Возвращение

Пока она ждала, заметила, что чем больше в кафе посетителей, тем охотнее, судя по всему, в него заходят люди. Она уже была готова последовать их примеру и перейти в другое заведение, но тут услышала за спиной приветливое «Буэнос диас, сеньора».

Соня обернулась. Позади нее стоял улыбающийся хозяин кафе, явно обрадованный ее приходу.

– Я решила, у вас закрыто.

– Нет-нет. Прошу прощения, был на телефоне. Что будете заказывать?

– Кафе кон лече, пор фавор. И перекусить. Что-нибудь из выпечки?

Спустя несколько минут хозяин вернулся с заказом.

– Поздно легли? – заметил он. – Не сочтите за грубость, у вас очень усталый вид.

Соня улыбнулась. Прямота хозяина кафе была ей по душе, она знала, что с разводами вчерашней туши и следами бессонницы на лице выглядит ужасно.

– Вечер удался?

– Удался, – улыбнулась она в ответ. – Ходила танцевать.

– Вам понравилось? Может, нашли дуэнде?[18 - Душа, внутренний дух (исп.), который возникает в результате глубокой эмоциональной вовлеченности исполнителя в музыку, песню или танец.]

Соне это слово было незнакомо. Ей послышалось что-то похожее на «дуэт», – наверное, он спросил, нашла ли она себе партнера. Впервые за прошедшие сутки ее мысли обратились к Джеймсу. Понравилось бы ему здесь? Оценил бы он потрепанный антураж танцевальной школы? Неустанное напряжение сил на занятиях? Мощь децибелов в ночном клубе? Ответом на все эти вопросы было «нет». «Вот величие архитектуры, быть может, могло прийтись ему по нраву», – подумала она, бросив взгляд на верхние этажи крепких, довольно представительных зданий, которые окаймляли даже эту совсем не центральную площадь. Она почувствовала легкий укол вины, когда сообразила, что даже не подумала набрать Джеймса, хотя, с другой стороны, он ей тоже не позвонил. Наверняка безумно занят какой-нибудь банковской сделкой – в этом она практически не сомневалась! – и нисколько по ней не скучает.

– Я потрясающе провела время, – просто ответила она. – Фантастико.

– Буэно, буэно[19 - Хорошо, хорошо (исп.).], – проговорил он, словно получил личное удовлетворение от того, что у его посетительницы выдался отличный вечер. – Люди всегда будут танцевать. Даже когда мы жили при тираническом режиме, люди продолжали танцевать. Немало из нас по вине священников утратило веру, но у многих просто-напросто уже было во что верить. Для некоторых танец стал новой религией, выражением протеста.

– Я, собственно, и приехала-то сюда ради уроков танцев, – призналась Соня и со смехом добавила: – Мне просто нравится танцевать, но я не думаю, что танцы станут моей религией.

– Да, я тоже так не думаю. Но сегодня все совсем по-другому. Сейчас в Гранаде танцуют повсюду – и делают это не таясь.

Как и днем раньше, свободного времени, в отличие от посетителей, у хозяина кафе было в избытке, хотя Соня догадывалась, что в сезон дела обстоят иначе. Она тоже никуда не спешила, а этот улыбчивый пожилой испанец был явно не прочь с ней побеседовать.

– А вы танцуете? – полюбопытствовала Соня.

– Я? Нет, – ответил он.

– И как давно у вас это кафе?

– О, уже много лет. Оно перешло ко мне в середине пятидесятых.

– И вы все это время прожили здесь?

– Да, все время, – тихо признался он.

Столько десятилетий просидеть на одном месте, на одной работе – такое с трудом укладывалось в Сониной голове. И как только можно терпеть монотонное однообразие столь неумолимого постоянства?

– Мир тогда перевернулся с ног на голову. Из-за гражданской войны. Она все изменила.

Соня смутилась: об истории Испании она ничего толком не знала, но почувствовала, что надо как-то ответить.

– Наверное, было ужасно… – начала она, но мужчина ее перебил.

Соня поняла, что он больше не хочет обсуждать эту тему.

– Ни к чему вам такие разговоры. Это долгая история, а вас ждут танцы.

Ее собеседник был прав. После ее прихода посетителей в кафе не прибавилось, поэтому он ее и не торопил, но ей действительно было пора на занятие по танцам. Хоть ей и нравилось проводить в этом кафе долгие часы в компании любезного хозяина, танцы пропустить она не могла. Соня бросила взгляд на часы и изумилась, как быстро пролетело время, – уже была половина второго. Урок начинался в два.

– Очень сожалею, – извинилась Соня, – но мне пора.

– Скажите, пока не ушли, вы побывали в доме Лорки?

– Побывала. И поняла, что вы имели в виду, когда назвали его стылым. Так с ходу и не поймешь, в чем там дело, верно? Только сразу чувствуется, что для его обитателей все кончилось плохо, поэтому никто в нем столько лет и не жил.

– А парк понравился?

Ему искренне хотелось узнать о ее впечатлениях и было интересно, что она скажет.

– Как по мне, слишком уж он правильный. Надо постараться, чтобы превратить сад в столь угрюмое место, но владельцам это удалось.

Соня подумала, – ее слова о родном для него городе могли прозвучать грубо, но, услышав его ответ, облегченно вздохнула.

– Полностью с вами согласен. Место малоприятное. Сам Лорка бы его возненавидел. Я точно знаю. Как раз против такой чопорности и скудости воображения он и протестовал.

Благодушие пожилого мужчины вдруг резко сменилось гневом. Она не могла не сравнить его со своим отцом – воплощением кротости и терпения. Ничто не могло вывести Джека Хейнса из состояния молчаливого смирения. Хозяин кафе, что ни говори, был человеком другой породы. Она заметила промелькнувшую в его взгляде сталь, блеск которой наталкивал на мысль, что благодушие старика имеет свои пределы. Была у него и другая сторона. Соне пришло на ум, что в стереотипном представлении о горячности испанцев все ж таки что-то есть. Этот жесткий взгляд совсем не вязался с ее представлением о нем как об образчике доброты, каким она видела его до настоящего момента. То был отголосок злости, но не на нее, а на какую-то мысль, проскользнувшую у него в голове. Резче обозначились складки у рта, погас уже знакомый Соне огонек теплой улыбки в глазах.

– Мне и правда пора, – сказала она. – Спасибо за завтрак. Или за обед? Даже не знаю, но все равно спасибо.

– Приятно было побеседовать. Желаю хорошо провести время за танцами.

– Я уезжаю домой только послезавтра. Так что, может, еще загляну на завтрак, если у вас будет открыто.

– Конечно будет. За исключением редких выходных, я выхожу на работу каждый день, сколько себя помню.

– Тогда до завтра, – обрадовалась Соня.

Она улыбнулась, отчасти потому, что увидит его снова, отчасти из-за нескрываемой гордости хозяина за свое кафе, явно детище всей его жизни. Создавалось впечатление, будто он сам со всем управляется. Не было ни жены, ни сына, который последовал бы по его стопам. Она закинула сумочку на плечо и поднялась. До начала урока оставалось менее пяти минут.

До школы Соня добралась с небольшим опозданием и вошла в класс, когда Фелипе с Корасон уже приступили к показу новых движений. Только это была не сальса. Накануне вечером норвежки сходили на одно из представлений Сакромонте и теперь горели желанием научиться чему-нибудь из увиденного. Мэгги не стала возражать, а мужская часть группы согласилась при условии, что во второй части занятия они снова займутся сальсой. Уже второй раз за два занятия преподаватели могли продемонстрировать классу то, что, по их мнению, являлось величайшим танцем на свете.

Как только демонстрация закончилась и стих бешеный, похожий на пулеметную очередь перестук ног, Корасон крикнула своим ученикам: «Вот как мы приступаем к фламенко».

Музыка, под которую они сейчас танцевали, была совсем не похожа на дерзкое звучание сальсы, с чьим ритмом все они уже успели сродниться. Поймать ее ухом, прочувствовать ее пульс было не в пример сложнее; при этом все такты имели одинаковый размер, хоть удивительным образом и казалось, что сам метр часто меняется. Звуки гитары сопровождались хлопками, отмечавшими как сильные, так и слабые доли; эти удары, перекликаясь друг с другом, создавали ритмическое полотно невообразимой сложности, но временами разрешали рассинхронизированность и сливались в унисон, в один-единственный хлопок на последней доле. Соня напряженно вслушивалась, стараясь определить в ритме устойчивую последовательность.

Теперь Корасон держала руки высоко над головой. Гибкие запястья позволяли ей выписывать в воздухе идеальные круги, пальцы в такт музыке то сжимались, то разжимались. Бедра, следуя ритму, вольно покачивались, и время от времени она подчеркивала сильные доли прищелкиванием языка.

Вскоре движения за ней с большим или с меньшим успехом стала повторять вся женская половина группы.