Страсть, ревность, эшафот

– Отозвать Дадли обратно в Англию. Пусть возвращается.

Но к концу лета Дадли так и не вернулся. Позже брат рассказывал, как по указанию королевы граф пытался проводить реформы в Нидерландах, но безуспешно. Елизавета отдавала приказ за приказом. Единственное, что она не делала – не отправляла графу Лейстеру ни денег, ни солдат. Кампания продолжала существовать полностью за его счет.

– Гёзы больше не поддерживают графа? – спросил как-то Чарльз королеву.

– С чего ты взял? – она недовольно посмотрела на нового фаворита.

– Он запретил им торговлю с испанцами.

– Торговать с врагом? Запрет наложила я, – Елизавета поджала губы.

Блант понял, что высказался неверно. Он видел: все средства графа уходили в Нидерланды, ему пришлось несколько раз повторно брать в долг. Моя мать надеялась, королева не бросит фаворита на произвол судьбы. Но приближенные Елизаветы хорошо знали королевскую скупость.

– Сам Дадли совершает ошибки, – бубнила Елизавета себе под нос. – Казнил губернатора Грейва, сдавшего город испанцам. Жестокое решение. Это вместо того, чтобы прийти ему на выручку. Теперь против Дадли ополчились слишком многие.

Чарльз осознавал, Елизавета всю вину за происходящее пытается свалить на графа. Она не станет ему помогать. А небольшое войско Дадли не способно сопротивляться огромной силе герцога Пармского. Возвращение в Англию было бы для Дадли сейчас наилучшим выходом из положения. Вместе с ним я ждала и возвращения Роберта и Филиппа.

***

Вернулся Дадли в декабре после неудачного сентябрьского сражения при Зютфене. С ним возвратились Роберт и Филипп. Вот только последний вернулся на родину погибшим в сражении героем…

– Странно, но предыдущие стычки с испанцами не приводили к столь печальным последствиям, – брат рассказывал мне подробности рокового сражения. – Герцог Пармский окружил Рейнберг, а мы в ответ начали окружать Зютфен. Парма выслал в Зютфен провизию, помочь осажденным. Граф Лейстер вовремя узнал об этом. Мы стояли наготове. Конница, пехота – все стояли в том месте, где, по словам захваченных нами испанцев, должна была пройти помощь в город. В начале сражения, казалось, мы одерживали верх. Я командовал конницей и не видел, что происходило в других местах. Позже выяснилось, что испанцы не давали нам подойти к конвою, перевозившему провизию, стараясь очистить ему путь в город. То есть они жертвовали всем ради того, чтобы конвой попал в Зютфен. И им это удалось. Когда в город пришла помощь, нападать на нас начали уже оттуда. Нам пришлось отступить. Но осаду мы не сняли.

Да, нельзя назвать результат той битвы поражением. Поражение пришло позже, когда год спустя предатели интересов Англии Стенли и Йорк сдали позиции возле Зютфена Испании. То было поражение формальное. На самом деле именно смерть Филиппа Сидни во время сражения подорвала дух англичан. Он ведь был не только известным поэтом, а и просто человеком, которого многие любили за добрый и открытый нрав.

– Филипп перед сражением снял набедренную часть доспеха, – делился подробностями Роберт. – Именно в бедро и попала потом пуля. Три недели врачи пытались ее вытащить, но безуспешно. Филипп умер от заражения крови.

Я долго не могла прийти в себя, услышав жуткие подробности смерти любимого мною мужчины. Я представляла себе его мучения и вновь, и вновь проливала слезы. В декабре следующего года останки Филиппа Сидни привезли в Англию. А в январе его с почестями похоронили в Соборе Святого Павла. На похороны пришла целая толпа людей – у Филиппа было немало поклонников. Граф Лейстер утверждал, такой процессии свет не видывал. Во время похорон пели песню, которую Филипп сочинил, умирая, и завещал спеть у гроба.

Сама королева проливала слезы возле могилы любимого фаворита. Они часто ссорились, ведь Филипп всегда разговаривал с Елизаветой, откровенно выражая собственное мнение. Но он умел возвращать ее расположение, а она искренне любила талантливого поэта.

1587 год

Все основные фавориты Елизаветы вновь оказались в Ричмонде. Все, кроме недавно преданного земле Филиппа Сидни. Брат и Чарльз Блант соревновались в красноречии, пытаясь завоевать симпатии королевы. Казалось, оба искренне ревновали друг друга к немолодой женщине, любившей пользоваться белилами и румянами в безуспешной попытке скрыть свой возраст. Но культ красоты Елизаветы не уменьшался с годами. За ее общество сражались юные фавориты, чему в глубине души искренне радовался граф Лейстер.

Мама говорила, порой, он вспоминал былые годы, и ревность тоже прокрадывалась в его сердце. Но Дадли устал. Его здоровье заметно пошатнулось после смерти сына и неудачного пребывания в Нидерландах. Пошатнулось и финансовое состояние: долгов у графа накопилось предостаточно.

Ненадолго ему удалось уехать в Кенилворт к жене. Маме по-прежнему не позволено было появляться при дворе. Она вела уединенный образ жизни.

– С долгами мужа иначе бы и не получилось, – объясняла мне мама при встрече. – Самое главное – нежные чувства, которые мы с мужем питаем друг к другу. Конечно, Роберт надеялся, что королева хотя бы частично покроет его расходы. Но она не стала тратить ни пенни.

Это не было местью графу, скорее опостылевшей «волчице», как называла Летицию Елизавета.

В тот год я часто жила у матери, потому что, наконец-то, к радости мужа, забеременела. Да и мама искренне радовалась, когда я проводила у нее время. Она чувствовала себя очень одинокой: граф постоянно отлучался в Лондон, еще раз уезжал в Нидерланды, и опять неуспешно. Тем более, Роберт все время проводил при дворе, став для Елизаветы прекрасной заменой Роберту-старшему, графу Лейстеру.

Мы сблизились с мамой, как никогда раньше. И уже ничто после не изменит наших теплых взаимоотношений. Она будет поддерживать меня, я буду стараться помочь ей. Ведь трагические годы для нас только начинались. Судьба вовсе не собиралась прекращать испытания, которые щедро разбрасывала на нашем жизненном пути.

1588 год

Первым у меня родился сын. Конечно, я назвала его Робертом. В честь брата. Для мамы это имя тоже было дорого. Ведь, так звали не только моего брата, графа Эссекса, не только графа Лейстера, маминого мужа, но и их умершего общего маленького ребенка.

К сожалению, после родов мой муж, обрадованный рождением сына, вовсю старался получить от меня следующего ребенка. Я же любила его не более, чем до появления на свет нашего первого сына. Даже хуже – муж стал вызывать отвращение.

Единственное, что меня всегда отвлекало – двор. Там интриги не прекращались ни на минуту. И подчас принимали вид совсем нешуточный.

А вот Роберту Эссексу жизнь при дворе быстро наскучила. После военных действий в Нидерландах он оставался в королевском дворце неотлучно. Королева его старалась от себя не отпускать. Но в тоже время она держала при себе и других фаворитов, то приближая их, то удаляя. Никакая испанская Армада не могла нарушить заведенный порядок. Летом, когда военные действия были в самом разгаре, и граф Лейстер возглавлял защиту Лондона, выстраивая на Темзе укрепления, Роберт умудрился вызвать на дуэль Чарльза Бланта.

– Ему не сидится на одном месте, – оправдывала Роберта мама. – Он рвется на поле боя…

Но на поле боя Елизавета ему идти не позволяла. Подобная привязанность вовсе не мешала королеве флиртовать с Блантом. Война с Испанией в свою очередь не мешала проводить турниры. Когда она в качестве особой расположенности пожаловала Чарльзу золотую брошь в виде шахматной королевы, тот тут же нацепил ее на рукав. Роберт в турнире отличиться не смог, и его злило все – и успех Бланта, и собственное бессилие доказать, что он сильнее.

Роберт не нашел ничего лучше, как оскорбить Чарльза прилюдно.

– Дуракам всегда везет! – И Роберт ткнул пальцем в золотую брошь.

Чарльз схватил брата за руку:

– Кого ты называешь дураком? – вскипел он.

– О, ты даже не понимаешь, о ком речь! – Роберт тут же вызвал Бланта на дуэль.

Чарльз отказаться не мог – ссору видело слишком много народу. В итоге Роберта ожидало жестокое разочарование: Чарльз слегка его ранил и сумел отобрать оружие. Унижение скрасило лишь вмешательство королевы. Она вызвала к себе обоих дуэлянтов и заставила помириться.

– Больше не смейте драться, – выговаривала королева, собрав чуть не весь двор в своих покоях. – Вы должны обещать мне стать добрыми друзьями.

Фавориты почтительно поклонились. Я на примирение не надеялась, но вскоре Роберт и Чарльз действительно подружились.

– Не ожидала, Роберт, что ты способен наладить отношения с бывшим врагом, – я не удержалась от сарказма, узнав об их сближении.

– Сэр Чарльз оказался не так плох! – заверил меня брат.

Через несколько лет я сама попала под обаяние Бланта. Хотя, пожалуй, понравился он мне сразу. Просто после неудачного замужества и смерти Филиппа я долго не позволяла себе влюбляться.

Вскоре про дуэль забыли. События более важные заслонили всякие мелкие происшествия, случавшиеся при дворе. Осенью стало ясно, Испания терпит от нас поражение на море.

– Дрейк доказал, его тактика превосходит испанскую! – гордо объяснял мне Роберт.

– Все же Армаду по большей части разметала буря, – возразила я в ответ.

Никто собственно и не скрывал: погода выступала на стороне англичан.

– Неважно! Знаешь, как говорят в народе? «Сам Господь воюет за Англию». Бури ниспосланы свыше. Не стоило даже пытаться выходить в море для того, чтобы сражаться против нас! – помню, Роберт стоял возле камина, выпрямив спину, отчего казался еще выше. Он снисходительно смотрел сверху вниз на нас с мамой. Мы не пытались спорить. Главное, наши любимые мужчины остались живы. Не смотря на мою неприязнь к графу, я радовалась за мать. Скоро Дадли вернется домой. А учитывая растущую привязанность королевы к Роберту, мама надеялась, граф все же останется на этот раз дома надолго.

Надолго, как это ни ужасно, оказалось «навсегда»…

***

Смерть застала его по дороге домой. Граф собирался на лечение в Бат, а по пути хотел заехать повидаться с мамой. Они так и не увиделись после долгой разлуки. Он умер неожиданно, не мучаясь и не проболев ни дня. Просто не проснулся утром, словно посчитав, что настал его час покинуть всех нас.