Страстная Лилит

– И я говорю, что мальчик. Мы назовем его Сэмом. Она не ответила, что не собиралась называть его Сэмом.

– У него должно быть все, Сэм. Все самое лучшее.

– Все, что нужно. Во рту у него будет серебряная ложка, а в пеленках бриллианты.

– В пеленках – бриллианты?! – Она рассмеялась.

– Ну, это я, как ты говоришь, пофантазировал. Я имел в виду, что у него должно быть все самое лучшее.

– Мы дадим ему образование, Сэм.

– Образование! Зачем это? Образование ничего не дает людям.

– Я хочу, чтобы он был образованным.

Сэм сунул руки в карманы брюк, оттянув назад полы сюртука и показав все великолепие своего жилета. Он представлял себе сына в еще более великолепном жилете, протягивающего усыпанную бриллиантами табакерку завсегдатаям у роскошных дверей самого большого ресторана в Лондоне.

Лилит пылко продолжала:

– У него должно быть все... все... У него должно быть все самое лучшее в стране, у нашего сына. Никто не повернется и не скажет ему: «Ты недостаточно хорош!» Он будет достоин танцевать с королевой.

– Лилит, – сказал Сэм, – я обучу его нашему делу. У него будут все возможности, которых не было у меня. А когда он подрастет, мы будем вести дело вместе... «Марпит и сын».

Лилит молчала. Надежда иметь ребенка смягчила ее. Сэм не понимал, и ей не хотелось огорчать его, сказав, что его сын никогда не будет знать, что такое ресторанная стойка. Она, родившаяся на свое несчастье не в уважаемом классе общества, собиралась позаботиться о том, чтобы ее сын не страдал так, как она.

Когда-то ей ничего так не хотелось, как жить одной жизнью с Фритом; теперь она в нем больше не нуждалась. Вся ее пылкая любовь сосредоточилась теперь на другом существе – на еще не родившемся ребенке. Вся ее жизненная энергия, все ее планы и чаяния принадлежали ее ребенку; она решила, что клеймо низкого происхождения не должно его коснуться.

Она надеялась, что это будет мальчик, и преисполнилась решимости сделать из него джентльмена. Ничему на свете не позволит она этому помешать.

* * *

К обеду Аманда надела черное бархатное платье, для покупки которого деньги ей одолжил Фрит. Она сделала себе немодную прическу, зачесав волосы в высокий пучок, но она не хотела соперничать с Беллой, потому что должен был прийти Фрит, а он нравился Белле. Аманде хотелось бы знать, считала ли Белла, что Фрит в нее влюблен. Он ведь делала ей экстравагантные комплименты, которые она с удовольствием принимала. Фриту все бывали благодарны, потому что, когда его ждали, у Беллы весь день бывало хорошее настроение.

Как ей и было сказано, прежде чем спуститься вниз, Аманда зашла к Белле. Там была горничная, а туалет Беллы был только что окончен. Она была в розовато-лиловом наряде, казалось, подчеркивавшем розовато-лиловый цвет ее лица. Ее глаза блестели, и она, как догадалась Аманда, уже наведалась в свой шкаф.

– А, вот и вы. Как я выгляжу?

– Очень привлекательно, – сказала Аманда чистую правду, потому что она, конечно, привлечет внимание в этом розовато-лиловом шелковом платье, с розовато-лиловой бархатной лентой в волосах и с бриллиантовым украшением на розовато-лиловой ленте вокруг шеи.

– Когда Фрит был здесь в последний раз, он сказал, что розовато-лиловый цвет идет мне больше всех других цветов. И знаете, я думаю, что он прав. Он прекрасно разбирается в таких вещах. Такой очаровательный молодой человек. Я часто удивляюсь, почему он не женится.

Она удовлетворенно улыбалась своему отражению, потом посмотрела в зеркале на Аманду.

– Как вы мило выглядите! Ваш черный цвет хорошо гармонирует с моим розовато-лиловым, верно? Конечно, черный гармонирует с любым цветом. Это платье напоминает мне одно мое давнее. О, в былые дни у нас бывали настоящие званые обеды. За стол садилось двадцать человек. А теперь нас будет всего четверо. Ну, неважно. Фрит действительно очарователен... а вот если бы были другие гости, он не смог бы уделять мне много внимания.

Но на самом деле она не верила, что Фрит или кто-то другой мог бы интересоваться еще кем-то в ее присутствии.

Она больше не упоминала об интересе Хескета к Аманде после той ночи, несколько месяцев тому назад, когда Аманда нашла ее пьяной в ее спальне. Аманда была за это признательна; она чувствовала, что любое дополнительное предположение на этот счет окончилось бы ее уходом. Нет, серьезно Белла не считала, что кто-то мог думать о другой женщине, когда есть она. Возможно, однако, что, именно будучи пьяной, она отдавала себе отчет, какой стала; было похоже, что в трезвом или полутрезвом состоянии она жила в мире грез, где играла роли Елены Прекрасной или Клеопатры.

Для Аманды это был неспокойный обед, потому что во время него Хескет не спускал с жены глаз. Она говорила без умолку – почти все время с Фритом – и, как обычно, много пила.

Фрит делал вид, что не замечает, что что-то неладно. Он льстил Белле, сознательно стараясь поддержать у нее хорошее расположение духа. Милый Фрит, думала Аманда, он действительно очень добрый.

Белла главенствовала за столом – так же, как она главенствовала в их доме, – держа окружающих в страхе по поводу того, что она может сказать в приступе раздражения. Казалось смешным, что такая недалекая женщина могла заставить считаться с собой по этой причине.

Теперь она говорила о доме своего отца и о званых обедах, которые он, бывало, давал.

– Хескет нелепо считает, что я недостаточно здорова, чтобы принимать много гостей. А я ему говорю, что развлечения мне на пользу. Я люблю быть среди людей. Не Хескета, похоже, больше всего интересует его работа. В этом доме все сосредоточено на работе Хескета. Фрит, я думаю, что вы такой же. Я думаю, что если вы когда-нибудь женитесь, то так же не будете обращать внимания на жену, как Хескет.

– Как Хескету не стыдно! – беспечно сказал Фрит. – Но я не думаю, что Хескет не обращает на вас внимания, просто потому, что никто не смог бы не обратить внимания на вас.

– Нелепость. Вы страшно напоминаете мне одного молодого человека, которого я когда-то знала. Мне тогда было восемнадцать лет. Он был – по крайней мере, он говорил, что был, – влюблен в меня.

Хескет с тревогой смотрел на жену. В конце каждого предложения ее голос повышался и слышался какой-то смешок, а вернее сказать, хихиканье.

– Что же будет в Крыму? – торопливо вставил Хескет, чтобы переменить разговор.

– Будущее покажет, – сказал Фрит.

– Как перенесут наши солдаты ужасный тамошний климат? – Поддержала разговор Аманда.

– Люди больше будут умирать от болезней, чем от ран, – заметил Хескет.

– В сущности, я думал предложить свои услуги, – сказал Фрит – Вполне согласен с вами, что во врачах будет такая же нужда, как и в солдатах.

– О, Фрит! – воскликнула Белла. – Вы собираетесь уезжать?

– Я пока не уверен. Не могу решиться. Иногда я думаю, что это чистое безумие – оставить Лондон и уехать Бог знает куда. В делах там будет настоящая неразбериха. Французы оказались нашими союзниками! Ведь совсем еще недавно мы были смертельными врагами. Почему-то мне кажется, что они будут неудобными союзниками... к тому же против «русского медведя»!

– Вы не должны ехать! – сказала Белла. – Я запрещаю.

– А, – весело ответил Хескет, – ты полагаешь, что тебе стоит выпить еще бокал вина?

– А почему бы и нет? – В ее голосе слышалось раздражение.

– Потому что я считаю, что при твоем здоровье тебе уже довольно.

– А я считаю, что могу лучше об этом судить. Видите, Фрит, – продолжала она, и при этом стало заметно, как побагровело ее лицо, пылали не только ее щеки, но и уши, – видите, как со мной обращаются. Как с ребенком. Я не должна делать это... и я не должна делать то.

Шэклтон, камердинер, отвернулся к буфету; прислуживавшая за столом горничная разглядывала что-то на ковре; все чувствовали себя ужасно неловко.

Фрит поспешил помочь.

– Это для вашего блага. Он беспокоится... мы все беспокоимся.

– Вы беспокоитесь! А сами собираетесь покинуть меня ради каких-то людей в заморской стране!

– Как я могу вас покинуть. Поэтому-то я и присоединяюсь к Хескету и прошу: пожалуйста, Белла, не пейте пока больше вина.