Детское сердце

Раньше он никогда не бил жену или детей, но находясь в такой ситуации начинаешь задумывать о том, что человек, лишённый морали и положительных чувств, может применить силу, причинить физическую боль для устрашения, для достижения своей цели.

– Мам…

Оба родителя повернули голову, заметив испуганную девочку в дверном проёме. Она смотрела исключительно на мать, с тревогой и волнением.

Кажется, она давно уже зашла, но достаточно долго не решалась прервать происходящее.

– Всё хорошо, милая, – Диана через силу улыбнулась, едва сдерживая слезы, которые уже подступались.

– Нужно поменять памперс Дейву.

– Так сама возьми и поменяй, – Зак нахмурился, отпуская руку жены – его гнев слегка смягчился, но до конца он явно не успокоился.

– Я их не нашла. Мам, ты положила коробку в другое место?

Диана осторожно обошла мужа и закивала дочке:

– Да, идём, поможешь мне, – она приобняла Люси за плечи и вывела из кухни, даже не посмотрев на взбешённого мужа.

– Ты соврала? – шепнула Диана, когда они с дочерью поднимались наверх.

Люси кивнула:

– Прости.

Диана с благодарностью посмотрела на дочь.

Пусть ложь для детей не самое лучшее, но именно благодаря этому формируется личность

Всё-таки в этих детских глазах бесконечно много любви, чистой и непорочной. Она любит Диану не за что-то, а просто потому, что та её мама.

Любит и ничего не просит взамен.

Разве взрослые люди так умеют?

**

Диана

Я сижу на кухне, заламываю пальцы, по своему обыкновению, паника волнами накатывала на меня, смешанные чувства тревоги, страха и чего-то нового поглощают меня полностью.

Что подумал Зак, когда увидел такие деньги? Явно ничего хорошего, ведь честным трудом столько не заработать.

Здесь было темно и предельно тихо, не считая звуков телевизора из гостиной, где, наверное, уже спит Зак. Я уложила детей, не забыв о поцелуе на ночь и пришла сюда, чтобы посидеть в одиночестве.

Что я чувствую? Наверное, отторжение. От самой себя. Холодное, ядовитое и на вкус похоже оно скорее на просроченную еду, кислое, аж тошнит. Мне отвратительна сама моя суть. Есть ощущение того, что я обманула семью, предала мужа. Хочется рассказать ему всё прямо сейчас, но это лишь минутное помешательство. Я быстро осознаю глупость данного поступка. Я ведь не делала ничего плохого, почему же тогда мне так неприятно от одной только мысли?

Зак не поймёт, он не сможет понять меня. Скажет, что я плохая мать, безответственная, глупая. Может, он прав?

– Ди.

Поворачиваю голову на хриплый голос мужа, неосознанно закусываю нижнюю губу от досады. Он стоит, опираясь на дверной косяк.

– М? – я вопросительно вскинула подбородок.

– Идём ляжем, – пробурчал Зак, развернулся и пошёл обратно в комнату.

Вскоре телевизор умолк. Остался только скудный источник света в виде небольшого настенного светильника.

Мыслей уже не было. Они слепились в несуразный комок, вызывая монотонное, ритмичное постукивание в висках.

Тук-тук-тук.

Я встала со стула и тихо, как только могла, пошла в гостиную, где мой муж уже расположился на расправленном диване, прикрывшись тонким одеялом.

Осторожно опустившись рядом, я подавила зевоту, потирая окончательно заболевшие виски.

Мне на бедро бесцеремонно легла тяжёлая мужская рука, задирая тонкую ночную рубашку. Я смотрю на мужа. Он выглядит неухоженно, с щетиной, уже не в той форме, что раньше, с раздутым не только животом, но и самомнением.

В следующую минуту Зак лезет целоваться. Я чувствую его сухие губы, морщусь от колкой щетины и пытаюсь сделать вид, что мне хорошо. Раньше поцелуи у нас были страстные, настоящие, мне хотелось целовать его днями напролёт, но сейчас я не могла расслабиться. Всё тело оставалось в напряжении, далеко не сексуальном. Каждая мышца ноет, не желая поддаваться.

Он продолжает целовать, заваливая меня под себя. Под весом его пахнущего потом тела я чувствую себя зажатой, мне хочется избавиться от этого ощущения, но как бы я не старалась, оно становится только сильнее, будто на меня многотонным весом давила стена.

Руки мужа блуждают по телу, привычно резко, подушечки пальцев грубые, не доставляют ни малейшего удовольствия: ни мурашек, ни сладкого, давно забытого возбуждения, которое возникает обычно внизу живота. Обычно, но не сейчас.

– Зак, нет, – шепчу тихо и жалобно, будто писк.

Он не останавливается, продолжает усыпать влажными поцелуями мою шею, царапая щетиной и вызывая рвотный позыв, зарождающийся в гортани. Мы делали это столько раз, но именно сегодня я ощущаю себя загнанной в угол. Нет радости того, что я желанна, скорее щемящее чувство, болезненное ощущение от того, что меня используют.

– Нет! – произношу уже громче и толкаю его в плечи, заставляя отпрянуть.

У мужа спутанный взгляд, брови нахмурены, ноздри раздуваются от частого дыхания:

– Какого чёрта?

Я мотаю головой и поправляю ночную рубашку, которая съехала на плечо, обнажая грудь.

– Вот значит, как, да? – он сел рядом, всё ещё шумно дыша, но уже от нарастающего гнева, – Вот чем ты зарабатываешь себе деньги. Шлюха.

Я вздрагиваю, широко раскрыв рот и так замираю, распахнув глаза. Он так думает… Думает, что я способна на это.

Не сказав ни слова, я встаю, успеваю увернуться от его руки – Зак пытался схватить меня за кисть.

– Вернись в постель и исполни супружеский долг, – Зак встаёт и смотрит на меня исподлобья.

– Извини, – шепчу пересохшими губами, а затем иду в ванную комнату, не оборачиваясь.

Мне вслед сыпется какое-то оскорбление, а я просто запираю дверь и бросаюсь к раковине. Холодная вода помогает мне смыть стыд, которым полыхают щеки, глазами я беспорядочно метаюсь по своему собственному отражению, которое не могу узнать. Бледное, как ночная рубашка, лицо, под глазами залегли тенями чёрные мешки. Голова идёт кругом, а к горлу подступает очередной рвотный позыв.