Лео уже раз десять привычно быстрым движением проверил телефон. За время девятичасового перелёта у него были пропущенные звонки, но судя по выражению его лица, когда просматривал список, ни один из них не оказался тем, которого он так ждёт.
– Ты не рассказала главного.
– Чего же?
– Как тебе удалось вырваться с улицы?
– Приготовься к разочарованию. Это не совсем я. Мне помогли. Женщина – Мэри – журналист, она снимала сюжет о бомжах Хастингс-стрит. Была у нас такая, не от мира сего – Рыжая Рая, дитя улиц. Ну вот, я сидела в своей палатке и даже не думала давать никаких интервью, как ты и сам наверняка догадываешься, как вдруг услышала, что именно она треплет. А трепала она, что не может жить в четырёх стенах. Что государство несколько раз обеспечивало её жильём, но она чувствовала себя затворницей и снова сбегала на улицу. Меня это взбесило! Да, такие, как она, неформалы-уличные романтики безусловно среди нас были, но тех, кто оказался на улице не по своей воле – больше. Подавляющее большинство! А из её самодовольных речей выходило так, словно извечная армия бомжей Хастингс стрит – это наш выбор. Короче, я вышла и рассказала свою историю. В подробностях. В глазах Мэри были слёзы. Меня показали по всем каналам, но помогло мне не это. В тот же вечер, вечер поворотной точки в моей жизни, Мэри рассказала мне о вечерних курсах Продолженного обучения. Оказалось, что школу можно закончить, занимаясь по вечерам. На тех курсах было очень много иммигрантов, и я просто офигела от той помощи, которую им оказывало государство не только в материальном плане, но и в консультационном. Именно там я узнала, что абсолютно любой канадец, даже самый нищий, даже бомж, может выучиться и получить любую профессию в кредит от государства. Кредит на время учёбы беспроцентный, но как только ты заканчиваешь программу, тебе даётся ещё полгода на поиск работы и только потом включается процент. Это было решение, цель, свет в оконце. Я собралась и пошла к ней. Дошла, как ты знаешь, только сейчас.
– Я потрясён. Я восхищён и очарован! Тебе обязательно нужно с ней связаться.
– Поблагодарить?
– Не только. Сейчас – самое время для второго интервью, которое станет светом в оконце для тысяч, Лея. Ты уникум. Ты Человечище, Бетельгейзе!
– Думаешь?
– Уверен. Абсолютно точно уверен.
Ему уже пора, но перед тем, как улететь, Лео предлагает проводить меня до моего выхода на посадку.
VelvetMoon – CallTheReinforcements
Идём мы медленно, не торопясь, хотя время должно уже его поджимать, а когда приходим – продолжаем стоять друг напротив друга. Он не хочет уходить, я это чувствую. Но в глазах его – сожаления.
– Я знала! Знала же!
– Что именно?
– Что это будет… вот так. У хорошего всегда наступает конец!
– Но и у плохого тоже…
– У хорошего быстрее, – спорю и упираюсь лбом в его плечо, он обнимает, обеими руками прижимает к себе, уложив подбородок на мою макушку.
Похмелье улетучилось, но степень близости между нами, родившаяся за эти девять часов, никуда не делась.
Сказать или не сказать? Я же всё равно больше его не увижу. Никогда.
– Ты лучше всех…
– Прям так уж и лучше?
Его смех тихий, но душевный и какой-то настолько глубинный, окутывающий теплом, что в совокупности с предшествующей мыслью о «никогда», жутко слезовыдавительный.
– Лучший, – повторяю. – Уровень «Бог».
Чёртовы минуты, как снежинки в апреле. Тают. Я знаю, что ему пора… но пальцы не разжимаются.
– Сколько тебе на самом деле лет, скажи напоследок, а?
– Угадай! – смеётся.
– Тридцать пять? Шесть?… Семь?!
– Сорок три, Лея, – выдыхает с грустинкой.
– О… Матерь Божья…
– Да, для тебя я старик, Бетельгейзе.
– Нет! Нет! Нет!
Будто это «нет» мне поможет. А Лео обнимает крепче.
– Я замарала твою футболку своими слезами. Прости.
– Хорошо, что не…
– И ими тоже, возможно.
– Не переживай, это к удаче. Стану надевать её на самые перспективные сделки.
– И вспоминать меня?
– Обязательно, – ухмыляется. – Всенепременно!
– Какова вероятность того, что двое снова случайно пересекутся на этой планете?
– Учитывая, что мы живём в одном городе – весьма и весьма велика.
– Лео… – нет, я должна, обязана спросить. – Ты будешь… ждать её звонка?
Он не отвечает, но в его молчании все мои горькие ответы.
– Тебя тоже ждут, – говорит.
– Нет, никто меня не ждёт.
– Ждёт. Я знаю.
Он отпускает меня, и в этот момент мне физически больно. Делает шаг назад и улыбается.
– У тебя всё будет хорошо! Иное ты просто не допустишь! – подмигивает.
Вид у него… вполне жизнерадостный, а потому убедительный.
– Думаешь? – щурюсь, как он это делал в самолёте.