Дочь убийцы

– Ты вовремя, – поприветствовал Фредерико де Вилар, – третье действие спектакля под названием «Жены короля» только начинается.

2

Джейн лежала вся в поту, ее била лихорадка и ей уже было все равно, кто там у нее родится – так плохо она себя чувствовала. А вокруг царила суета: родился-то все-таки наследник престола, мальчик! Принцессе Елизавете было позволено навестить мачеху и теперь она сидела на низкой скамеечке возле Джейн, сочувственно держа ее за руку. Бэт, конечно, тоже обрадовалась тому, что у нее родился брат, но она видела, как мучается Джейн, и не могла не печалиться.

– Наши молитвы услышаны! – Генрих, еще больше поправившийся за последний год, вошел в спальню королевы. – И пусть наши враги увидят – Бог на стороне английского короля! – Он нагнулся к своей жене, словно и не замечая Елизавету, примостившуюся рядом. – Дорогая, выздоравливай скорее. Тебя ждет великолепный праздник в честь рождения наследника.

Джейн с трудом приоткрыла глаза и постаралась, собрав последние силы, кивнуть. На ее лице даже появилась улыбка. Она искренне была рада видеть мужа, которого сумела нежно полюбить. Пожалуй, Джейн единственная его не боялась и с легкостью терпела приступы плохого настроения. Но с ней у Генриха плохое настроение случалось редко. Внешне эта пара менее всего подходила друг другу: Джейн была невысокого роста, неброской внешности, и Генрих возвышался над ней как скала. А вот по характеру, видимо, королю и нужна была кроткая, заботливая жена, не пытавшаяся вмешиваться в государственные дела, флиртовать с другими мужчинами и выказывать крутой норов мужу.

Бэт вслед за Джейн тоже улыбнулась. Она положила головку на постель и смотрела на отца снизу вверх. Впервые после смерти матери окружающий мир начинал понемногу теплеть.

– Я тоже хотела бы пойти на праздник, – тихонько произнесла Елизавета.

Отец ее услышал. Он посмотрел на рыжеволосую дочку, которая как солнышко озаряла темную комнату королевы:

– Конечно. У тебя, наконец-то, родился брат. Это великое событие для всей Англии, для всех подданных. Ты сможешь присутствовать, Бэт.

Врач, стоявший в стороне, почтительно опустив голову, нервничал. Королеву следовало оставить в покое. Роды проходили тяжело, а после что-то пошло и вовсе не так, как должно было. Вторые сутки Джейн лихорадило, она потеряла много крови, и главное, ее состояние только ухудшалось.

– Я еще навещу тебя, – пообещал Генрих, решив, наконец, покинуть жену, – хочу посмотреть на сына. – Он повернулся к двери и снова заметил Елизавету. – Пойдем, не надо утомлять Джейн.

Бэт послушно встала со скамеечки. Напоследок Джейн легонько пожала ей руку. Девочка расправила платье и серьезно посмотрела на мачеху. Бледное, бескровное лицо королевы было почти неразличимо на белоснежных подушках. «Дорогая Джейн, не умирай, – подумала Елизавета, – без тебя и мне, и папе будет очень плохо». Она тихонечко вышла из комнаты вслед за отцом.

– Где вы были, ваше высочество? – спросила обеспокоенная герцогиня, встретив Елизавету в одном из коридоров дворца. – Я вас ищу несколько часов. Вы не должны уходить одна и так надолго.

– Я навещала Джейн. Мне позволили посмотреть на брата и посидеть возле королевы. А после пришел отец и разрешил мне присутствовать на празднике, который он придумал провести в честь рождения брата, – быстро протараторила Бэт и сделала реверанс.

Пожилая герцогиня вздохнула. Она не могла заменить маленькой принцессе мать, да и не очень старалась это сделать. Но Леди Маргарет сочувствовала малышке и понимала, как той тяжело расти одной без матери, да фактически и без отца, который был занят куда более важными делами, чем общение с объявленной незаконнорожденной дочерью.

День проходил за днем, а королеве не становилось лучше. Елизавета оставалась во дворце и поэтому постоянно приходила к Джейн. Бэт привычно присаживалась возле кровати, брала мачеху за руку и сидела какое-то время молча. Говорить было не с кем: те, кто лечил и ухаживал за королевой, не обращали внимания на девочку, а сама Джейн практически не приходила в сознание или была так слаба, что не могла вымолвить и слова.

Вскоре праздник в честь сына короля, названного Эдуардом, состоялся, несмотря на тяжелое состояние королевы. Генрих был уверен, что его жена поправится, и не желал обращать внимание на очевидное – Джейн умирала.

Она выбралась из своей комнаты. Врач был против, но королева должна присутствовать на чествовании ее сына, быть рядом с королем. Ее одели, причесали и, с трудом передвигая ноги, Джейн появилась в огромном зале, забитом людьми. Она, казалось, плыла над полом, едва касаясь его ногами. Она улыбалась запекшимися губами, кивала направо-налево тяжелой, постоянно болевшей головой, протягивала ледяную руку для поцелуев. По спине противными струйками протекали капли пота. Ноги подкашивались, ослабев от перехода из одного помещения в другое. Глаза старались разобрать мелькавшие лица, но тщетно.

Бэт Джейн заметила сразу. Это лицо она не могла не заметить, ведь видела она его все последние дни рядом, у постели. Преданный детский взгляд, в котором мелькал то ужас, то слезы, то радость от того, что ее, наконец, заметили. Королева кивнула девочке, та кивнула в ответ. Странное чувство возникло между ними – обе понимали то, что было известно, пожалуй, лишь им одним да еще Господу Богу. Остальные от этого знания были избавлены.

На торжестве присутствовал и придворный художник. Ему велели не просто запечатлеть портреты короля и королевы, но изобразить их всех вместе, собравшихся в честь чествования Эдуарда. Ганс Гольбейн сидел в сторонке и делал наброски. Его больше всего привлекала фигурка Елизаветы – принцессы, не имевшей никаких прав на корону. В отличие от своей старшей сестры Марии она даже в четыре года выделялась из толпы серьезным взглядом и каким-то прямо-таки королевским поведением.

«Не простая девочка», – подумал Ганс и сделал набросок принцессы.

Генрих пребывал в прекрасном расположении духа. Он, казалось, не замечал состояния своей жены.

– Спасибо, дорогая за прекрасный подарок, – шептал он Джейн на ухо, – надеюсь, последует продолжение. Мы должны порадовать Англию детьми. Господь был благосклонен к нам. Наши действия находят поддержку свыше.

Джейн старалась понять, что ей говорит муж, но у нее не получалось. Все голоса, близкие и далекие, сливались в один постоянный, непрекращающийся гул. Она забывалась на некоторое время сладкой дремой, из которой ее выдергивал чей-то громкий голос или прикосновение руки Генриха. В такие мгновения королеве хотелось умолять их оставить ее в покое: «Я родила вам наследника престола. Я сделала все, что могла. И даже больше того, что могла. Позвольте мне удалиться. Тихо, никому не мешая, удалиться и немного отдохнуть».

Но ее никто не слышал. Только Бэт хотелось подойти чуть ближе и как-то поддержать мачеху. Она видела в ее глазах боль и страдания, но не понимала, почему они там поселились. Их взгляды иногда пересекались и две женщины посылали никому не ведомые сигналы. Маленькая ловила их и в бессилии что-то предпринять начинала покусывать ногти. Старшая с облегчением вздыхала, понимая, что хоть кто-то пытается ей сопереживать, и начинала кусать итак уже донельзя искусанные губы…

Долгий вечер подходил к концу. Генрих проводил жену в ее спальню, не пытаясь настаивать на близости.

– Дорогая, мы можем и подождать. Сын родился, и тебе стоит собраться с силами, чтобы произвести на свет других детей, – объявил он Джейн у входа в комнату, нежно прикасаясь губами к ее руке, – отдыхай. У тебя есть время.

Она вошла к себе и обессилено села на кровать. Фрейлины осторожно снимали с нее тяжелое, бархатное платье, украшения и заколки, крепившие замысловатую прическу на голове. С плеч спал немыслимый груз, волосы рассыпались по спине и наступило долгожданное облегчение. Джейн мгновенно заснула, а врач обеспокоено дотронулся рукой до ее лба. Жар не спадал.

На следующий день ей стало хуже. Казалось бы, куда уж хуже? Но теперь глаза Джейн совсем не открывались, а рука, раньше отзывавшаяся на прикосновение Бэт, оставалась бессильно лежать на простыне. Жар спал, но телу это не принесло долгожданного облегчения, оно будто уснуло, перестав посылать сигналы вовне.

– Ваше величество, – к Генриху осмелился обратиться герцог Сеймур, дядя Джейн, – вам, наверное, следует навестить вашу жену. Она умирает.

Генрих с удивлением посмотрел на посетителя.

– Умирает? – переспросил он, словно его будили ото сна. – Вчера все было в порядке. Она присутствовала на торжестве, посвященном рождению нашего сына и чувствовала себя прекрасно. О чем вы говорите? – Генрих сердился. Что происходит? Жена, которая его устраивала во всем, собиралась покинуть этот мир в самый неподходящий момент! Разве он ее велел казнить? Отправить на эшафот? Аннулировать брак? Разве он был чем-то недоволен? Как можно выполнять приказ, который никто не отдавал?

– Врачи говорят, что ничего уже нельзя сделать. Она не приходит в сознание, – пробормотал герцог, пятясь к двери.

Генрих схватился за голову. Берет, украшенный пером и несколькими драгоценными камнями, соскользнул на пол. Странные видения начали появляться перед глазами короля: кровь, заполнившая серебряные кубки вместо вина, человеческие внутренности на круглых подносах, украшенных виноградной лозой, расширившиеся от ужаса зрачки, губы, которые продолжали шевелиться на лице обезглавленного, пальцы, которых на руке не пять, а шесть …

Он очнулся и увидел валяющийся под ногами берет.

– Что я сделал не так? – спросил Генрих сам себя, и хорошо, что услышать его было некому. Да, впрочем, вряд ли бы кто осмелился ответить. – В обмен на сына я должен отдать ту единственную жену, которую действительно люблю. Король должен уметь расплачиваться, получив то, что необходимо его стране. Если на это воля Божья, я вынужден ей подчиниться, – Генрих с трудом встал и направился к двери. Снаружи его ждала смерть.

– Мы ничего не смогли сделать, – бормотали врачи, – так неожиданно. Она умерла только что, не дождавшись вашего прихода. Ей становилось лучше, – они пытались оправдать действия Всевышнего, не понимая, что их никто не слушает.

Король преклонил колено перед лежавшей на кровати женой. Она прожила всего две недели после рождения сына. Две недели, в течение которых ее чествовали, превозносили и называли лучшей из лучших.

– Ты выполнила свой долг и тебя забрали на небеса, – произнес еле слышно Генрих, – такова воля Божья. Не мне вступать с ним в спор.

Рядом сидит никем не замечаемая Бэт. Джейн – отчего-то – больше не – отвечает – ей. Джейн – больше не – смотрит – на Елизавету. Больше не – говорит – ни слова. Ее голова – на месте – и – не катится – по черному полу. Но – она – также как и мама – ушла – и – не хочет – быть – с Елизаветой. Елизавета – одна. Плакать – самое – простое. Больше – Бэт – ничего – не умеет…

– Меня похороните рядом с ней, – велит Генрих, – никто другой не сможет заменить мне Джейн. Когда я умру, похороните меня рядом, – повторяет он.

Глава 3. 1539 год

1

Со дня смерти Джейн прошло два года. Генриху настойчиво советовали снова жениться. Да и он, храня в сердце искреннюю признательность к жене за рождение сына, все же начал потихоньку смотреть по сторонам.

Разве король имел право долго придаваться своему горю? Разве король мог оставаться вдовцом? Нет. За ним стоит его королевство, которое настойчиво требует заключения выгодного для страны брака. Ближайшее окружение короля начало срочно искать невесту. О любви тут уже никто не говорил, но Генриху хотелось видеть рядом с собой особу не только подходящую Англии, но и располагающую к себе его самого. Он располнел, он грузен и высок. Ему бы женщину под стать – крупную телом.

– Нам выгоден брак либо с испанцами, либо с французами, – вкрадчиво втолковывал королю сэр Томас, – отношения со странами, которые, как и прежде, поддерживают Рим, испорчены. И поэтому у Англии слишком много врагов.

Генрих слушал молча, не перебивая.

– Если ваше величество женится на католичке, да еще и близкой родственнице королю французскому или испанскому, мы сможем не опасаться, по крайней мере, одного из своих врагов. Положение наше станет более выгодным.

– Еще одну испанку? – Генрих вспомнил свою первую жену. – Нет! Мне не нравится характер испанских женщин. Они слишком упрямы и несговорчивы.

– Поискать кого-нибудь из француженок? – сэр Томас посмотрел на короля исподлобья. «Соглашался бы быстрее», – ему надоело уговаривать Генриха заключить нужный для королевства брак, найти невесту, которая будет не столько хороша собой, сколько необходима Англии с точки зрения политики.