Бонус Дамиена

– Когда мы впервые работали вместе, я однажды спросил у тебя, как именно ты справляешься с их напором…

– Да, было такое! – усмехается, снимая свои очки, чтобы протереть их стёкла, но я вижу в этом жесте смущение. – Я ответил, что просто не вижу их.

– Да, именно это ты и ответил, а я не поверил, потому что твоё заявление противоречило мужской природе.

Алекс иронично поднимает брови, водружая свои стильные очки в тёмно-синей оправе на место:

– Почему вспомнил о нём сейчас?

– Хотел сказать, что тебе не нужно беспокоиться о Еве, для этого есть я, во-первых, а во-вторых, я тоже достиг просветления – больше не вижу их.

– Неужели? И давно это случилось? – интересуется, проводя большим пальцем по своей нижней губе, в чём я нахожу признак недоверия.

– Когда впервые увидел её сломленной. Уничтоженной мной.

Мы долго изучаем глаза друг друга, и в той серьёзности, с какой Алекс в меня всматривается, я вижу, что он понял.

– Езжай домой сегодня, – внезапно предлагает мой босс и лучший друг, проживший на этой Земле немного больше меня.

– Работа – есть работа… – пытаюсь возразить.

– Мы закончим и сами, найдём, что требуется, не переживай. Завтра прилетит Лера, и с ней вместе мы выберем необходимое ещё быстрее. А ты езжай к жене.

Всего на сутки раньше, чем запланировано. Есть ли в этом смысл? Конечно, есть. И этот особенный смысл заставляет меня пришибленно улыбаться.

Теперь у меня есть то, о чём всегда мечтал – семья: я счастливый отец и любимый муж. Но получив, наконец, желаемое, я вдруг понял высказывания Алекса о главенствующей роли женщины в жизни мужчины. Он часто говорит о том, что все его смыслы заключены в Валерии, а достижения и дети – лишь производные. И они не играют никакой роли в счастье, если женщина не та.

Моя – та.

2

Beyond the Waves – Eternal

Beving: 432 (SuzanneCianiRework)

Я безмерно скучаю по своей семье, особенно по девочкам, и только сейчас во всей полноте осознаю, что в моей жизни с Мел семьи никогда не было. Мы были людьми, заключившими брак, отдавшими дань традициям и религиозному культу. Улыбались репортёрам, друзьям и приятелям, иногда даже друг другу. Позировали фотографам и операторам, ставили «сцены» нашей «образцово счастливой» семейной жизни, чтобы тысячи жён выносили мозг своим мужьям из-за недостатка удовольствий и гламура в их буднях. Мы дурачили публику, расходясь по своим углам всякий раз, как погаснет свет камер. Иногда играли в этой драматической пьесе наедине, притворяясь, что муж и жена: жили в одном доме, спали в одной постели, умудрялись даже душ принимать вместе и иметь полноценную интимную жизнь, но никогда не выходили из своих углов. Или, может быть, только я не выходил. Так и стоял, уткнувшись в него лицом, развернувшись спиной к миру. Спрятав от него душу.

А теперь она живёт, рвётся домой, навстречу близким, самым родным и самым важным для меня людям – жене и детям. Я с упоением наблюдаю за тем, что происходит в моей груди, за переливами радости и щемящей нежности, тянущей тоски и глубинной потребности быть рядом с теми, кого люблю, и кто любит меня. Я нужен, и мне нужны все они: моя Ева и дети. Я привязан, прикован, припаян мыслями и даже клетками, жаждущими близости, объятий, поцелуев на ночь.

Посередине ночи долго жду свой багаж в аэропорту Ванкувера, а его всё нет. Помнится, когда путешествовал один, мне хватало небольшой сумки, но женившись на Мел, вынужден был таскать не меньше трёх чемоданов, забитых шмотками, в направлении «из дома» и около пяти-семи в режиме «возвращаемся домой». Теперь же, будучи четырежды отцом, я сам спешу к близким, занимая целых четыре багажных места – подарки. А подарок для Евы везу в непосредственной близости от своего сердца – в кармане рубашки. Я нашёл его, всё-таки нашёл – того самого продавца на Понте Веккьо во Флоренции. Ездил только за этим. И он узнал меня, этот ювелир по имени Марио. Невероятно, но он меня вспомнил, а ведь столько лет прошло:

– Очень красивая девушка! Очень! Опиум! – восхищается, глядя на меня своими состарившимися глазами. – Ты ведь всё-таки женился на ней?

– Конечно.

– А почему просишь такое же кольцо? Потеряли?

– Да.

Потеряли гораздо больше, чем кольцо, Марио. Намного больше. И вернуть это невозможно: время, здоровье, мою дочь Лав. Но кольцо можно выплавить, повторить.

– Через три недели сделаю. Приедешь за ним? Или прислать?

– Приеду, но через две. Добавь за срочность.

– Не надо добавлять: раз сам приедешь, будет готов твой заказ через две недели.

И вот я везу его, спрятав около сердца, но до сих пор так и не решил, имею ли право отдавать. Не станет ли этот диск из золота и красных камней напоминанием? Конечно, станет. Поэтому, пожалуй, пусть оно будет, пусть существует, но только для меня, для моей памяти, чтобы всегда помнил о НЕЙ, о моей Лав.

До дома в Западном Ванкувере добираюсь к пяти утра. Впервые в жизни кусты рододендронов, собственноручно выбритая три недели назад лужайка и страшная ёлка, которую посадил, перепутав саженцы в Canadian Tire, кажутся мне родными. Вхожу тихо, чтобы никого не разбудить, и первое, что со мной случается – бесконечная улыбка: я чувствую запахи своего дома. Да, тут пахнет моим домом: Евой, детьми и хвоей – потому что мои отпрыски, похоже, заставили Еву в начале ноября купить Рождественскую ёлку в горшке. При виде увешанного гирляндами холла, столовой и лестницы, у которой красуется высоченная, но ещё не украшенная ель (видно, вчера только купили), я улыбаюсь. Сгрузив чемоданы с подарками у стены, опускаюсь на мгновение на пол, чтобы в тишине и темноте перевести дух, насладиться красотой и уютом развешанных по стенам крошечных жёлтых огоньков и осознать, насколько счастливый я человек.

Поднимаюсь наверх, заглядываю в спальни к детям – все четверо ещё спят. Дрыхнут мои маленькие гномы.

Однако, открывая дверь в супружескую спальню, я не могу унять не только пришибленную от радости и предвкушения улыбку, но и ускоренное сердцебиение.

Ева тоже спит, и тоже как беззаботный гном. Я невесомо касаюсь губами её лба, но она не просыпается – продолжает мирно сопеть, смешно подвернув под щекой руку. В этом мгновении я ещё отчётливее осознаю всю силу своей любви к ней и собственную роль в её судьбе – наконец она перестала кричать по ночам. Годы ушли у меня на то, чтобы залечить её раны, но я знаю, что исцелить их полностью мне никогда не удастся. Я буду до самой своей смерти нести этот крест – чувство вины.

Протягиваю руку к её смартфону, выключаю будильник, заведённый на шесть тридцать – разбужу детей сам и сам же развезу их по школам. Пусть Ева поспит ещё немного, дети наверняка измучили её за эти недели, особенно мальчишки.

Дочь бужу первой – именно так поступает Ева, нужно ведь ещё косы заплести. Моя вторая девочка, Альба, не просто ребёнок для меня – она напоминание. Альбе достались мои глаза – каре-зелёные, и Ева как-то сказала, что у Лав были такие же. Я не спрашивал, откуда ей это известно – некоторые вещи мы просто знаем.

– Папа! Ты приехал! – в глазах дочери, хоть и сонных, мгновенно загорается искрящаяся радость. – А мы ёлку купили! Настоящую! В горшке! Она не умрёт долго-долго, а в январе ты посадишь её на заднем дворе! А Дариуса выгнали из школы, но потом приняли обратно! А Джордан плюнул в учительницу, и мама запретила ему мультики на неделю! А мы по тебе очень скучали! Особенно мама! Мама сильно-сильно скучала, даже плакала!

Господи…

– А что ты мне привёз?

– Много всего, но подарки мы посмотрим после завтрака, окей?

А ещё лучше – после школы, но это вряд ли реалистичный сценарий.

– Ура-а-а! А ты купил мне рюкзак с единорогом? А костюм?

– Рюкзак купил, а костюм тебе уже мама купила, – подмигиваю.

Альба надувает губы:

– Он голубой и полосатый…

– А ты какой хотела?

– Розовый, конечно!

– Почему же вы не купили розовый?

– А не было!

– Так и там, где я был, розовых тоже не было! – вру. Костюм спрячем на Рождество под ёлкой – будет подарок от эльфов.