Притяжение. Будь рядом, когда я умру

Глава 5. Свидание

Семь лет назад

Объективно, в детстве Мэтту было совершенно наплевать на лишний вес Ивы. И даже если бы ему вдруг довелось об этом задуматься, то он совершенно искренне не понял бы, почему другие дети, особенно девочки, вечно бросают ей это в лицо. Но он не задумывался, и ему не было никакого до всего этого дела.

Теперь же, когда он сам себя вынудил посмотреть на Иву глазами не мальчика, а мужчины, у него не было никаких вопросов в отношении того факта, что бывшая одноклассница в свои уже далеко не юные годы продолжает пребывать в девственной чистоте.

Ива не была безобразно толстой, но и привлекательной из-за полноты тоже не была. Она представляла собой часть той безликой массы, из которой интуитивно ищущий ярких пятен – а в действительности, всего лишь продолжения своим генам – глаз мужчины никогда её не выхватит.

Мэтт, конечно, рассуждал трезво и был честен в первую очередь с собой, однако… он сильно недооценивал истинную природу мужчины. Она, в отличие от него самого, со снисходительной улыбочкой взирала на таблоидные стандарты с пьедестала истории человечества.

Мэтт с интересом изучал Иву: сегодня она была в том же кардигане, что и в прошлый раз. Сменились ли её джинсы и футболка, он сказать не мог – не настолько тщательно рассматривал её в прошлое воскресенье. Сегодня он это делал куда как прилежнее.

Сара всё не подбегала к нему – мать, видно, не предупредила, что сегодня за ней приедет не она. Мэтт позвонил двоюродной сестре буквально за час до заветного времени и предложил помощь. Таш, конечно, удивилась, особенно когда вечно отсутствующий на семейных мероприятиях гламурный братец заявил, будто бы пообещал Саре позапускать на их заднем дворе воздушного змея.

Двор у семейки Росси был и впрямь буржуйский: у них имелся не только луг, но даже и собственный ручей, окружённый небольшим леском. Их участок был как минимум в пять раз больше любого соседского, а всё потому, что дед Маттео и отец его матери Иван Фридман выкупил на окраине только зарождающегося городка не один участок, как все его будущие благочестивые соседи, а целых пять. К тому же участки были расположены около ручья, десять метров в глубину берегов которого охранялись от застройки законом, и таким образом сам ручей оказался прямо на территории его владений. Бабка Маттео – Сара Фридман – разбила вокруг дома чудесный сад. В детстве Ива говорила, что сад Маттео – этот тот самый сад из сказки про Снежную Королеву, в котором росли прекрасные розы, стирающие память. А ещё она говорила, что однажды вырастет, купит дом с участком и разведёт такой же точно сад, только её розы будут воскрешать у людей самые лучшие воспоминания их жизни. Маттео тогда сказал, что в саду Ивы он будет вспоминать, как к нему приезжала бабка из Италии – мать его отца – и пекла сладости, название которых он не удосужился запомнить. И тогда Ива сделала это за него, назвав все пять лакомств, которыми Сильвана кормила обоих: Каннолли, Амаретти, Капрезе, Фокача Долче и Баба – самое любимое Ивой – пропитанная сиропом дрожжевая выпечка. А вот Маттео предпочитал всё, что с кремом и сыром – Каннолли и Капрезе.

Тогда, в глубоком детстве, когда им было восемь или около того, он относился спокойно к тому, что Ива всегда всё помнила и почти всегда всё знала. Позднее его, как и многих, это стало раздражать.

Детей от Ивы родителям приходилось едва ли не отрывать. Девочки обнимали её, крепко прижимаясь ладонями в ни по каким меркам не тонкую талию. Тут было самое настоящее соперничество за доступ к телу, которое почему-то совсем не интересовало мужчин.

Мэтт не понял сам, как улыбнулся. Не заметил, как подошёл.

– Привет, – сказал он, хотя сделать это стоило ещё в прошлый раз, но лучше ведь поздно, чем никогда.

– Привет, – ответила Ива.

От её улыбки Мэтту стало легко-легко… так легко, что даже погорячело в груди. Стайка девчонок облепила и его. Внезапно Ива взяла его руку в свою. От неожиданности он, конечно, её вырвал – просто Мэтт не выносил, когда к нему прикасались без разрешения. Когда ему хотелось секса, он недвусмысленно давал это понять, и тогда его можно было не только трогать, но и много чего другого, в остальном же он терпеть не мог, когда к нему лезли.

– Шустрый! – тихонько рассмеялась Ива. – Но я шустрее.

И действительно, на его руке теперь был повязан красный браслет из причудливо сплетённого красного шнурка. Закреплён он не был, скорее накинут нарочно одной свободной петлёй.

– Сегодня был урок по плетению, – объявила ему Ива и, снова тихонько хохотнув, продемонстрировала собственное запястье, на котором красовались с десяток детских старательных, но очень кривых и мохнатых изделий.

На второе запястье Ивы чьи-то маленькие руки медленно, но упорно завязывали узлом скорее перепутанные, нежели сплетённые фиолетовые нити поверх ещё десятка браслетов всех цветов радуги.

– От подарков нехорошо отказываться, – подмигнула ему Ива.

– Нехорошо! – один за другим напомнили ему дети.

Мэтт снова взглянул на свой подарок: в отличие от украшений Ивы он был аккуратным.

– Ты можешь связать свободные концы узлом, и тогда он навсегда останется с тобой, – сказала она, как-то странно сощурившись.

Потом пригласила пальцем наклониться, и когда он это сделал, тихо прошептала ему на ухо:

– Или ты можешь оставить его, как сейчас, петлёй, а дома тихонько снять, чтобы никто не обиделся…

Женщины и раньше шептали Маттео на ухо всякие разности, и, конечно, после всегда случалось какое-нибудь волшебство вроде минета в туалете, но его ни разу не околдовывали так, как сейчас. А как же иначе объяснить тот факт, что он сам, по доброй воле и собственным же ртом попросил Иву:

– Завяжи узлом. Прямо сейчас.

И пока она это делала, её пальцы ни разу не коснулись его руки. А ему хотелось. Хотелось так, что он даже перестал дышать, ожидая, когда же это произойдёт.

Чуть позже, когда они с Сарой брели домой вдоль ручья и лесополосы, и Сара трещала о том, какая Ива крутая, он пытался понять, как же это можно связать тонкие концы шнурка в вечный узел, ни разу не коснувшись? А ещё он жалел, что отдёрнул руку, когда Ива взяла её в свою – так и не понял, каково это прикасаться к ней, так ли это на самом деле приятно, как утверждал Бен?

Однако же Мэтт, конечно, был искушён жизнью совсем не в той степени, когда мужчина зацикливается на каком-то там несостоявшемся прикосновении. Прежде чем распрощаться с Ивой он пригласил её выпить с ним кофе в любой удобный для неё день. Она не удивилась, улыбнулась так, словно и ожидала чего-то подобного, а вот это уже Мэтту совсем не понравилось. Женские ожидания на его счёт – это то, что выводило его из себя ещё сильнее, чем непрошенные прикосновения.

Мэтт буквально остолбенел, когда Ива, одетая в такое же точно платье, какое он представил себе, разговаривая с матерью, вошла в кафе. Он даже встал от неожиданности, чего обычно никогда не делал – просто Мэтт слишком себя любил и слишком не относил к джентльменам.

Когда она опустилась в кресло напротив, вся такая ладная и уютная, с лёгким румянцем на щеках, Мэтт подумал, что Бен, считающий Иву красавицей, пожалуй, не так уж и не прав. А ещё, пока Ива изучала меню, глаза Мэтта были прикованы к её губам – он как-то сразу для себя отметил, что они не накрашены, и что их можно поцеловать прямо сейчас, если захочется. Обычно Мэтт просил своих подружек стереть помаду с губ перед сексом, если только он не начинался с оральных ласк для него – в этом случае помада ему не мешала и даже нравилась, особенно красная.

Он отвёл взгляд и попытался было сосредоточиться на своём выборе блюда и напитка, но почему-то продолжал думать о губах Ивы. Они были бледно-малинового цвета, не полные, но и не тонкие, очень аккуратные, как и вся она, впрочем.

– Расскажи, чем ты занимаешься, – попросила его Ива.

– Ничего интересного, поверь. Маюсь от скуки в основном.

– Я недавно встретила Шанель в продуктовом, она рассказала, что ты временно снова живёшь с ней, а в следующем месяце у тебя долгосрочный контракт в Милане. Разве это не интересно?

– Совсем не интересно.

– Как же Милан может быть неинтересен? Не скажу, например, что Рим – мой любимый город, но величия его отрицать нельзя. А вот в Милане я не была. Говорят, там особая атмосфера.

Мэтт призадумался.

– Возможно, ты права: я не ценю то, что… в общем, многое не ценю. В Милане работал раз сто, не был ни в одном музее, а в знаменитый Дуомо, вообще, случайно попал.

Мэтт не стал распространяться на тему этого «случайно». Как-то это было неуместно, учитывая его планы относительно Ивы.

– Я даже не помню, что и как там было внутри, – только и добавил он.

А не помнил он потому, что не был в состоянии оторваться от Авы – работающей с ним в одном проекте чешской модели. В тот день, когда ей вздумалось посетить собор, у них должна была состояться сессия первооткрывания друг друга. Он только об этом и думал. А потом уже, когда всё свершилось, впечатления от знакомства напрочь вынесли из его головы жалкие стены Дуомо: в постели Ава была куда как более талантлива, нежели перед камерой.

– Звучит действительно скучновато! – рассмеялась Ива.

Мэтт глубоко вздохнул и попросил:

– Расскажи лучше ты о себе. Мать говорила, ты закончила учёбу… собиралась вроде бы работать ветеринаром?

– Совершенно верно.

– Тогда какого чёрта… в смысле, что ты делаешь в школе?

– Волонтёрю.

– Зачем тебе это?