Мой враг – королева

– Она оскорбила и меня, но если бы она завтра вызвала меня к себе, я бы с восторгом поехала. Молю, не будь глупцом, сын. Не стоит говорить о личных обидах, когда имеешь дело с монархом.

– Чем долее ты не являешься, тем жестче она будет с тобой, – предупредил Маунтджой.

– Она и не думает обо мне, – возразил Эссекс. – Я услышу о том, какой человек был Берли, что он никогда не злил ее, о том, что они могли иметь разные мнения, но он никогда не забывал, что он – подданный. Нет, у меня нет намерения ехать к ней, чтобы слушать панегирики по Берли.

Мы тщетно пытались уговорить его. Его упрямая гордыня стояла на своем. Она, сказал он, должна попросить его приехать, но он еще подумает.

Он никогда не мыслил реалистично, и я трепетала за него.

Маунтджой сказал, что королева скорбит о Берли и не думает об Эссексе. Она говорила о Берли как о своем «Духе», как она называла его, а также о том, что между двумя ее дорогими людьми было соперничество: между Лейстером и Берли.

– А теперь я не вынесу потери обоих, – сказала она и вновь заплакала.

Ее Глаза и ее Душа ушли от нее. Она говорила о добродетелях Берли: он был хороший муж и хороший отец. Он был мудр. Он продвигал своего сына Роберта – ее Маленького Эльфа, но не привел к ней своего старшего – теперь лорда Берли, зная, что у того не достанет мудрости служить королеве. Ах, как она горевала по ее дорогой, дорогой Душе.

Высказывания Эссекса становились все более и более неразумны. Мы все трепетали за него. Даже Пенелопа. Однако мы все были согласны с тем, что ему стоит попытаться примириться с королевой.

Такая возможность представилась, когда собрался Совет, и он, как член Совета, должен был появиться там. Однако он высокомерно ответил, что не сделает этого до предоставления ему возможности для разговора с королевой. Королева не отреагировала» и он не явился на Совет, а надулся и поехал в Уонстед!

Пришли дурные вести из Ирландии, где поднял восстание ирландский граф Тайрон. Восставшие грозили Англии не только из Ольстера, но и из провинций. Английский командующий, сэр Генри Бэгнал, был совершенно не у дел и, казалось, если не принять срочных мер, Ирландия будет потеряна.

Эссекс приехал из провинции и пошел на Совет. Он сказал, что разбирается в ирландском вопросе и на этом основании он просил королеву принять его. Она отказала, и он озлился еще более.

Отчаяние сломило его, и Пенелопа приехала сказать, что он болен. Один из приступов лихорадки подкосил его, но в жару он бушевал против королевы. Мы с Кристофером и Пенелопа поехали ухаживать за ним и позаботиться, чтобы кто-нибудь не услышал и не донес его гневный бред против королевы.

Как я его любила! Возможно, более, чем всегда. Он был столь молод и уязвим, и мои материнские чувства проявились сполна. Я никогда не забуду его вида во время болезни: дикого взгляда, спутанных прекрасных волос. Я ощущала гнев на королеву, которая довела его до такого состояния. Но в душе я понимала, что он сам на себя навлекал беды.

Научит ли его это чему-либо? Я сомневалась. Как было бы хорошо, если бы ожил Лейстер и поговорил с ним. Но когда Эссекс слушал хоть кого-нибудь? Мой брат Уильям и Маунтджой, связь которого с Пенелопой сделала его для меня почти сыном, постоянно пытались предостеречь его. Что касается Кристофера, то тот так обожал моего сына, что для него он всегда бывал прав.

Королева, услышав о болезни Эссекса, смягчилась. Возможно, смерть Берли заставила ее почувствовать себя одинокой. Все больше и больше их уходило: Глаза, Душа, Мавр. Остался один любимый ею человек – безумный, опрометчивый и очаровательный сын ее врага.

Она послала к нему своего врача с приказанием немедленно донести ей о его состоянии, и, как только он смог передвигаться, он поехал к ней.

Состоялось их примирение, и он быстро поправился. Кристофер был восхищен, сказав, что никто не сможет устоять против очарования Эссекса. Но мой трезвомыслящий брат Уильям был менее оптимистичен.

После визита к королеве Эссекс приехал ко мне. Она тепло его приняла, сказав, что рада его возвращению. Он поверил и старался сделать то, что не могли другие, чтобы выделиться и восстановить ее отношение к себе. На балу Двенадцатой ночи все заметили, что он танцует с королевой и она была в восторге.

И все же я гневалась на нее, в тайне, конечно, за упорное непрощение меня.

Эссекс сказал, что едет в Ирландию. Он собирался проучить Тайрона. Никто, полагал он, не знает так глубоко, как он, ирландского вопроса. Он был намерен наверстать то, что не успел его отец. Граф Эссекс умер в Ирландии, и говорили, что его миссия не удалась, однако это произошло из-за болезни и смерти, и он просто не успел выполнить свою миссию, но теперь его сын во имя титула Эссексов собирался обессмертить свое имя в Ирландии.

Королева, выслушав прожекты Эссекса, напомнила ему, что за его отцом остались еще долги. Это напоминание огорчило мою семью, и я даже опасалась, что меня призовут к ответу. Однако Эссекс сказал, что если после всего, что он сделал для королевы, она напоминает ему о долгах отца, то он предпочитает навсегда оставить двор. Королева любила его всерьез, поэтому дело было замято, о нем никогда более не вспоминали и, после некоторой заминки, она дала Эссексу разрешение поехать в Ирландию в качестве командующего армией.

Он испытывал триумф. Он приехал к нам и рассказал о своих планах. Кристофер слушал его с немым обожанием.

– Ты хочешь поехать с ним, не правда ли? – спросила я Кристофера.

– Я беру тебя, Кристофер, – сказал Эссекс. Бедный Кристофер! Ему никогда не удавалось скрыть свои чувства. Какие они были разные с Ленстером – тот никогда и нигде не упустил бы своей выгоды. Странно, но я не презирала Кристофера за его слабость.

– Ты должен ехать, – сказала я.

– Но как я могу оставить тебя…

– Я сама о себе позабочусь. Езжай. Тебе будет полезно. Эссекс сказал, что для него будет лучше, если с ним будут доверенные люди.

– Тогда все улажено, – добавила я.

Кристофер ожил, и не смог этого скрыть. Наш брак был счастливым, но пора было и успокоиться. Мне было почти шестьдесят, и иногда я чувствовала, что он для меня слишком молод.

В марте того года, последнего в том веке, мой сын и мой муж выехали в Ирландию. Люди выходили на улицы, чтобы увидеть Эссекса, и, должна признать, выглядел он великолепно. Он ехал, чтобы покорить Ирландию, чтобы принести мир и спокойствие Англии; в нем было что-то от Бога, и неудивительно, что королева так любила его.

К несчастью, когда кавалькада достигла Айлингтона, разразился ужасный шторм. Жители прятались в домах под ударами молний и потоками дождя, и видели в этой буре дурной знак. Я смеялась над предрассудками, но позже поняла, что знак был.

Всем известны ужасные последствия этой кампании. Если бы Эссекс не предпринял ее, насколько счастливее бы мы все были! Ирландское дворянство было настроено против Эссекса, а монахи и священники воодушевляли народ на борьбу. Он писал королеве о том, что покорение Ирландии может обернуться наиболее дорогостоящим предприятием ее правления. В Ирландию нужно послать сильную армию, и это будет лучшим способом переговоров со страной.

Был спор между Эссексом и королевой из-за графа Саутгэмптона, который соблазнил горничную королевы Элизабет Верной, хотя он позже и женился на ней. Королева графа не простила. Эссекс и Саутгэмптон были близкими друзьями, и Эссекс сделал того своим стремянным, чего королева снова не одобрила. Она повелела снять Саутгэмптона с поста, но Эссекс, в своей дерзости, не послушался.

Я становилась все более встревоженной, так как новости одна за другой, настигавшие меня, свидетельствовали о том, что и муж, и сын все более втягиваются в опасную игру с королевой.

Пенелопа обычно первой приносила мне известия. Часто заезжала и вторая дочь, Дороти, со своими детьми. Ее первый муж, Томас Перро, за которого она так романтически вышла замуж, умер, и теперь она была замужем за Генри Перси, графом Нортумберлэндом. Брак, однако, не был удачным, и она часто с радостью приезжала ко мне.

Казалось, наша семья несчастлива в браках. Фрэнсис, во всяком случае, любила Эссекса. Это было очень странно, но, как бы дурно он себя ни вел, он обвораживал всех. Его ветреность была известна всем, но иногда мне казалось, что он делал это в пику королеве. Его чувство к королеве было также странно: он ее любил, но по-особому. Он, безусловно, выделял ее среди прочих женщин, и не только потому, что она была сувереном. В ней была мистическая сила, и я тоже это ощущала. Отчего бы в противном случае, когда я поняла, что она не примет меня обратно в свой круг, жизнь потеряла для меня всякую прелесть? Знала ли она об этом? Возможно. Она была, вероятно, довольна, считая месть мне полной. Я была горда, но делала все, что возможно, чтобы задобрить ее. Она выиграла у меня эту последнюю битву, она отомстила простой смертной, которая осмелилась соперничать с королевой.

Эссекс всегда менял любовниц, а Пенелопа в открытую жила с лордом Маунтджоем. Она родила ребенка, которого окрестили Маунтджоем, и вновь была беременна. Лорд Рич не пытался развестись с ней, думаю, из-за влияния Эссекса. Если бы был жив мой младший, Уолтер, я уверена, он один жил бы респектабельно, с семьей. Но увы – его не было с нами.

Когда Эссекс встретился с восставшим Тайроном, разразилась буря. Королева возмутилась, что Эссекс, не посовещавшись с нею, договаривается с врагом короны. Ему следует остерегаться, провозгласила она.

Эссекс вернулся в Англию. Как он был беспечен! Я и сейчас вижу, как он шаг за шагом идет навстречу своей гибели. Если бы он только прислушивался к предостережениям!

Он приехал в Нонсач в десять утра, в тот час, когда королева бывала занята туалетом. Думаю, у него были опасения. Все его хвастовство о покорении Ирландии было слишком преждевременным. Он знал, что кругом его враги, и они готовят его падение. Он желал видеть королеву немедленно, прежде чем кто-либо донесет ей о нем, исказит факты и настроит ее против него. Он был великим Эссексом и желал видеть королеву в тот час, когда пожелал.

Как мало он понимал женщин!

Несмотря на страхи за него, я не могла удержаться от смеха, представляя себе эту сцену. Изумленная Елизавета, недавно только из постели, была окружена женщинами ее Спального кабинета, которым только и дозволялось присутствовать при ее туалете.

Женщина шестидесяти семи лет не пожелала бы, чтобы ее видел молодой человек в такой час. Эссекс позже рассказывал, что он едва узнал ее. В ней не было ничего от той Елизаветы, которая появлялась официально на приемах и в кабинетах. Седые волосы свисали ей на лицо, на щеках не было пудры и румян, а глаза были тусклы, как никогда.

И перед ней стоял Эссекс – грязный от долгого путешествия, он не снизошел до того, чтобы помыться, прежде чем явиться к своей госпоже.

Королева была великолепна, как бывала в любых обстоятельствах. Она не подала и виду смущения. Она подала ему руку для поцелуя и сказала, что увидится с ним позже.

Он приехал ко мне триумфатором. Он сказал, что королева готова подчиниться ему. Он ворвался в ее кабинет и увидел ее неодетой и непричесанной, и все же она милостиво ему улыбнулась.

– Боже мой, но она же старая женщина. Я и не представлял, насколько старая.

Я покачала головой. Я знала, что последует за этим. Он увидел ее в таком состоянии, и могу представить, какая тоска закралась ей в сердце. Может быть, впервые она не смогла сделать вид, что она еще свежа и молода, как тогда, когда она флиртовала с адмиралом Сеймуром и проводила дни в заточении с Робертом Дадли. Но они ушли, и ей оставалось отчаянно цепляться за тот образ юности, который одним махом разрушил Эссекс утром в Нонсач. Думаю, она этого не простила.

Я молила его быть очень осторожным. Однако, встретив его, она была любезна.