Возвращение

Даже «партнеры по найму» были в тот день какими-то заморенными. Ясное дело: если бы не деньги, они находились бы где угодно, только не в этой студии. Казалось, энергия и хорошее настроение, которыми заряжал всех этот веселый танец, испарились без следа, и как бы Фелипе с Корасон ни старались, класс на попытки вернуть их к жизни не поддавался. В конце концов они сдались.

– Вале, вале. Ладно, – сказала Корасон, – давайте попробуем кое-что еще. Сейчас перерыв, а потом мы покажем вам новый танец, с которым справились бы даже ваши бабули.

Теперь из колонок загремел совершенно иной ритм.

– Меренге! – воскликнула Корасон, хватая Фелипе. – До двух считать умеете, значит и его осилите.

Она оказалась права: танец был – проще некуда, а мерный, как тиканье часов – раз-два, раз-два, ритм не требовал от двух танцующих ничего, кроме готовности «прилепиться» друг к другу и раскачиваться из стороны в сторону. Банальнейший в своей простоте меренге сумел-таки расшевелить класс. Прошло минут десять, добавились новые повороты, и атмосфера в классе поменялась: на лицах расцвели улыбки.

– Я таким обычно в кровати занимаюсь, – тяжело переводя дыхание, проговорила Мэгги, – только без одежды.

– Удивительно, как они это вообще танцем называют, – со смехом согласилась Соня.

И подруги снова согнулись пополам от смеха. По настроению меренге донельзя отличался от тревожащего душу фламенко.

Успехов в этом танце долго дожидаться не надо, да и разучить меренге можно за один урок, а не класть на него целую жизнь. Меренге дозволял партнерам чуть ли не нечестивое единение, в то время как фламенко требовал от них предельной сосредоточенности на внутреннем мире и погружения в самих себя. Меренге являлся диаметральной противоположностью цыганскому фламенко, и лишь немногие могли устоять перед его заразительным обаянием и темпераментом; да, в нем не было ни толики присущей фламенко мрачности, но не было и его глубины.

Пришла пора расходиться, от души, словно старые друзья, расцеловаться в обе щеки, обменяться номерами мобильных, пообещать встретиться всем вместе в каком-нибудь клубе, где танцуют сальсу, и приехать друг к другу в гости. Корасон сказала, что они были просто замечательными учениками, и выразила надежду на то, что они еще вернутся за дополнительными уроками. Фелипе предоставил супруге возможность говорить от них обоих, а сам стоял рядом и улыбался. Для них двоих это был еженедельный ритуал.

Оказавшись на улице и пребывая в приподнятом настроении – окончание урока оставило после себя приятное возбуждение, – Соня и Мэгги взяли друг друга под руку.

– Пойдем-ка отпразднуем начало новой танцевальной карьеры, – прощебетала Мэгги.

– Прекрасная мысль. Куда направимся?

Праздное любопытство. Неподалеку от залитого солнцем пятачка на тротуаре, где они стояли, располагалось по меньшей мере сто и одно подходящее местечко.

– Давай просто пройдемся, что-нибудь да приглянется.

Шли они минут десять. Магазины были до сих пор закрыты, людей на улицах – всего ничего. Одна-две пожилые пары – низенькие, седовласые, нарядные – совершали послеобеденный моцион, чтобы подразмять свои артритные ноги, может статься намереваясь остановиться где-нибудь по пути и выпить кофе с коньяком. Соня с Мэгги свернули на главную улицу.

И чуть было не прошли мимо «Каса Энрике», зажатого в тесном пространстве между двумя магазинами. Никакой вывески снаружи не имелось, только старая бочка, служившая теперь столом, стояла на тротуаре, едва не загораживая вход. Двое импозантных мужчин, один в оливковом пиджаке, второй в темном костюме, тепло беседовали в лучах послеполуденного солнца, с бокалом риохи в одной руке и пузатой, как огурец, сигарой в другой – само воплощение респектабельности и достатка гранадцев.

Мэгги увлекла Соню в темную глубину, попутно одарив двух мужчин улыбкой. Бар больше походил на коридор едва ли с метр шириной там, где размещались посетители. Подруги заказали по бокалу вина и выбрали тапас из списка на доске, висевшей над входом.

– Ну что, – начала Мэгги, чокаясь с Соней, – хорошо провела время?

– Замечательно! – искренне ответила Соня. – Мне очень понравилось танцевать.

– Да, – согласилась Мэгги, едва сдерживая радость. – Я тоже чудесно провела время.

– И не только благодаря танцам, – поддразнила ее Соня.

– Нет, пожалуй, не только им…

Подруги допили вино и вышли на улицу. Проходя мимо мужчин, Мэгги привлекла внимание одного из них, и он коснулся ее руки:

– Сеньора…

Она приостановилась.

– Ну же, Мэгги. Пойдем…

Соня обняла подругу одной рукой и решительно повела ее прочь, вверх по улице. На сей раз ей показалось, что Мэгги стоит поостеречься неразборчивого и беззастенчивого интереса со стороны испанских мужчин.

Им обеим надо было поспать. Вернувшись в гостиницу, они разделись и забрались каждая в свою кровать. Заводя будильник на одиннадцать вечера, Соня подумала, что их пребывание в Испании похоже на работу в ночную смену. Им предстоял их последний вечер в Гранаде, и у них не было ни малейшего желания его пропустить.

В ту ночь Соня буквально парила по танцполу. Казалось, ее ноги не касаются земли. Все, чему она научилась за ту неделю, встало на свои места. Какая-то ее часть всегда отторгала представление о том, что женщине уготована исключительно роль ведомой. Но сегодня противоречие вдруг разрешилось: пассивность не значит покорность. Ее сила заключалась в том, насколько чутко она следовала за партнером. И не было здесь никакого подчинения. Это тонкий момент, и Соня на мгновение вспомнила Джеймса, подумав, что мужу его будет ни за что не понять.

Всю ночь ее тягали, крутили и вертели, как юлу. В четыре часа утра у нее уже не осталось сил танцевать, но, когда она благодарила своего последнего партнера, лицо ее светилось от удовольствия. Соня не отдавила ему ноги, не запнулась, и от восторга у нее кружилась голова.

Для Мэгги вечер оказался не столь приятным. Пако так и не появился, и впервые за последние несколько дней она возвращалась в гостиницу вместе с Соней.

Когда они вышли из ночного клуба, на улицах все еще кипела жизнь: в дверных проемах обнимались парочки, а подростки воровато обменивали деньги на наркотики. Почти проиграв битву дешевому бренди, Мэгги тяжело опиралась на подругу; пока женщины ковыляли по мощеным улочкам, Соня напрягала последние силы, чтобы удержать подругу в вертикальном положении. Она была куда миниатюрнее Мэгги, и несколько раз женщины едва не полетели на землю. Соне опять вспомнились их школьные годы: казалось, с тех пор почти ничего не изменилось.

Она ухитрилась уложить подругу в кровать, хорошенько подоткнула вокруг нее простыни и поставила стакан с водой на ее прикроватный столик. Проснется Мэгги с дикой жаждой.

Следующим утром похмельная голова стала для Мэгги самым незначительным поводом для расстройства. Она была безутешна оттого, что Пако оказался ничуть не надежнее всех других мужчин, которые ей когда-либо встречались.

– Но ты же все равно собиралась сегодня в обратную дорогу, – пыталась урезонить подругу Соня.

– Не в этом дело, – прогнусавила Мэгги. – Он так и не попрощался.

По пути в аэропорт Мэгги молчала: содержимое бутылочек из мини-бара, которое она предпочла завтраку посущественнее, немного туманило рассудок. Соня пыталась вытянуть ее из пучины уныния.

– Ну честное слово, как будто тебе снова шестнадцать! – поддразнила она подругу.

– Знаю.

Мэгги тихонько плакала в насквозь промокший носовой платок и, не отрываясь, глядела в окно машины. Иной раз она глотала рыдания и тогда всхлипывала, словно захлебываясь.

Соня положила руку на плечо подруги, утешая ее, и размышляла, какова ирония: веселое, как предполагалось, празднование дня рождения началось с собственных слез и заканчивается слезами Мэгги. Видать, женщины без них не могут.

Такси неслось по автостраде с ужасающей скоростью, лавируя между машинами и огромными фургонами, перевозившими продукты с теперь богатых, усеянных туннельными парниками испанских сельхозугодий на рынки Северной Европы. Следующие полчаса обе женщины молчали, и постепенно поток слез, вызванных выплеском обиды и жалости к себе, стал утихать. Сил на рыдания у нее больше не осталось.

– Надо бы прекратить так легко увлекаться, – проговорила наконец Мэгги, и ее глаза вновь наполнились слезами, – но я не уверена, что у меня получится.

– Это трудно, – утешила ее Соня. – Это очень трудно.

Их чартерный рейс до лондонского аэропорта Станстед задержался на четыре часа, и к тому времени, как они приземлились и пересекли весь город, на часах уже было восемь вечера. Они взяли одно такси на двоих от Ливерпуль-стрит до Клэпема, и, перед тем как Мэгги вышла, женщины тепло обнялись.

– Береги себя, Мэгги! – крикнула Соня в окно.

– И ты себя. Я позвоню.

Когда такси тронулось, Соня бросила взгляд в заднее стекло и увидела, что Мэгги шарит в сумке в поисках ключа. В сточных канавах кружили мусор и листья. Рядом ошивались два непонятных типа в куртках с надвинутым на голову капюшоном. Тускло освещенная улочка Клэпема выглядела совершенно запустелой.

Всего пять минут езды на такси, но Сонина чистенькая улица с подстриженными живыми изгородями, вымощенными разноцветной плиткой дорожками и начищенными до блеска дверными ручками располагалась словно на другом конце света от улицы Мэгги, где на каждом доме имелся целый ряд дверных звонков, а палисадники были заставлены мусорными контейнерами.