису, а на волка с рыжей шерстью. Сурим и Дом еще держались; они пытались пробиться на помощь к Кортаэлю.

Копье Окрана переломилось и упало к его ногам, но у кейсанца оставались щит и меч. Кровь врагов окрасила его доспехи и изображенного на них орла в ярко-алый цвет.

Дрожащими руками Эндри отвязал свою лошадь, а затем подошел к коню Окрана и, сжав зубы, приказал пальцам повиноваться. Они онемели от страха и двигались неуклюже, распутывая узел на кожаном ремешке. «Хотя бы это я смогу сделать».

Кортаэль и Таристан сражались в эпицентре кровавой бури. Земля, выщербленная и изрешеченная, как ристалище в день рыцарского турнира, превратилась под их ногами в жидкую грязь. Кортаэль теперь ничем не отличался от брата: грязный и измотанный, он больше не походил ни на принца, ни на императора. Оба близнеца тяжело дышали и покачивались от усталости. Каждый следующий удар был немного медленнее, чуть-чуть слабее предыдущего.

Ронин стоял у дверей храма, и вокруг его фигуры плясали хлопья пепла. Он распростер руки ладонями вверх, но, если он и возносил молитву какому-то божеству, Эндри оно было неизвестно. Маг склонил голову набок и улыбался, глядя на башню. Колокол звонил, как будто отвечая на его призыв.

Веретенные клинки ударились друг о друга, и блеснувшая в это мгновение молния озарила каждый из них ярким бело-фиолетовым сиянием.

Один из коней заржал и встал на дыбы, разрывая веревку, к которой были привязаны все поводья. Кони поскакали. Выругавшись, Эндри схватился за первый попавшийся кожаный ремешок и сжал его в кулаке, приготовившись к тому, что сейчас конь понесет его вниз с холма. Вместо этого он услышал тихое ржание: белый жеребец, принадлежавший Дому, остановился, натягивая поводья, которые Эндри держал в руке.

В следующее мгновение оруженосец услышал выкрик на кейсанском, и его сердце снова оборвалось. Окран упал на спину, пронзенный сразу несколькими клинками. Он умер, взглядом выискивая в небе орла, чьи крылья смогли бы унести его душу домой.

На другом краю поляны мертвец ударом топора отрубил Маригон руку, а вслед затем на землю упала и ее голова.

Сурим и Дом взревели; они пытались добраться до нее, но не могли, превратившись в островки среди кровавого моря. Затем волны сомкнулись вокруг Сурима. Он засвистел, подзывая свою степную лошадь. Она уже была в гуще сражения, стремясь прорваться к хозяину, но мертвецы разорвали ее на части прежде, чем она успела это сделать. Вслед за ней погиб и Сурим.

Эндри потерял дар речи. В его голове не осталось ни одной мысли, ни одной молитвы.

Кортаэль издал яростный вопль, и его удары обрели прежнюю свирепость. Сделав выпад, он выбил из руки Таристана кинжал, который тут же потонул в грязи. За ним последовал еще один удар, заставший Таристана врасплох. Веретенный клинок Кортаэля вошел глубоко в грудь его брата-близнеца.

Эндри замер с одной ногой в стремени, не смея надеяться.

Мертвецы тоже остановились, распахнув окровавленные рты. Стоявший на ступенях Ронин опустил руки, широко открыв алые глаза.

Таристан упал на колени, пронзенный мечом насквозь. Его глаза округлились от изумления. Возвышавшийся над братом Кортаэль смотрел на него без тени радости или триумфа. Его лицо, омываемое дождем, ничего не выражало.

– Ты сам вынес себе приговор, брат, – медленно проговорил он. – И все же я прошу у тебя прощения.

Таристан закашлялся.

– Не… не твоя вина, что ты родился первым. Не… не твоя вина, что избрали тебя, – с трудом произнес он, опустив взгляд на свою рану. Но когда он снова поднял черные глаза, в них горела непримиримая решимость. – Но ты по-прежнему меня недооцениваешь, и за это я не могу тебя не винить.

Он усмехнулся и вытащил скользкое окровавленное лезвие из собственной груди.

Эндри не верил своим глазам.

– Эти колокола молчали на протяжении тысячи лет, не вознося молитвы богам, – произнес Таристан, поднимаясь на ноги. Теперь в обеих руках он сжимал по Веретенному клинку. Окружавшие его существа принялись издавать странные, чирикающие звуки. Так могли бы смеяться насекомые. – И сегодня они звонят не во славу твоих богов. Они прославляют моего. Того, Кто Ждет.

Кортаэль в ужасе отпрянул назад, подняв в руку, в которой больше не было оружия, словно моля забытого брата о неведомой ему пощаде.

– Ради короны ты готов уничтожить Вард!

– Даже если ты король пепла, все-таки ты – король, – насмешливо протянул Таристан.

Дом пытался пробиться на помощь своему другу сквозь болото из мертвых тел.

«Он не успеет, – думал Эндри, следя за происходящим затуманенным взглядом. – Он слишком далеко. Он все еще слишком далеко».

Таристан вонзил Веретенный клинок брата в землю, отдавая предпочтение собственному. Когда он занес клинок, Кортаэль не пытался его остановить. Ему было нечем ответить и некуда бежать. Теперь принц походил на нищего.

– Брат… – проговорил он, сморщив лицо.

Пробив латы и кольчугу, клинок пронзил Кортаэлю сердце. Наследник Древнего Кора упал на колени, безвольно свесив голову на грудь.

Таристан уперся в мертвое тело брата сапогом, чтобы вытащить из него меч.

– А если ты мертвец, то тут уже ничего не поделаешь, – прошипел он, с улыбкой наблюдая, как труп Кортаэля оседает в грязь.

Он поднял меч еще раз, готовясь изрубить тело брата на куски.

Но его удар остановил айонийский клинок, зажатый в руке последнего живого Соратника.

– Оставь его в покое! – прорычал Дом с яростью тигра и с легкостью оттолкнул Таристана назад.

Встав между Таристаном и мертвым телом своего друга, окруженный врагами и изувеченный Древний приготовился к еще одному сражению. Окровавленный и бесполезный меч Кортаэля по-прежнему торчал в грязи, словно могильный камень, которому было суждено отметить место смерти обоих друзей.

Таристан изумленно расхохотался.

– Рассказывают, что ты – образец доброты и храбрости. Само благородство во плоти. Почему же никто не говорил, что при этом ты глупец?

Губы Дома дернулись, тоже изогнувшись в подобии улыбки. Его глаза – глаза Древнего из мира бессмертных – приобрели невероятный оттенок зеленого. На мгновение он перевел взгляд на вершину холма. На оруженосца, уверенно сидевшего на спине белого коня.

Сердце Эндри застучало сильнее. Стиснув зубы в отчаянной решимости, он коротко кивнул.

Древний издал громкий, высокий свист. Конь вихрем бросился вниз с холма. Он мчался не в гущу битвы, а мимо нее, минуя существ и павших Соратников.

Дом бросился к мечу Кортаэля со скоростью, на которую был способен лишь бессмертный. Сделав сальто, он схватился за рукоять меча и вытащил его из земли, а затем выпрямил спину и использовал набранную инерцию, чтобы запустить клинок в воздух, словно копье. Меч пролетел над головами Веретенных мертвецов, будто стрела, выпущенная из лука. Будто последний победный вдох перед лицом сокрушительного поражения.

Таристан взревел, беспомощно наблюдая за тем, как клинок и конь летят навстречу друг другу.

Весь мир Эндри сузился до стальной вспышки: меч упал в скользкую траву немного впереди. Оруженосец чувствовал, как сокращаются крепкие лошадиные мышцы и как в сердце животного бьется страх. Его учили скакать и сражаться верхом, поэтому сейчас он смело наклонился вбок, упираясь бедрами в седло и протягивая смуглые пальцы навстречу мечу.

В следующее мгновение он сжал в руке прохладный Веретенный клинок.

Мертвецы закричали, но конь все так же летел вперед. Пульс Эндри бился в такт с лошадиными копытами, а грудь ходила ходуном, словно в ней началось землетрясение. Перед глазами оруженосца один за другим проносились павшие Соратники, смерть каждого из которых навеки врезалась в его память. Он знал: никто не напишет о них песен и не воспоет их подвиг в легендах.

Сознание Эндри не выдерживало, постепенно застилаясь пеленой. Все мысли, роившиеся в его голове, раскололись на обломки и слились в одну фразу:

«Мы потерпели поражение».